Кэт почувствовала глубокую растерянность. Она изучала полотно у себя в лаборатории. Но сейчас. Возможно, свет упал иначе. И наблюдатель стал виден. Еще и ее лицо, оно знакомо Кэт. Женское лицо с полотен не Джона Милле, а….
Светлая прядь, непослушно упавшая на бровь и висок. Изгиб лебединой шеи. И ладонь раскрытая, поднятая к небу в дарящем, щедром жесте. Деву на лугу рисовал не Милле! Ее рисовал другой!
- Это не Милле! – вскрикнула Кэт и осеклась под взглядами Мозеса и Самира.
- А кто? – проворчал реставратор.
- Бойс… – тихо ответила она.
Кэт заворожено смотрела на тонкое, грустное лицо. Оно напоминало ей кого-то. Но кого? В этом лице есть что-то особенное… Что-то, от чего в груди теснит, словно смотрит она не на картину, а на старую фотографию…
- Бойс? – старичок сгорбился, придвинулся к полотну ближе, присматриваясь, – не знаю, не знаю, судя по манере исполнения, подлинный Милле.
- Бойс и Милле действительно очень похожи манерой исполнения, – проговорила Кэт, – Они не копировали друг друга, не подражали друг другу. Скорее всего, даже не встречались. Милле жил в Лондоне. А Бойс… Кем был он, неизвестно. Однако оба художника развили стиль живописи, который мы сейчас наблюдаем. Это настоящий феномен. Особенно касательно Бойса. В Братстве Прерафаэлитов он не состоял. Но писал в их романтичной манере, использовал белила для грунтовки холста перед нанесением красок. И натурщиц выбирал соответствующих…
Мозес снова склонился к холсту.
- Как вы узнали, что это Бойс? Что вам подсказало?
- Я вижу, – Кэт замялась, – некоторые признаки…
- Занятно… – круглые стеклышки пенсне мигнули, – Поверю на слово. Но раз мы смотрим на картину Бойса, мы большие счастливцы. Его картины – раритет, который днем с огнем не сыщешь, не увидишь и не купишь.
- Вы правы. Говорят, существует скрываемая частная коллекция, из которой изредка на черный рынок попадает живопись этого художника. Где Артур умудрился отыскать его картину?
- Вы сами сказали – на черном рынке. Наш Мэлоун хват, каких мало. После реставрации пустит картину с молотка за бешеную сумму. Вы купили бы ее, юноша? Нравится вам девушка с цветами?
Вместо того, чтобы поглядеть на ту, которую указывал ему Мозес, принц взглянул на Кэт.
- Она прекрасна, – убежденно ответил он, – Я бы отдал многое, чтобы ей владеть.
- Хм, – старый еврей проковылял к другому треножнику и сдернул покрывало с холста. – А эта? Томас Гейнсборо, доложу вам, английский классик, академист.
С темного фона портрета на них смотрела белоликая дама с глазами лани, покатыми нежными плечами и красным маленьким ротиком, резко контрастирующим с чувственными полуоткрытыми губами той, которую запечатлел Бойс. Дама была в высоком напудренном парике, а свободную гриву волос девы на поляне раздувал ветерок.
- Что скажете?
- Она красива, – без уверток признал Самир, – перед ней хочется замереть в восхищении. Но эту…
Его взгляд вновь обратился к холсту Бойса. Или стоявшей рядом с холстом Кэт.
- Эту хочется любить. Ей хочется обладать.
- Добрый день, сэр, добро пожаловать в музей!
Он сразу ей понравился, как только вошел в вестибюль. Рост, осанка, фигура. Мэри Карлтон, бросив приводить в порядок рабочее место, из-за стойки вышла навстречу посетителю.
- Чем могу быть полезна? – осведомилась она, подходя к нему ближе, чем того предписывал этикет. Вблизи он был еще лучше.
Мужчина опустил на нее светлые глаза. Мэри Карлтон поправила кокетливое жабо на блузке, выпятила грудь.
- Для экскурсии, – заговорила она, не дождавшись от него реакции, – вы выбрали неудачное время, сэр.
- Чем оно неудачно? – подал он голос.
- Вам лучше зайти позже, через час или два, – она изначала решила быть милой и вежливой, – В галерее будет свободнее, я лично проведу вас по залам, покажу все наши экспонаты.
- Вы не ответили на вопрос, – усмехнулся он. При виде его усмешки Мэри ощутила острую нехватку воздуха.
- В залах полно-полным охраны, – пролепетала она, тайком вытирая вспотевшие ладони о свои элегантные брючки, – вам не дадут свободно прогуляться по особняку.
- А что охрана охраняет? – вопросительно приподнял он бровь.
– Не что, а кого. Охрана охраняет его высочество арабского принца, который в последнее время стал нашим постоянным посетителем.
- С чего вдруг такая честь? Принц – поклонник изящного искусства?
- Скорее изящных женщин, – доверительно сообщила Мэри, напуская на себя не свойственную ей целомудренную строгость, – С тех пор, как месяц назад у нас появилась новая сотрудница, в галерее каждый день балаган. Да что я рассказываю, вы сами все сейчас увидите.
Незнакомец сунул руки в карманы джинсов и отступил к стене, Мэри присоединилась к нему. В холле зашумело, мимо них прошествовали облаченные в черные костюмы здоровяки. Они выстроились коридорчиком, отрезав от центра комнаты привлекательную атташе и ее незнакомца. Мэри прижалась к нему плечиком. Он не обратил на это внимания.
Коридор из охраны заканчивался в глубине галереи у высоких лакированных дверей из беленого дерева. Двери оставались закрытыми.
Мужчина смотрел только на эти двери, которые долго, очень долго не открывались. Мэри уже второй раз украдкой потерлась грудью о локоть незнакомца. Безрезультатно. Замечать ее он не собирался. Она исподтишка стрельнула в него глазками. Он выглядел равнодушным, усталым, мало заинтересованном в происходящем. Одна единственная вещь его все-таки волновала. Эти чертовы двери, которыми завершается вестибюль. Он смотрел на них пристально, внимательно, словно хотел заставить их раскрыться силою взгляда. Она недовольно сморщила нос.
Мэри понятия не имела, кем являлся стоящий рядом мужчина, о чем думает, почему так настырно буравит взглядом закрытые двери, что видит за ними. Если бы только она имела возможность заглянуть в него, минуя материальную оболочку из мяса и костей...
Сначала была только тяжесть в районе солнечного сплетения. Будто на грудь положили могильную плиту. Затем в ушах взревел зверь. Зашевелился, задвигался, наступил тяжелыми лапами на сердце и стал когтить его. Он чувствовал себя так, словно переключился на какой-то автономный режим, в котором рассудок не задействован, а органы чувств работают сами собой, независимо от его воли. Так продолжалось несколько секунд. Затем лихорадочно заработал мозг. Воображение, словно рентген, сканировало закрытые двери и разворачивало перед внутренним взглядом сцены. Одна бесстыднее другой. Кэт в руках чужого мужчины. Она торопливо освобождается от одежды. Вот уже обнажена. Опускается на диванчик, тянет на себя мужчину нетерпеливым движением, которое ему, Джерри, хорошо знакомо. Джерард прикрыл глаза и прижал пальцы ко лбу. Вобрал больше воздуха в легкие. Черт, это должно закончиться! Легкий деловитый шум, проникающий в галерею с улиц Манхэттена, вдруг перешел на новую, раздражающе-визгливую октаву, от которой Джерри бросило в пот и дрожь. Ощутив резкий дефицит кислорода, он открыл глаза. И не узнал пространство вокруг себя. Один, в каком-то душном, дымном смраде, издаваемом, Бог знает чем, то ли коптящими свечами, то ли факелами, то ли разожженными каминами или печами, липкое тепло которых он чувствует и вдыхает, широко раздувая ноздри. Невозможно дышать. Духота. И тьма. Только какие-то огненные всполохи тут и там. Да дверь на другом конце погруженной в серый сумрак залы. Он видит ее старое, потемневшее от времени, чернеющее древоточинами полотно, украшенное барельефом – танцующие фигурки или чертенят, или каких-то мифических бестий. Иди туда! Он уже слышит – темная стая выписывает воронку над ним, стремясь ворваться внутрь. Посмотри, что у тебя в руках. Глянь на свои руки! Джерард опускает взгляд. Руки покрыты кровью. Чья кровь? В правой зажат длинный кинжал с тонким, как игла, трехгранным лезвием, испачканным багровыми потеками. Ладонь ощущает удобную костяную рукоять. Пальцы сжимаются сами. Иди же! Отчаяние, боль, ужас. Иди и расплатись!!! Ты ведь не позволишь так поступать с тобой? Все равно ее тебе не удержать! Потеряешь. Не отдавай другому! Нет!!! Не будет этого! Страх. Зверь грызет сердце, чавкая и икая, по-вампирьи присасывается. Нет!!! Разве не слышишь? Они там! Звук вырывается из-за двери и ударяет в барабанные перепонки. Стон. Вслед за ним полный сладострастия крик. Еще крик, долгий, протяжный. О, небо… Он побежал, ударил в двери плечом, они широко распахнулись. За ними возникла спальня. Его спальня – он узнал высокое, закрытое бархатной портьерой окно, старинную кровать со спиралевидными столбами, поддерживающими легкий полог. На кровати два голых тела. Мужчина и женщина. Она обвилась вокруг его смуглого сильного тела, как змея. Кажется, ее полупрозрачная кожа источает серебристый лунный свет. Его пальцы темнеют на ее бедрах, прижимают ее так тесно, теснее невозможно. Он пылко целует ее изогнутую шею, пальцы другой руки потерялись в растрепанных волнах волос цвета спелой пшеницы. Кэт. Кэт… Это ты. Она стонет от поцелуев черноволосого юноши. Движется, как волна. Кричит от удовольствия. Визжит, как похотливая шлюха. Джерард бросился к ним. Схватил смуглого любовника за плечи и отшвырнул прочь без особого усилия, как будто тот был марионеткой. Девушка уставилась на Джерарда сумасшедшими янтарными глазами. Он прорычал ее имя, чувствуя пену на губах, и больше не сдерживаясь, полоснул по горлу лезвием, оттянув ее голову назад за волосы. Кровь запенилась, задымила и залила все. Кровать, пол, светловолосую девушку. Он захлебнулся этой кровью, она хлынула ему в горло соленым потоком. «Посмотри, что ты натворил. Ты не принадлежишь себе», – проговорила сероглазая женщина.
