Мадлен действительно приказала не будить ее, но Сендрин узнала об этом лишь за обедом. Госпожа ни одним словом не напоминала о событиях предыдущего дня, вместо этого она сообщила, что утром поместье посетили несколько военных. Офицер, попросив разрешения побеседовать с ней, с радостью сообщил, что в этой местности теперь нет угрозы нападения туземцев. Конечно, подчеркнул он, это никого не должно подталкивать к легкомысленным, необдуманным поступкам, но, по крайней мере, дорога отсюда до Виндхука считается теперь вполне безопасной.
Сендрин воспользовалась моментом всеобщего ликования, чтобы обратиться с просьбой: не позволит ли ей Мадлен еще раз съездить в Виндхук, чтобы она могла заплатить за плащ священнику и купить себе еще несколько предметов одежды? Кроме того, на ходу придумала Сендрин, она хотела бы отправить на почтовой станции письмо родственникам в Бремен.
По лицу Мадлен отчетливо было видно, что наглые требования Сендрин вызвали ее неудовольствие, но, видимо, она вспомнила о том обстоятельстве, что Сендрин не была одной из ее рабынь. Поэтому Мадлен настояла лишь на том, чтобы она поехала в сопровождении швейцара, который также должен был выполнить в городе кое-какие поручения. Это, конечно, совершенно не устраивало Сендрин, но она не стала перечить хозяйке и сказала себе, что в городе как-нибудь отделается от Йоханнеса.
Поездка прошла, вопреки затянувшемуся дождю, без инцидентов. Экипаж был запряжен не двумя, как обычно, а четырьмя лошадьми. Кроме того, на облучке сидели два вооруженных сана, готовых защитить пассажиров в случае опасности.
Йоханнес за время поездки едва проронил пару слов, он лишь односложно отвечал, если Сендрин спрашивала его о чем-нибудь, и проявлял крайнюю сдержанность по отношению к кучерам. Йоханнес в совершенстве овладел нюансами поведения швейцара и, кажется, был чрезвычайно горд своим высоким положением в доме Каскаденов. Его больше ничего не связывало с конюхами и кучерами, и точно так же он старался отмежеваться и от других санов. Он не стал, например, заговаривать с Сендрин о ее посещении деревни. Только однажды, когда она прямо спросила его об этом, он заметил, что ему претит суеверие туземцев — он на самом деле сказал «туземцев», хотя речь шла о людях его народа. Сендрин даже не знала, улыбнуться ей маленькому мужчине или выказать ему свое отрицательное отношение. В конце концов она решила, что будет относиться к нему с тем же безразличием, с каким он относился к ней. Она больше ни разу к нему не обратилась.
Они добрались до Виндхука к трем часам. Сендрин вышла из кареты перед магазинами у вокзала, договорившись с кучерами, что они заберут ее здесь около шести часов. Трех часов должно было хватить для того, что она запланировала.
Она подождала, пока экипаж со швейцаром повернет за ближайший угол, затем подошла к магазину бывшего священника. Впервые она заметила, как громко раздавались ее шаги на пустой деревянной веранде.
То ли этот шум побеспокоил старика, то ли он наблюдал за ее прибытием из окна, осталось непонятным. Он распахнул дверь, прежде чем она коснулась щеколды, а его любезная улыбка говорила о том, что он поджидал ее.
— Входите, — он сделал шаг в сторону после того, как поприветствовал ее сердечным рукопожатием. — Должен сказать, что плащ смотрится на вас действительно превосходно.
Она поблагодарила и прошла мимо него в магазин. Ей было немного не по себе, но она попыталась скрыть свое смущение сильным кашлем.
— Надеюсь, вы не простудились? — проговорил священник Гаупт и закрыл за ней дверь. — Погода в это время года… ах, да что там! Вы же знаете.
Она кивнула в ответ на его улыбку.
— Я пришла, чтобы заплатить за плащ.
Он замахал руками.
— Но я же сказал вам…
— Я помню, что вы говорили, — перебила она его. — Позвольте мне все-таки заплатить за него.
Гаупт глубоко вздохнул, затем пожал плечами.
— Как хотите, — он назвал сумму, которая, без сомнения, была слишком заниженной, и, более не отказываясь, взял у Сендрин деньги и положил их в кассу Витрина была застекленной, под стеклом лежало дамское нижнее белье из шелка и кружев.
— Могу я предложить вам еще что-нибудь? — спросил он и указал широким жестом на полки и стойки.
Сендрин обратила внимание на то, что в магазине Гаупта были хорошие товары, чего трудно было ожидать ввиду устрашающего фасада магазина. Следует ли посоветовать ему, чтобы он по-новому декорировал витрину? Но нет! В конце концов, это ее совершенно не касалось.
— Если быть честной, — проговорила она, — я хотела бы попросить вас кое о чем совершенно ином.
Он не выглядел удивленным.
— О чем же идет речь?
— Я не хотела бы показаться назойливой, но…
— Не стесняйтесь, — прервал он ее, улыбаясь. — Скажите только, что я могу для вас сделать.
Она сглотнула.
— Речь идет о нескольких отрывках из Библии. Я подумала, что вы, возможно, могли бы мне их объяснить. Гаупт тихонько вздохнул.
— После смерти моего брата я больше не священник. Моя последняя проповедь была произнесена много лет тому назад. Но я думаю, что определенные вещи не забываются. Я сделаю для вас все, что смогу.
— Этот магазин принадлежал вашему брату?
— Откуда вы знаете?
— Я… — начала она неуверенно, — ну, я просто так подумала. Священники не обязательно должны уметь разбираться в дамском нижнем белье.
— О, — возразил он со смехом, — можете мне поверить, со временем я стал настоящим специалистом. Но вы правы: магазин был основан моим братом. Мы вместе прибыли на Юго-Запад… сколько же лет тому назад? Девятнадцать, если я не ошибаюсь. Одиннадцать лет назад погиб мой брат. — Его взгляд омрачился. — Несчастный случай. В колониях часто происходят несчастные случаи. Число соборований, которые я провел здесь, в Виндхуке, многократно превосходит число тех обрядов, что я совершал, будучи священником в Германии.
— Мне очень жаль… я имею в виду то, что ваш брат умер.
Он пожал плечами, но по нему было видно, что воспоминания все еще причиняют ему боль.
— Это было давно, — сказал он.
Она хотела было рассказать ему, что ее собственный брат пропал на Юго-Западе, но затем передумала. Речь шла не о поисках Элиаса. То, что она хотела узнать от Гауптане имело ничего общего с ее братом. Кроме того, она испытывала угрызения совести, не позволяющие ей упоминать в присутствии священника еще и имя Элиаса.
Не будь глупой, подумалось ей. Он — твой брат. Ты любишь его. Каждый может знать об этом.
— Говорит ли вам что-нибудь имя Енох? — спросила она.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
