— Гм… В таком случае ты неплохо развлечешься, если внимательно посмотришь на свою прелесть, — заметил Штурман, делая к Старику короткий, выверенный шаг и мгновенно оценивая расстояние для броска.
— Не понял… Что это? Что происходит?!
Клон с отвисшей челюстью смотрел, как пластина стремительно тает в его руках, а нефритовый Уроборос наливается ярким внутренним светом.
В следующий миг мощный взрыв, сопровождаемый ярчайшей зеленой вспышкой, выбил землю из-под ног Старика.
У клона подогнулись колени, и он рухнул ничком, издав продолжительный задыхающийся хрип. Уроборос же висел в воздухе, источая великолепное сияние. Окаймляющая его кристаллическая пластина окончательно исчезла, высвободив напоследок остаток накопленной в ней энергии.
Штурман шагнул к нефритовой змейке и протянул к ней руку.
Это был для него момент истины.
Уроборос пару раз качнулся из стороны в сторону, словно размышляя, как поступить. А потом легко скользнул в руку хозяина, отдавая ей свое тепло.
Больше не было сердечника и обмотки. Нефритовое сердце воссоединилось с кристаллическим разумом и в итоге одержало верх.
«Там, где над сердцем главенствует разум, тоже нередок выигрыш, — думал сейчас Штурман, с удовольствием ощущая в руке доверчивое, преданное тепло возрожденного пи-генератора. — Но Боже упаси нас от таких побед, пока мы еще живы и способны выбирать между долгом и чувством!»
Тяжелый хрип привлек его внимание. Клон, почти полностью разрушенный энергетическим ударом, лежал, подогнув ноги и заломив единственную оставшуюся у него руку под страшным, невообразимым углом.
— Старик! Ты слышишь меня, Старик?
Юл окликнул его, но клон не отозвался. Лишь воздух со свистом выходил из разорванной метаоболочки, уже с трудом сохранявшей контуры человеческого тела.
Зато Штурмана отлично услышал бородатый верзила, что вскарабкался на холм. Лицо у него было слегка отекшим, а глаза чуток слезились после сна.
— Вот ты куда забрался, командир! А я гляжу, кто-то тут фонариком сигналит, что ли? — радостно пробасил «варяг».
Он обогнул огромный камень и тут же остановился, как вкопанный, глядя на то, что осталось от клона.
— Это что, Вырин? Ну дела… — пробормотал он. Мазнул было рукою по шлему, но так и не рискнул обнажить голову. — Что это с ним стряслось, бедолагой?
— Сдулся, — сухо сказал Штурман. — Был наш Вырин, да, понимаешь, весь вышел.
И ободряюще похлопал по плечу оторопевшего от увиденного бородача.
— Я тебе все по дороге объясню, Семенов, лады?
Глава 17
«Гелиос»
По дороге Юлу пришлось рассказать «варягу» о том, что произошло на холме и куда в действительности подевался Вырин.
Разумеется, кое-какие выкладки, сложноватые для прямолинейного восприятия храброго, доброго, верного, но слишком уж простодушного бородача, пришлось опустить либо заменить на матерные выражения. Однако эти приемы лишь усилили градус повествования и нашли в большом и горячем сердце «варяга» живой отклик.
После чего Семенов, к немалому удивлению Юла, достаточно емко и насыщенно резюмировал историю с клоном-Выриным:
— Когда я годков семь назад баловался с ребятами из Питера армрестлингом, там был один скверный тип, Боря Аристофанов по кличке Желудок. Взял он себе дурацкую привычку качать какую-то дрянь вроде силикона аккурат сюда!
Он стянул с руки здоровенную рукавицу, которую лишь условно можно было назвать металлоперчаткой, и продемонстрировал Штурману мясистую часть ладони пониже большого пальца.
— Зачем?
— А чтобы мне несподручно было руку его обхватить при захвате. Вот же дурачок был, — усмехнулся Семенов. — Так вот, Желудок всю жизнь себе лапу накачивал, а этот Вырин, значится, — рожу с жопой и все, что между ними? Ну, артист…
Штурману же очень скоро пришлось вспомнить один исторический анекдот.
Однажды русский царь Николай I посетил некий заштатный городок, а там его отчего-то не встретили положенным в таких случаях салютом из пушек согласно этикету и регламенту. На вопрос, отчего же так, городничий почтительно доложил: «Ваше Величество! На данный прискорбный конфуз имеется восемь причин. Первая — нет пороха…» — «Хватит, — немедля перебил его Николай I. — Мне, братец, довольно и первой причины!»
Сталкера Юла Клевцова никогда особенно не интересовал фольклор, тем паче столь бородатый. Но сейчас он по достоинству оценил историю о восьми причинах бездеятельности, применительно к своим напарникам.
Потому что картина, которая открылась перед Юлом и «варягом», когда они наконец добрались до своих, стоявших лагерем в холмах, в шести километрах восточнее того места, где завершил свой безжизненный путь клон Старика, вызвала их искреннее возмущение. Ну и, разумеется, гомерический хохот.
Дело в том, что и Брат Федор, и раненый Олаф были изрядно под хмельком.
Даже Мизгирь, человек-кремень, пребывал явно в неадекватном состоянии души. Криво ухмыляясь своим потаенным мыслям, он негромко напевал песенку на наречии, отдаленно напоминающем разве что язык китов.
— Я просто дал ему обезболивающее, — с широкой и обезоруживающей улыбкой, не сходящей с его узкого бледного лица, повторял Брат Федор. Он ходил за Юлом по пятам и уже в пятнадцатый раз втолковывал ему свою версию событий.
Ситуация между тем была предельно ясна в своей банальности.
Началось все и вправду с того, что Брат Федор решил плеснуть стрелку немного водки из своей фляжки. Для устранения депрессии. Олаф выпил, сразу почувствовал себя лучше и потребовал еще.
Тогда Олафа угостил Мизгирь — благо у него тоже было.
Но предварительно они вдвоем с Братом Федором продегустировали его крепчайший и, разумеется, архиполезнейший бальзам «Дюжина трав плюс шестьдесят градусов», который, по уверенью крестоносца, даже мертвого ставит на ноги. Чему он, Мизгирь, разумеется, неоднократно был свидетелем.
Брат Федор усомнился.
Тогда решили проверить чудодейственный эликсир на раненом Олафе.
Плеснули ему изрядную дозу, испив которую Олаф поначалу заснул, как мертвый, но через полчаса чудесным образом воскрес и тут же объявил, что окончательно выздоровел и должен сей же час отправиться выручать командира с Семеновым, которым по всем статьям пора уже вернуться.
Насилу Брат Федор с Мизгирем удержали захмелевшего товарища. Они силком усадили его на борт развалившегося, ржавого механоида, чтобы стрелка обдувало ветерком. Сами сели по обе руки от стрелка и решительно продолжили дегустацию.
Бальзам был и впрямь ядреным! А равно крайне убедительным даже в малых и сверхмалых дозах…
В какой-то момент Брат Федор с Мизгирем вдруг обнаружили отсутствие Олафа.
Они удивились этому странному обстоятельству, ведь прежде сидели по обе стороны от раненого, крепко, но вполне целомудренно сжимая своими ногами его бедра и удерживая стрелка таким образом в относительном равновесии.
Тогда они решили выпить за безвременно ушедшего. Выпили — притом с большим чувством и проникновенными словами.
Олаф ведь был тяжело ранен, рассудили они. Оттого не удивительно, что Господь прибрал его в место ситное, место злачное, где нет ни печали, ни воздыханий…
К тому же на Брата Федора с Мизгирем произвело большое впечатление внезапное отрастание у них дополнительной пары ног, по ноге на каждого. Что они, слегка поразмыслив, отнесли все к той же вящей славе Господней и трижды вознесли хвалу небесам в винтовых крышечках от своих фляг.
Видимо, торжественные и искренние слова обоих пьяниц действительно достигли небес.
Потому что Олаф немедленно вернулся и потребовал «чего-нибудь непременно лекарственного». Оказалось, что он никуда не уходил — ни в мир иной, ни до ветру. Просто в один прекрасный миг грянулся на спину и уснул. А ноги оставил бодрствовать.
Не преминули помянуть и несчастного Фреда.
После чего вся хмельная троица принялась активно распивать горячительные напитки из своих фляжек и с жаром обсуждать ту великую славу, которую каждый уже безусловно снискал в сталкерском мире всего Пятизонья своими выдающимися подвигами.
Что-то непременно должно было случиться еще.
Оно и случилось.
Примерно за полчаса до появления долгожданных Штурмана и Семенова в их лагерь наведались незваные гости.
Два десятка металлических сфероидов, оживленно пересвистываясь, закатились на холм.
Ничуть не обращая внимания на людей, они сосредоточенно и деловито проверяли каждую железку и каждый автон на предмет чего-нибудь ценного, что можно было бы притибрить.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что эти сфероиды — размером с футбольный мяч каждый — имеют довольно занятную конструкцию. В случае необходимости их обшивка разделяется на две полусферы, которые расходятся в стороны. При этом они остаются соединенными гибким валом, на который насажены различные полезные инструменты, в спектре от циркулярной пилы до манипуляторов. Каковыми инструментами механоиды превосходно выполняют десятки самых разнообразных операций.
