Ее пышные светлые волосы были небрежно уложены. Я застал ее в разгар дневной рутины. В уголках ее глаз появились морщинки от беспокойства, два мазка туши придали ей вид египтянки. Так как она не улыбалась, ямочек не было видно, и по какой-то причине это меня сильно поразило.
— Что случилось, Нат? К чему это — «не телефонный разговор»?
Я хотел поцеловать и обнять ее, боже, собрать в горсти ее волосы и вернуться к ней в постель еще на неделю. Потребность держать в своих объятиях красивую, заботливую женщину была сильнее той, что привела меня к Линде. Голос Джордан звучал жалобно.
— Позволь мне поговорить с твоим отцом.
— Он в своем кабинете, болтает с Мичемом.
Я хотел верить, что и она хоть немного, но нуждается во мне; рукой она потянулась к моей щеке и погладила ее. Кончики пальцев пробежались по колючей щетине. Подступив поближе, Джордан сократила расстояние между нашими губами до считаных дюймов — но никто так и не решился покрыть эту малость.
— Какие у тебя планы? — спросила она.
Сара Хартфорд вышла в фойе, держа руки так, будто на плече у нее висела незримая сумочка. С последнего моего визита она явно слегка оправилась, пришла в себя. Несколько застенчивая улыбка озарила ее лицо. Обильный слой румян скрывал нездоровую бледноту, но глаза сообщали, что самообладание хоть отчасти, на время, вернулось к этой женщине.
Я постучал в дверь кабинета и вошел. Лоуэлл Хартфорд восседал за своим столом в кресле с широкой спинкой напротив Фрэнсиса Мичема, который протягивал на подпись несколько документов. Хартфорд бумагами явно не интересовался. Он сбросил с десяток фунтов веса, его щеки ввалились. Что-то такое происходило с моим отцом в тот период, когда беспощадный рак выжимал последние капли его здоровья.
— Опять ты, — произнес Лоуэлл без особой ярости; он уже не рычал — скорее, стенал. — Что ты забыл в моем доме?
На этот вопрос имелись сотни ответов, и большинство из них я сам не понимал; еще сотню я никогда не смог бы облечь в нужные слова. Слишком много всего там смешалось — печаль и радость, похоть и любовь, невинность и вина, прошлое и будущее. Все это мой мозг плотно утрамбовал в аккуратно перевязанный ящик Пандоры, который мог рвануть при неаккуратной транспортировке. И все, на что меня хватило:
— Я здесь, чтобы рассказать вам, почему умерла ваша дочь.
И только.
За спиной тихо скрипнула дверь; Джордан с матерью проследовали за мной внутрь. Миссис Хартфорд, услышав мои слова, издала тихий печальный звук, словно оставленный без присмотра матери хнычущий грудничок, но в полноценные слезы не ударилась.
Мичем изумился. Он все еще не подстриг волосы в носу.
— Хм? — спросил он.
— Чокнутый сукин сын, — сказал Хартфорд. — Я засужу тебя. Какого черта ты до сих пор беспокоишь мою семью? — Он оттолкнул в сторону нож для вскрытия писем и пресс-папье и уперся кулаками в стол — между фотографиями своих детей в рамках.
И я сказал:
— Просто выслушайте меня.
Мичем прошел через комнату, как будто хотел прикоснуться ко мне.
— Вам лучше уйти, мистер Фоллоуз, пока мы не позвонили в полицию и вас отсюда не выдворили силой. Будьте уверены, мы позаботимся, чтобы суд запретил вам подходить к этой собственности на километр.
Моя спина напряглась; комок сгустившейся нутряной ярости стал давить на сердце и диафрагму. Должно быть, это было заметно, потому что Мичем остановился на полпути. Его парик чуть не сполз ему на плечо.
Лоуэлл Хартфорд был так похож на моего отца, что это сбивало с толку. Сьюзен и Джордан улыбнулись мне с фотографий на столе.
— В Дикси-Хиллз есть дом, где снимает порнографические фильмы компания, чьим владельцем вы являетесь. «Красное полусладкое».
— Чокнутый сукин сын, — механически повторил Хартфорд. Вены на его шее бились темными пиявками. — Я ничем подобным не владею.
— Владеете. Я совершенно уверен, что и дом записан на вас. — Густые брови Лоуэлла резко изогнулись, демонически приподнявшись. — Это дело для вас — лишь еще один доход. Анонимный, замечу — за исключением первоначальных инвестиций. В этом вся прелесть. Всем плевать. В конце концов, это всего лишь порнушка. — Лоуэлл открыл было рот, чтобы обругать меня или оспорить сказанное, но я перебил его: — Габриэла Хани снималась в тех фильмах… но — еще и в кустарно-подпольных фетиш-видео, где ее избивали и унижали.
— Дочь Энтони Хани?
Джордан прижала руку ко рту. Как и Саттер, она знала Габриэлу бо́льшую часть своей жизни. А ведь у нее и стоило в первую очередь спросить, дошло вдруг до меня.
— То, что он мой партнер в международной музейной торговле и… и его дочь якобы была замешана в порнографии… не означает, что я имею к этому какое-то отношение, — попытался оправдаться Хартфорд.
— Я знаю.
Его голос стал ровным, как у диктатора на параде.
— Тогда что, черт возьми, ты такое говоришь?
Джордан тяжело опустилась на стул. У нее голос ожидаемо дрожал.
— Сьюзен тоже была вовлечена, не так ли, Натаниэль? Она была в фильмах Ричи?
Мне стало интересно, строил ли Лоуэлл Хартфорд ледяные замки со своими детьми, отвлекался ли когда-нибудь от своих неотложных дел, чтобы лепить снеговиков на заднем дворе. Иногда даже такие пустяки, как недостача невинных снежных забав, преследуют и не дают покоя всю жизнь.
Если бы я только читал статьи более внимательно, проверяя семью Сьюзен, я мог бы вспомнить тот факт, что он обычно бывал за границей со своим партнером, Энтони Хани.
Мой взгляд переметнулся на Фрэнсиса Мичема.
— Вы также адвокат Энтони Хани, я прав?
Небольшой наклон его головы можно было принять за кивок; пришлось прикусить язык, чтобы не ухмыльнуться. Не отворачиваясь от Мичема, я сказал:
— Трастовый фонд ваших детей был украден, мистер Хартфорд, и вложен в компанию по производству порнографии от вашего имени.
— Полная и абсолютная чепуха! — взвился Мичем.
— Это лишнее. — Я стоял в футе от него. Он сделал шаг ближе к столу. Я повторил этот маневр. Ярость сладостно пульсировала во мне. Ага, ага. Давай-давай.
— Что именно?.. — Тень истинной натуры этого человека наконец показалась в глазах.
— Сколько там было? Четверть миллиона? Мичем позаимствовал их, отбил, вернул нужную сумму на место — и дальше дело пошло само. Я уверен, что «Красное полусладкое» — не единственное предприятие с двойным дном.
Мичем промокнул ладони о штанины брюк — раз, другой, третий. Полагая, что я не слежу за ним чересчур пристально, он сделал еще шажок к столу.
— Но дело вовсе не в прибыли. Я прав,
