люблю.
Это тоже очевидно.
А остальное... Такая ерунда, боже мой...
И да, хорошо, что папа ни о чем не знает…
Глава 37
— Захар, боже, ты с ума сошел… — я торопливо втягиваю своего парня в комнату, закрываю окно, зашториваю, предварительно осмотрев местность, — у нас же камеры… Ты что? Сейчас прибегут…
— Тогда надо по-быстрому… — хрипит разбойно Захар и толкает меня на кровать.
Боже… С ума сошел… Папа его растерзает… Хотя, папы дома нет, они с мамой как раз уехали на какое-то пафосное мероприятие, в этот их дурацкий клуб.
Так что я дома одна, но камеры-то работают! И уже засекли присутствие в доме чужака! И Захар прекрасно это знает!
И зачем провоцирует?
Я хочу сопротивляться, хочу высказать ему это все, но не получается.
Он не дает мне подняться с кровати, жадно оглядывает мою фигуру, грудь, в распахнувшемся халате, и глаза его горят решительным дурным огнем.
Мы не виделись вживую с того дня, когда его забрали в полицию за драку с Олегом, и я чувствую в груди сладкое, безумное предвкушение.
Я не ждала его в ближайшую неделю, прекрасно понимая, насколько это глупо и опасно, и что папе надо успокоиться, прийти в себя от мысли, с кем связалась его принцесса, и сама Захара уговаривала потерпеть…
Уговаривала, уговаривала, а сейчас так рада, что он не уговорился!
Так рада, что он, этот невыносимый совершенно нахал, засранец, бешеный драчун, так хорошо меня понимает. Понимает мою суть, мою внутреннюю потребность. В нем.
Я хочу подняться, от его взгляда жарко, невольно появляется желание прикрыться, но Захар коротко командует:
— Лежать.
И я подчиняюсь.
И смотрю, как он, усмехаясь довольно и лениво, медленно стягивает через голову футболку. В этом простом движении столько секса, что мне еще жарче, еще острее. И еще больше хочется его. Его рук, губ, тяжести мощного тела на себе.
Он похудел чуть-чуть, и сейчас все мышцы, до этого залитые, подсушены, выделяются рельефно и невозможно вкусно. Постоянная щетина на лице делает его старше. А голодный взгляд — опасней.
Опасный, сильный, бессовестный парень… И весь мой! Боже, что я такого хорошего сделала в этой жизни?
Хочется его подразнить, вывести.
Раз уж он все равно здесь, то почему бы и не да?
Запрокидываю руки за голову, выгибаюсь, позволяя шелку халатика соскользнуть с груди еще больше, прикусываю губу, смотрю, как стремительно темнеет и без того темный взгляд.
— Алька… — хрипит Немой, и его разговорчивость — прямой признак дикого возбуждения, — сучка… Кошка ты… Хочу тебя… Все время хочу. Думал, сдохну там. Без тебя.
Я тяну руки, и больше он ничего не говорит.
Падает на меня, сжимает, впивается губами в шею, словно маньяк-вампир, рычит, кусает, мнет везде совсем не нежно, грубо, жестко, но мое тело с удовольствием отзывается на эту грубость.
Он не может сейчас по-другому. А я и не хочу по-другому. Так хочу. Грубо и быстро.
Я, вообще-то, тоже скучала. И тоже чуть не умерла.
Особенно, когда папа запретил мне даже думать про Немого.
Это было настолько диким, что я сначала не поняла, что происходит. Думала, ослышалась.
Но нет.
Папа впервые на меня накричал, не захотел выслушать, пригрозил, что Захар так и останется за решеткой, и посадил под домашний арест.
Я настолько была зла, что объявила голодовку даже. И сама заперлась в комнате.
Не хотят меня пускать никуда? Прекрасно! Я сама не выйду! Посмотрим, насколько вас хватит!
Гада Мишку, который все рассказал отцу, предав нашу клятву на пальчиках, я на порог не пустила.
С Вовкой начала разговаривать только после того, как добилась обещания решить вопрос с Захаром.
Мама приносила мне еду, разговаривала. Убеждала потерпеть, объясняла, что папа просто вышел из себя.
Очень не вовремя я со своим новым парнем полезла.
Он еще со старым не разобрался до конца… Как и с его отцом.
От мамы я узнала, что все это время у взрослых шла какая-то большая игра, в которой были замешаны мой папа, отец Олега, еще парочка очень серьезных людей города. Я так понимаю, шла переделка сфер влияния с применением запрещенных методов.
Методы отца Олега папе категорически не нравились, а еще больше не нравилось, что, ввязавшись в авантюру, он неминуемо бы подставился, и его партнер и, как он считал, будущий родственник, получил бы на него компромат… Не очень серьезный, но для папиной должности существенный. На такое можно было пойти, только если доверяешь… Или, как в нашем случае, если планируешь породниться. В подробности меня никто не посвятил, естественно, но сам факт, что папа рассматривал варианты работы с отцом Олега только потому, что мы с Олегом вроде как собирались пожениться, потряс.
Когда выяснилось, что я передумала замуж, механизм сделки уже был запущен, и для того, чтоб его развернуть вспять безболезненно для нашей семьи, нужно было время. Потому меня и просили немного потерпеть и придержать Олега. Про эту ситуацию знал предатель Мишка, и не знал Вовка, потому что не положено ему еще по возрасту. И мама знала, конечно же. Папа без нее ни одного решения, касающегося семьи, не принимает.
Финт ушами от Захара с укладыванием Олега на больничную койку практически ни на что не повлиял. Все документы были отозваны уже, все процессы остановлены.
Но он запустил целую череду событий, заставивших понервничать папу.
Вилок, оказывается, тоже ко мне все это время неровно дышавший, поняв, что у нас с Немым что-то есть, с горя наелся дури и решил восстановить справедливость.
Я, наивная овечка, села к нему в машину. Вот он, наверно, от счастья обалдел в этот момент… Риска, разругавшись с братом и Сомиком, упала мне на хвост.
А обдолбанный Вилок не стал возражать.
Потом глупая гонка по трассе, итогом которой могла стать наша гибель.
И спасение, благодаря предусмотрительному Игорю, судя по всему, задолбавшемуся постоянно искать свою неугомонную сестру и тупо повесившему на ее телефон следилку, замаскированную под тревожную кнопку. Или это два в одном было? Не важно. Важно, что, получив тревожный сигнал, Игорь не стал геройствовать и первым делом вызвонил полицию. А уж потом рванул вместе с прилепившимся к нему Сомиком в погоню за нами.
Так что физически мы не пострадали, а вот эмоционально…
Так как была полиция, папе меня вложии почти сразу же.
И дома нас с Мишкой ждало веселье.
Правда, в самом начале
