Если она встанет на задние лапы, ее голова будет выше твоей, нари. Ужасно, что сделали Мертвые Земли с обычным животным за лигу лет. Ты перебил ей ключицу.
— Да, — присел над трупом Хейграст. — Не думаю, что с ней бы справится и ребенок. А вот насчет того, что она была ранена, согласен.
Нари встал и с усилием перевернул падальщика ногой. Противоположный бок животного представлял собой ужасную рану. Казалось, чьи-то гигантские зубы ухватили падальщика за плечо и вырвали добрый кусок черной с серыми разводами шкуры, обнажив кости и внутренности.
— Ник! Где ты? — оглянулся Хейграст. — Что это? Разве может охотиться животное с такими ранами? Да оно же наполовину освежевано!
— Ты ничего не понял, Хейграст, — донеслось из дождя. — Эти твари так легко не гибнут. Если бы ее охота была успешной, через два-три дня она бы вновь бегала по равнине. И если ты не хочешь, чтобы она пошла по твоему следу, я советую отрубить ей голову.
Словно в доказательство этих слов из только что казавшихся мертвыми челюстей начал раздаваться хрип.
— Демон! — вскрикнул Хейграст, отпрыгнул в сторону и с размаха опустил меч на хребет чудовища.
Голова отскочила от туловища, единственный уцелевший глаз закатился, и мертвые челюсти сомкнулись, разрывая черные губы зверя.
— Ты не мог бы аккуратней выбирать дорогу? — встревожено крикнул в темноту Хейграст.
— Мог бы, — донеслось в ответ. — Так и буду делать впредь. Теперь, если тебе встретится здоровый падальщик, это уже не будет сюрпризом.
— Я бы хотел вообще обойтись без сюрпризов! — раздраженно выкрикнул Хейграст.
— Я должен провести вас через Мертвые Земли, нари, — ответил призрак. — И я сделаю это. Если на тебе и твоих спутниках появится в дороге несколько царапин, это не изменит условия. Если ты увидишь в пути врага, благодари меня, что ты в силах с ним справиться.
— Не хотел бы я встретиться с тем зверем, который выдрал этот клок, — сказал Лукус, рассматривая труп.
— Ник! — прокричал Хейграст. — Если кто-то из моих спутников погибнет на Мертвых землях, их призраки найдут способ отблагодарить тебя!
— Что ты знаешь о призраках, нари…
Глава третья. Путь в тумане.
43.
Он сгорел дотла. Каменная дробилка стерла кости в пыль, пламя выжгло мякоть тела, а ветер развеял все, что осталось. И он ощущал это каждой пылинкой. Он рассеивался и разлетался. А потом, когда наполнившая его пустота превысила все пределы, он почти исчез. И наступила умиротворяющая тишина. Только тогда, может быть не сразу, сквозь восхитительное небытие донесся звук. Он настойчиво звал. Требовал возвращения. Собирал воедино растворенную до бесчувствия боль. Осязаемыми, буравящими истерзанную плоть корешками оживлял нервные волокна. Безжалостными толчками отворял слипшиеся сосуды. Болезненной вибрацией проходил по костям. Ноющим шорохом отзывался в височных долях. Жаждой обжигал горло. И он схватился за источник звука, прижал ладони к груди, успокаивая бьющийся комочек, и открыл глаза.
Сашка лежал на дороге. Или на тропе. Полоса камня, потрескавшегося как глина под лучами жаркого солнца, начиналась у ног и уходила вперед. За спиной тропы не было. Там, так же как и со всех сторон, стоял клочковатый туман. И над головой тоже. И чем дальше, тем туман становился плотнее, превращаясь в дюжине шагов от тропы в колыхающийся полог. Сашка покрутил головой, отыскивая источник света, и понял, что светятся как раз эти туманные клочья, передвигающиеся сами по себе вокруг него, а не что-то приносящее свет извне. Извне ничего не было. И эта мысль не пришла к нему как озарение, он просто знал это. Так же, как и то, что должен идти вперед.
Воздух, или то, что казалось воздухом, окутывал свежестью. Сашка вдохнул его полной грудью и вновь почувствовал стягивающую рот жажду. Оперся о неожиданно теплый камень тропы, встал. Оглядел себя. Тот же зеленый костюм, сапожки. Ощутил привязанный к спине меч. Расправил плечи, вздрогнув от пробудившейся в памяти боли и пошел вперед.
Он не спал. Шел. Чувствовал свое тело. Чувствовал, как стопа касается камня, ощущал вес, слышал собственное дыхание. Боль в груди утихла. Разбудивший его стук утонул под ребрами, спрятался в звуках шагов. Сашка шел по тропе, поглядывал на торчащую между камней и на обочинах вялую желтоватую траву, но не останавливался. Язык начинал высыхать, Сашка накапливал и сглатывал слюну, но не ускорялся в поисках спасительной влаги, не оглядывался, а продолжал идти вперед. Почему-то он был уверен, что если побежит, то не достигнет цели быстрее. Он шел, не пытаясь сосчитать шаги. Он шел по тропе, которая исчезала у него за спиной, затягиваясь клочьями тумана.
«Это тропа не кончится никогда». Ему показалось, что это первая осознанная, обращенная в форму предложения, мысль после пробуждения. И тут же пришло в голову, что размышления об этом осознании — уже вторая мысль. Он оборвал себя, мотнул головой, чтобы не впасть в бессмысленное умственное пережевывание. Попытался набрать слюну и смочить горло, и не смог.
Он шел долго. Чувство времени отказывало ему. Но косвенные признаки говорили, что очень долго. Сутки или больше. Ноги, не чувствующие обуви, ощутимо устали. Подошвы горели. Плечи ныли. Меч натер спину и казался куском металлической рельсы. Хотелось остановиться, лечь на теплый камень, закрыть глаза и вновь исчезнуть. Но он шел.
«Нужно хотеть прийти», — подумал Сашка. Потому что если не хотеть прийти, то никогда и никуда не придешь. И он представил, что тропа заканчивается, что вот-вот, сейчас она перестанет плавно чередовать невидимые возвышенности, впадины и повороты и упрется в ворота. В простые деревянные ворота с деревянным же молотком, которым нужно постучать. Откроется маленькая дверца привратника. Его узнают, ворота отопрут, и он войдет внутрь, во двор. Чудесный сад, подставляющий солнечные уголки под прохладные струи фонтанов, примет его в себя. И под ногами будет не обжигающий подошвы камень, а мягкая трава.
Он думал так и даже почувствовал эту мягкость, но, открыв глаза, обнаружил, что сошел с тропы. И трава начинает прогибаться под ногами, расползаться, как нереальность, как сон, и он в два-три быстрых шага, словно и не было усталости, вернулся на тропу, выдергивая ноги из этого морока, как из трясины. «Я больше не могу идти», — подумал Сашка. И продолжал идти вперед.
Он уже почти ничего не видел, когда впереди мелькнуло черное пятно. С трудом разлепив веки, заставил себя смотреть
