Он добавляет, что жизнь хороша, но друзья все-таки изменились. Один из них потерял жену и застыл было в своем горе, но теперь уже утешился и ищет новую супругу, другой открыл новую лавку и теперь болтается от одной лавки к другой, не зная, на какой же ему следует сосредоточиться, а еще один, поссорившись с приятелем, делает все возможное, чтобы навредить ему в его поездке в Рим, куда он едет напомнить о себе кому-то в окружении нового папы-флорентийца.
A, скажем, Томмазо дель Бени устроил вскладчину обед у себя в доме и пригласил Никколо, который никак не смог отвертеться от приглашения, и после обеда сказал, что с каждого по 14 сольди, а у Никколо при себе было только 10, и он остался должен хозяину 4 сольди – и вот теперь, пишет Никколо, «Томмазо ежедневно напоминает мне о долге и не далее как вчера поймал меня на Понте-Веккьо и потребовал вернуть ему деньги».
Все это рассказывается с улыбкой, с множеством смешных подробностей, но за всей этой комедией чувствуется и еще один слой, вот уж совсем не смешной. Вся нелепость истории с долгом в 4 сольди, в сущности, в том, что Никколо никак не уплатит своему настырному другу Томмазо. И еще в том, что он вовсе не рвался на дружеский обед, – его туда затащили чуть ли не силой, и скорее всего, у него попросту нет денег на участие в таких банкетах, ведь жалованья секретаря Второй Канцелярии у него больше нет. И если их общий с Франческо Веттори приятель едет в Рим, чтобы «напомнить о себе», то и Никколо хотел бы напомнить о себе, с этой целью, в сущности, он и пишет Франческо. Тот сейчас в Риме, в чести и встречается с папой – не может ли он сделать что-то для старого друга?
Но Франческо, увы, только жалуется на скуку своей римской жизни, говорит, что вся дипломатическая стряпня, в окружении которой он живет, скучна и бесплодна, что никакого удовольствия он от всего этого не получает, – но, впрочем, выражает своему другу искреннюю симпатию, расспрашивает его о житье-бытье, интересуется его успехами на любовном фронте – в общем, ведет себя как всегда.
A намеков Никколо на тему «а нельзя ли замолвить за меня словечко?» – нет, их он упорно не понимает.
II
Что намеки? Франческо и на прямые просьбы сделать что-то отвечал, что сейчас не время и лучше бы это все отложить. Он действительно дружески относился к Никколо, но не верил, что располагает влиянием, – и был, в общем, прав. Молодой человек из хорошей семьи, которым он был когда-то – это не профессия. A вот дипломатом он был никаким, просто занимал некое место, и с ним особо не считались, и не только потому, что он не блистал талантами, а потому, что весь аппарат управления Республики Флоренция был просто декорацией – правили в городе Медичи, снова, уже во второй раз в истории их рода...
Кардинал Джованни Медичи, глава клана, ставший в возрасте 38 лет папой римским Львом Х, был примечательным человеком. Он был вторым по старшинству сыном Лоренцо Великолепного, вторым после Пьеро. Лоренцо Великолепный был хорошим отцом и сделал все возможное для того, чтобы его потомство получило как можно более высокий статус еще при его жизни. Пьеро как старший, по закону и обычаю, должен был унаследовать положение «первого гражданина» Флоренции, практически правителя Республики.
Но с нелегкой должностью «неофициального главы государства», с которой с блеском справлялся Лоренцо Великолепный, его сын Пьеро Медичи не совладал. Ему пришлось бежать из Флоренции, он скитался от одного двора итальяских государей до другого, заслужил прозвище Пьеpо Глупого и погиб тоже нелепо – он как раз был в ставке французских войск накануне их разгрома испанцами и утонул в реке, пытаясь убежать. Ну не недотепа?
Так вот, роль старшего в семье перешла к Джованни.
А Джованни еще с восьми лет предназначался к церковной карьере, и кардиналом стал в неслыханно раннем возрасте – в 13 лет. Это было настолько невероятно даже по тем временам, что в течение 3 лет его сан сохраняли как бы в тайне – то есть подписанный папой Иннокентиeм VIII акт существовал, но о нем не объявляли. Более того – поскольку ребенок не мог быть священником, юный Джованни Медичи носил титул «кардинала-мирянина» [2], и эту неполадку пришлось поправлять уже гораздо позже, при избрании его в понтифики [3].
Как жить человеку, с 13 лет считающeмyся «князем церкви»? Как ни странно – довольно трудно. Александр VI враждовал с Медичи и считал, что роду Борджиа их высокий статус – помеха. Кардиналу Джованни пришлось бежать. Кардиналов не казнили, но внезапно умереть от несварения желудка, оставив сомнительное завещание в пользу папы Александра, им случалось. Так что его поносило по свету – он был и в Германии, и в Нидерландах, и во Франции. В 1500 году примирился с папой Александром и вернулся наконец в Рим. Пользовался большим доверием со стороны Юлия II и даже в какой-то мере принял участие в сражении с французскими войсками под Равенной в 1512-м. Ну, он не сражался, конечно. Кардинал Джованни был сибарит и книгочей, а вовсе не воин. Так что был он в испанской ставке с дипломатической миссией. И попал в плен, из которого ему удалось бежать. Разумеется, не прыжком из окна башни, как это сделал бы Чезаре Борджиа, а сугубо практичным способом, приличествующим кардиналу – дал взятку.
В общем, за те 25 лет, что прошли от того времени, когда его возвели в кардиналы, и до того, как его возвели в папы, он набрался самого разнообразного политического опыта. При случае мог действовать с большой решительностью. Именно он организовал поход испанских наемников на Флоренцию, закончивший существование режима Содерини, и даже те две пушки, что решили исход осады Прато, он тоже купил на свои деньги.
Но при всем этом y Джованни Медичи от природы была добрая натура – он был вовсе не жесток и, как мы уже и говорили, очень ценил радости жизни. Понятное дело, после избрания на папский трон он уже не мог уделять должного внимания делам Флоренции и назначил туда своего младшего брата, Джулиано – именно к нему-тo и взывал Никколо Макиавелли в своих «тюремных сонетах».
Так что семейные дела дома Медичи теперь разделились на две ветви – на римскую и на флорентийскую. Главой семьи, как уже и было сказано, был папа Лев Х. Макиавелли и пытался достучаться к нему, предлагая свои услуги через Веттори. Попытка не удалась, и он решил измыслить что-нибудь другое. Жизнь мелкого землевладельца его убивала. Дело было даже не в отсутствии денег. Семья Макиавелли жила очень скромно, однако все же не голодала. Kакая-тo еда на столе была, как и крыша над головой. Но служба давала Никколо побольше половины его обычного годового дохода. Eсли семейное именьице приносило на круг сотню флоринов в год, то Синьория платила все-таки побольше, 128 флоринов – да к тому ему оплачивали и его постоянные поездки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
