листков, которые он отложил тогда, даже не взглянув. Листки были очень старые, написаны карандашом, текст почти стерся и плохо просматривался, они были вложены в конверт, тоже очень старый и помятый, потому Пий и пропустил их.
Пий включил библиотеку – распознавание текста, появилась книга, в которой был, выделен текст с листков. Пий, затаив дыхание, начал читать:
«Припомним же сначала, в чем состоит обвинение, от которого пошла обо мне дурная молва, полагаясь на которую Мелет и подал на меня жалобу. Хорошо. В каких именно выражениях клеветали на меня клеветники? Следует привести их показание, как показание настоящих обвинителей: Сократ преступает закон, тщетно испытуя то, что под землею, и то, что в небесах, с выдавая ложь за правду и других научая тому же. Вот в каком роде это обвинение.
… вы, конечно, знаете, каков был Херефонт, до чего он был неудержим во всем, что бы ни затевал. Ну вот же, приехав однажды в Дельфы, дерзнул он обратиться к оракулу с таким вопросом. … есть ли кто-нибудь на свете мудрее меня, и Пифия ему ответила, что никого нет мудрее…
…. От смерти уйти нетрудно, о мужи, а вот что гораздо труднее – уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть. И вот я, человек тихий и старый, настигнут тем, что идет тише, а мои обвинители, люди сильные и проворные, – тем, что идет проворнее, – нравственною порчей. И вот я, осужденный вами, ухожу на смерть, а они, осужденные истиною, уходят на зло и неправду; и я остаюсь при своем наказании, и они – при своем. Так оно, пожалуй, и должно было случиться, и мне думается, что это правильно.
… если бы теперь, когда меня поставил сам бог, для того, думаю, чтобы мне жить, занимаясь философией, и испытывать самого себя и других, если бы теперь я испугался смерти или еще чего-нибудь и бежал из строя; это было бы ужасно, и тогда, в самом деле, можно было бы по справедливости судить меня за то, что я не признаю богов, так как не слушаюсь оракула, боюсь смерти и считаю себя мудрым, не будучи таковым, потому что бояться смерти есть не что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол. Но не самое ли это позорное невежество – думать, что знаешь то, чего не знаешь? Что же меня касается, о мужи, то, пожалуй, я и тут отличаюсь от большинства людей только одним: если я кому-нибудь и кажусь мудрее других, то разве только тем, что, недостаточно зная об Аиде, так и думаю, что не знаю. А что нарушать закон и не слушаться того, кто лучше меня, будь это бог или человек, нехорошо и постыдно – это вот я знаю. Никогда поэтому не буду я бояться и избегать того, что может оказаться и благом, более, чем того, что наверное есть зло….
… Чему по справедливости подвергнуться или сколько должен я уплатить за то, что ни с того ни с сего всю свою жизнь не давал себе покоя, за то, что не старался ни о чем таком, о чем старается большинство: ни о наживе денег, ни о домашнем устроении, ни о том, чтобы попасть в стратеги, ни о том, чтобы руководить народом; вообще не участвовал ни в управлении, ни в заговорах, ни в восстаниях, какие бывают в нашем городе, считая с себя, право же, слишком порядочным человеком, чтобы оставаться целым, участвуя во всем этом; за то, что я не шел туда, где я не мог принести никакой пользы ни вам, ни себе, а шел туда, где мог частным образом всякому оказать величайшее, повторяю, благодеяние, стараясь убеждать каждого из вас не заботиться ни о чем своем раньше, чем о себе самом, – как бы ему быть что ни на есть лучше и умнее, не заботиться также и о том, что принадлежит городу, раньше, чем о самом городе, и обо всем прочем таким же образом. Итак, чего же я заслуживаю, будучи таковым?…
Но вот уже время идти отсюда, мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить, а кто из нас идет на лучшее, это ни для кого не ясно, кроме бога».
Пий долго сидел, обдумывая прочитанное. Пред его глазами проплывали события третьей эпохи: вот ушли боги – времена забвения, разделения, противоборства. Не об этом ли сказали Иерархи при встрече: «Повзрослев, вы скоро забудете Иерархов». А ведь это и есть импульс эпохи – с таких слов начинается переход. Непрерывная линия эпох. Пий всматривался в будущее – сколько нам еще предстоит пройти, пережить, познать. Пятая эпоха начала свой путь!
Архонт
У Пия было слишком много дел, которые он не отнес бы к важным, но их накапливалось все больше и больше, и он уже начинал нервничать. Нервничать не от работы, что ее много или она сложная, а от того, что он начал переставать ее ценить. За срочностью и важностью она в его глазах теряла свою новизну, уникальность. Ведь речь шла о подготовке и первоначальном анализе возможного контакта с инопланетными расами. Земляне получили одобрение от Совета Миров на межпланетные перелеты на физическом плане, но, прежде чем их начинать, необходимо было разработать принципы прямого контакта с иными формами жизни. Стратеги, с того момента как Пий провел самостоятельный анализ развития третьей эпохи, по-особому стали относиться к, подобному роду, материалам. Признав, что упущен был, именно по их недосмотру, основной принцип оценки и характеристики эпохи, как периода, в рамках отведенного для принятия выбора цивилизацией своего перехода. Линия, о которой говорил в свое время Ной – преемственность эпох, была признана главной при разработке схемы и политики контакта. Стратеги теперь чувствовали себя прямо можно сказать неловко. Когда несколько цивилизаций в Совете Миров предложили свои технологии межгалактических перелетов, непосредственно наиболее подходящих для Землян, то стратеги при выборе ушли в тень, так как ничего общего с их предположениями о переносе капсул там не было. Независимо от размера, тяжести, предназначения и прочих параметров корабля речь не шла о сохранности в капсуле чего-то или кого-то, а как раз совершенно наоборот, предложенные технологии, в основном
