Я прогулялся вдоль дома и, наконец, набрел на древнюю старушенцию, выгуливающую на поводке желтую болонку.
– Не подскажете, какой это дом?
– Этот? – Старушка показала пальцем на дом, вопросительно глядя на меня.
– Этот.
Как будто тут есть еще какие-нибудь дома.
– Что значит, какой дом? Дом как дом.
– Аномер?
– А ты что, не знаешь?
– Не знаю.
– А зачем он тебе тогда нужен, если не знаешь?
– Знакомого ищу.
– А где твой знакомый живет?
– Здесь, в этом доме.
– Так зачем тебе его номер, если ты и так дом нашел?
– Уф-ф! – Я начинал закипать. – Письмо ему хочу послать!
– А… – Почему-то этот довод убедил ее. – Семнадцатый.
– А улица?
– Так ты и улицу не знаешь?
– Не знаю!
– Клары Цеткин, милок… Какой-то ты не такой. Ничего не знаешь.
– Так уж и ничего… Всего доброго.
Вернувшись к подъезду, я увидел, что хозяин интересующей меня квартиры распахнул настежь окно. Оно было довольно высоко, но искушение заглянуть в него вполне могло быть реализовано. Я поставил одну ногу на урну, уцепился рукой за крепление водопроводной трубы, оторвался от земли и другой ногой нащупал выступ. Вроде бы крепко стою. Теперь нужно переместиться немного влево и занять позицию, с которой можно заглянуть в квартиру. Это у меня получилось.
Часть обзора мне загораживала сдвинутая штора. Но кое-что открылось моему взору. Шляпа сидел на старинном ампировском стуле, положив широкие ладони на колени, и тупо смотрел на стену. Он не мигал, ни один мускул не дрожал на его лице. Он, кажется, даже не дышал. Его будто выключили, поставили на прикол до возникновения в нем необходимости. Кто-то сидел за столом спиной ко мне и раскладывал большие, раза в два больше обычных, карты. Я даже разглядел рисунок на одной из них. Это были карты Таро, известные еще древним египтянам, предки обычных игральных карт. Ими до сих пор пользуются предсказатели всех видов и рангов, популярность которых в последнее время так быстро растет. Их даже теперь используют цыгане, потому как с такой экзотической штукой клиенты облапошиваются гораздо легче, чем при гадании на обычных картах. У меня в столе в кабинете лежали две колоды, которые мы изъяли у цыган во время одного рейда. Карты Таро были новенькими и ложились на стол со стуком.
– Ты бессловесный чурбан, – скрипучим голосом вещал «картежник». – Искра жизни еще тлеет в тебе благодаря моему вмешательству, моему вниманию. Ты не согласен с этим? Молчишь? Твоя душа, тот неуничтожимый сгусток Абсолюта, делающий человека человеком, находится у меня в плену, и только у меня есть ключи от этой темницы. Ты мой раб. Моя вещь. Я что-то сказал не так?
Он начал быстрее раскладывать карты на столе, пальцы у него были тонкие, длинные и ловкие. – Ты обижен, зол на меня? Вряд ли. Твоя ослабшая, томящаяся в склепе душонка не способна ни на какие чувства. Ты лишь мое орудие, бессловесное, бездумное. Я причиняю тебе зло, творю насилие над тобой? Да? Ты сказал бы это, ничтожный червь, если бы к тебе вернулась способность говорить? Не так ли?.. Твоя слабость – вот моя сила. Слабость, проистекающая из мелких пакостей, которые тебе приходилось совершать, из маленьких и больших предательств, из алчности, себялюбия, любви к насилию, из зла, жившего в тебе… Ты глупец На эти чувства имеют право лишь сильные. Слабого же они лишают права самому распоряжаться собственной душой. Слабого они замуровывают в темницы, ключи от которых хранятся у таких, как я. И слабые могут рассчитывать лишь на везение. Ты слышишь меня, бесчувственная деревяшка? Тебе не повезло. Ведь везение тоже выпадает сильным.
«Картежник» вновь перетасовал и разложил карты.
– «Арканы»… «Шут»… «Висельник»… «Жонглер»… Глупцы пытаются узнать по этим картам судьбу. Ничтожествам нужны предсказания судьбы. Я держу судьбу в своих руках. Я держу судьбы многих людей!
Он смахнул со стола карты.
Неожиданно он застыл как изваяние. Я понял, что он каким-то образом ощутил мое присутствие. Сейчас он подойдет к окну и увидит меня… Дожидаться этого я не стал, спрыгнул вниз и бегом припустился прочь.
* * *
В этот вечер Аля не пришла, зато притащился Дима и начал ныть, что мы обязаны согласиться на дальнейшие эксперименты, что после ухода жены у него осталось единственное – работа, и мы обязаны ему помочь хотя бы из гуманных соображений. Он побрился, наодеколонился, глаза его лихорадочно горели. Вчерашние события, похоже, его просто потрясли. Я ему что-то туманно наобещал. Потом неожиданно спросил:
– Дим, а действительно могут существовать какие-то миры, энергетические сущности? Или это дурацкие выдумки оккультистов? – Естественно, существуют.
– И они могут влиять на наш мир?
– А как же.
– И добро, и зло могут жить как самостоятельные силы, находящиеся в борьбе и борющиеся за наши души?
– Так оно и есть.
Дима тут же соглашался с любой ересью. Он сейчас напоминал чем-то Ноздрева. («А Чичиков – не Наполеон?» – «Конечно, Наполеон».)
– Ну а как быть, если зло ОТТУДА вдруг прорывает барьер и врывается в наш мир? – настаивал я.
– Куда это – в наш мир?
– Например, в наш город. Чисто теоретический вопрос.
Дима посмотрел на меня внимательно:
– Тогда каждый человек должен выбрать между добром и злом. Или уйти в сторону и привыкать к роли растения.
– Можно изменить предначертанное?
– Например?
– Например, тебе говорят, что вскоре, через энное количество дней, ты протянешь ноги. И что тогда?
– Если это настоящее предсказание, а не обалдуйство вроде телевизионных астрологических прогнозов, тогда действительно остается протянуть ноги. С вероятностью в восемьдесят процентов.
– А двадцать процентов?
– Двадцать процентов – это свобода твоего выбора. Это твой шанс что-то изменить.
– Перевести стрелки.
– Какие стрелки?.. Слушай, Витя, ты не перегрелся на солнце?
– Который день солнца нет.
– Меньше всего я ожидал услышать подобные вопросы от тебя. Это что, обращение скептика в веру?
– Как же, жди. Не думай, что меня так потрясли твои вчерашние антинаучные изыскания. Просто интересно… Ладно, я устал. Спокойной ночи.
– Спокойной. – Дима поднялся.
У дверей он внимательно, с ног до головы, осмотрел меня, будто какое-то диковинное существо, покачал головой и вышел… Ну все, докатился ты, сыщик. Скоро тоже в левитанты подашься. Будешь столоверчением заниматься и астрологические прогнозы высчитывать. А куда денешься, если в последние дни одни левитанты вокруг? Да еще когда происходят события, мягко говоря, странные.
До Али я дозвониться так и не смог. Старушечий голос сообщил, что ее не будет. Меня кольнуло беспокойство.
Придя утром на работу, я дал задание установить, кто проживает в семнадцатом доме по улице Клары Цеткин, в квартире, где я видел вчера странную компанию. Только я успел уйти с головой в бумажную работу и разнести по телефону начальника Тимофеевского РОВД как началась настоящая работа. Мои ребята из отдела по «тяжким» взяли сопливого щенка восемнадцати лет от роду Сергея Ракушкина, Он с приятелями грабил на Западной трассе водителей-дальнобойщиков. На них только в наших местах – два трупа. В соседней области на них висит убийство работника милиции. К сожалению, Ракушкин пока единственный, кого мы знаем из всей банды. Сейчас с лим в кабинете работали начальник «тяжкого» отдела Городников со старшим опером Володей Алимовым. Я отправился посмотреть на эту сцену.
Ракушкин, прыщавый, плюгавенький мальчишка с короткой стрижкой «под крутого», совершенно неуместной для его тощей шеи и маленькой головы, скрючился на стуле и бросал злобные взгляды на моих сотрудников. Две недели назад банда взяла питерскую фуру. Один водитель чудом остался жив – умудрился вырваться и убежать в лес. Но перед этим он увидел, как зверски избили его товарища, а потом этот прыщавый гаденыш долго, с остервенением тыкал стальным метровым штырем в распростертое тело и размазывал по лицу чужую кровь.
– Хочу адвоката, – упрямо долдонил Ракушкин. – Меня арестовали не правильно. Я на вас буду жаловаться…
– Пожалуешься? – спросил я, заходя в кабинет. – Я начальник уголовного розыска. С удовольствием выслушаю твои жалобы.
– Ну, эта… – Ракушкин приосанился. – Все не правильно. Арестовали зазря. Я ничего не делал. Адвоката не дают. Когда забирали, чуть руку не вывихнули. А этот, – он указал на начальника отдела, – меня толстой книгой по голове ударил… Больно, блин!
Я смотрел в его мутные глаза и думал: где тот механизм, который превращает человека в чудовище? Что служит толчком, заставляющим убивать, насиловать? Может, Дима и Аля правы, действительно зло живет само по себе и собирает свою кровавую жатву?
– Ты, Ракушкин, задержан по подозрению в совершении разбойных нападений и умышленных убийств.
– Это вранье! Все вранье! Ничего такого я не делал. Честное слово…
