идеалы, понимаешь?
Чиен мотнул головой. У него не было моего опыта. Он не знал, что в истории человечества было множество войн, когда единокровные родственники становились злейшими врагами. Когда отец шёл на сына, а брат на брата.
— Ты веришь, что сверху нас видит Тенгри? — спросил я.
Он кивнул.
— Тогда представь. Есть два воина. Один верит в Тенгри, другой в Эрлика. Но бог хочет править миром один. И они будут сражаться друг с другом, даже будь они трижды братья.
Чиен понял. Лицо его изменилось, и он воскликнул:
— Но почему всё так несправедливо под небом?
Ойгон, подумав, протянул бурдючок и ему.
— Потому что обман давит на юных сильнее печатей, — ответил я. — И если Нордаю с младенчества говорили, что я — враг, он уже не примет иного знания. Он ненавидит меня. Убить его можно, переубедить — нельзя.
— Может, хотя бы попробуешь? — спросил Нишай, слушавший меня с мрачной ухмылкой. — Да, твой отец — сильный маг, и бездна вражды — крепка между тобой и Нордаем его словами. Но ведь кровь может оказаться сильнее?
Пришлось развести руки, поднять их к небу в жесте: «Тенгри видит» и сказать громко, для всех, кто стоял рядом с нами:
— Мой отец — правитель Юри!
Фехтовальщик засопел. Ему трудно было говорить на тему отцов и детей, но он решился:
— Но что если император испытывает тебя, Кай? Что если он сделает наследником победителя?
Было заметно, что слова эти давно катались у Чиена на языке. И ответ был для него очень важен.
Неужели Эльде, его сын, предал отца за власть?
— Нет, Чиен, — ответил за меня Нишай. — Император обманул и обманет. Он хочет одного — расширить свои владения. Присоединить к империи долину Эрлу, Белую гору с её магией и торговый путь через перевал.
— Он слишком уверен в своём всесилии и безнаказанности, — кивнул я. — Льстецы говорят ему каждый день, как он велик и могуч, и он потерял осторожность. Наше дело — восстановить справедливость и перерезать императору глотку.
Мавик заскулил, и я обернулся: найманы закончили расчищать от камней место для поединка.
Я потрепал зверя по шее:
— Вот кто мой настоящий братишка, да, Мавик?
Волк боднул меня головой — мол, раз братишка — давай, гладь ещё!
Нишай вдруг всхлипнул и отвернулся.
Трудно ему сегодня пришлось. Он потерял мать и обрёл двух братьев. Но одного надо срочно убить.
— Ты должен подстраховать меня, Нишай, — сказал я, чтобы переключить его на реальные проблемы. — В плане печатей — я в себя верю, обломается этот Маргон. А вот личина… Это возможный риск. А может, у них припасено и что-то ещё. Так что бросай страдать. Потом поплачем, когда победим.
Нишай сглотнул и выпрямил спину. Выправка у него была императорская, фамильная. Получше, чем у страшноликого.
Чиен задумчиво смотрел на нас. Может, уловил схожие черты?
Охотники быстренько допивали араку, передавая друг другу бурдючок — чего пропадать добру?
Найманы разворачивали императорский паланкин, чтобы страшноликий мог наблюдать за поединком.
— Никогда! — произнёс вдруг Нишай с отчаянием. — Помни, Кай! Никогда никому нельзя верить!
«Угу, — подумал я. — Гай Юлий Цезарь. Из неопубликованного: „Хочешь умереть в своей постели, а не от руки друга — души прекрасные порывы“. И души здесь глагол».
Но я промолчал.
Кто тут без греха? Я — чужак и пришелец из другого мира? Сам Нишай?
Думаю, он уже давно понял, что я за «заяц». И у него был свой план, как подняться на вершину власти с моей помощью.
Камай, император это верно подметил, в плане ставки весил побольше Нордая.
Именно Камай был формальным наследником обоих родов, сразу двух драконов — красного и чёрного.
Нишай не знал, конечно, что я — сын императора. Он решил, что душу Камая отразили в неком «зеркале Эрлика», раздвоили каким-то хитрым способом, и у страшноликого императора появился свой «сын», слепленный из телесной магии и отражения души Камая.
Нишай сделал вывод, что именно Камай — настоящий наследник, а Нордай — демон. Всё просто, верно? И к власти можно прийти, поддержав настоящего наследника.
Вот он и старался, как мог. Даже амулет припас, чтобы доказать: Нордай — фальшивка, голем с отражением чужой души.
Кто ж знал, что император собирается насладиться зрелищем, как один его сын убивает другого?
Теперь было понятно, почему наш колдун воспылал вдруг ко мне горячей любовью. Какой хитрый и умный враг. Или друг?
Нишай глубоко вздохнул, словно почуяв, о чём я думаю.
Я ощутил, как где-то глубоко дрогнули вселенские токи и закачались невидимые весы.
Мир поплыл перед глазами. Один долгий миг я ощущал себя на гигантской чаше весов. А потом иллюзия рассеялась также неожиданно, как и возникла. И солнце повисло на полдень.
Время моего предназначения приближалось. Вот только уже непонятно было, за какого отца я должен мстить? За правителя Юри? Или за того, которого сегодня убью? Сам себе?
Неужели те, кто послал меня сюда, решили, что я могу пощадить императора?
Здесь — среди драконов, крылатых волков и людей — не хватало чего-то очень серьёзного. Доброй воли? Бескорыстия? Способности идти в бой за други своя, а не за обладание куском каменистой земли?
Но щадить убийцу…
Нишай ещё раз вздохнул.
— Я… — начал он. — Прости меня, Кай. Я должен был рассказать тебе о своих подозрениях раньше. Я хотел плюнуть в лицо императору! Предъявить ему настоящего наследника. Теперь я не знаю, что делать дальше.
— Зато я знаю, — пришлось хлопнуть его по плечу. Раскисать сейчас было не время. — Запомни: неважно, кто из наследников настоящий. Важно — сумеем ли мы защитить долину Эрлу, тех людей, что пришли с нами, народ волков, эту несчастную Белую гору, что накопила ещё так мало сути. Ей тоже надо жить и расти. Мы бьёмся здесь, чтобы сохранить наш мир. Чтобы защитить не рождённых ещё детей и всех, кто нам доверился.
— Ты… — Нишай вздохнул. — Ты и в самом деле готов биться с Нордаем? Зная, что он, как минимум, одной с тобой силы?
— Да ну на фиг — одной, — рассмеялся я. — От тела не так уж много зависит. Есть ещё дух. И при одинаковых вводных побеждает тот, кто сильнее верит в справедливость своей битвы. Так что — я-то буду
