— Я так понимаю, мы не договоримся. Иван, кончай его…
— Подождите.
— Слушаю.
— Обещайте сохранить мне жизнь.
Корнеев сделал вид, что задумался.
— Да? А зачем она мне?
— У меня есть сведения, которые будут интересны полковнику Стеклову.
В том, что Штейнглиц знает звание и фамилию начальника аналитической службы, не было ничего удивительного. В конце концов, Михаил Иванович тоже многое знал о своем противнике. На то она и разведка.
— Думаю, вы опоздали, подполковник. Все, что нам нужно, находится в кузове грузовика. Не так ли?
— Вы о топливе для бомбы? Какая ерунда… — пренебрежительно хмыкнул Штейнглиц, совсем чуть-чуть переигрывая.
Но Корнеев нюанс уловил.
— Хотите сказать, что это обманка? И мы ошиблись?
— Нет, нет… — поспешил успокоить русского диверсанта Штейнглиц. — Груз здесь. В кузове. Но я обладаю информацией о такой секретной разработке Аненербе, по сравнению с которой — сверхмощная бомба не более чем детская погремушка!
— Я должен в это поверить?
— Вы — не обязательно, а вот господин Стеклов оценит мои слова по достоинству, — с некоторой снисходительностью к обычному исполнителю произнес бывший абверовец.
— Что ж, — Корнеев сделал вид, что не заметил колкости. — Тогда рассказывайте. До аэродрома осталось несколько минут езды. Они в вашем распоряжении. Попытайтесь подтвердить ценность вашей жизни. И заметьте, я до сих пор вожусь с вами, господин подполковник, только потому, что знаю: эсэсовскую форму вы носите совсем недавно. Иначе и разговора никакого бы не было.
Сказано это было таким холодным и безразличным тоном, что Штейнглиц ни на мгновение не усомнился в близости собственной смерти. И он заговорил так убедительно, как только мог.
— Клянусь, это очень важная информация! Но изложить ее в двух словах невозможно! Если не объяснить подробно, вы решите, что я сумасшедший. Вы же коммунист? Большевик?
— А какое это имеет значение?
— Огромное. Ваше учение отвергает все сверхъестественное, а Аненербе — это специальный отдел, курируемый лично Гиммлером! И в его задачи входит поиск и применение самого фантастического оружия. В состав «Наследия предков» входят крупнейшие историки. Они изучают прошлое. И все случаи необъяснимых с научной точки побед или поражений ими тщательно анализируются на предмет применения в прошлом оружия невероятной, божественной мощи.
— Чушь… Утопающий хватается за соломинку, — отмахнулся Корнеев. — Война фашистами проиграна, и вашему бесноватому фюреру не поможет ничто. Ни мощная бомба, ни наследие предков.
— Вполне возможно… — не стал спорить с русским Штейнглиц. — Но тем не менее последняя находка Аненербе менее смертоносной от этого не становится.
— И?
— Я знаю, где она сейчас находится. И будет там до следующего полнолуния. То есть еще восемь дней! — эти слова оберштурмбанфюрер почти выкрикнул, потому что машина дернулась на каком-то ухабе, и нож второго диверсанта оставил на его шее небольшой порез. — И готов обменять эту информацию на свою жизнь. Вы не можете просто так меня убить! Я требую, чтоб меня доставили к полковнику Стеклову!
— Требует он… — усмехнулся Корнеев. — Ладно, фриц, не дрейфь. Решим вопрос с самолетом, подумаем и о тебе. Но парой фраз ты все-таки от меня не отделаешься.
* * *
Монастырь и Дубовицы остались в паре километров позади. Неторопливо ползущий впереди небольшого кортежа броневик уже въехал в лес, вот-вот покажется тот самый последний пост, о котором его предупреждал Пауль, — а Хохлов все еще не знал, что ему делать дальше. Попытаться захватить груз в одиночку? Полное безумие. Даже если ему удастся как-то справиться с охраной, то это не пройдет незаметно для офицера и денщика, что едут следом, в кабине грузовика. Но и сидеть сложа руки Сергей не собирался.
Сунув руки в корзину с кошкой, он осторожно отвинтил предохранительную крышку на гранате. Теперь оставалось только дернуть за шарик, соединенный капроновым шнуром с взрывателем, и секунд через пять-восемь прогремит взрыв. Этого вполне хватит, чтобы он сам успел соскочить с кузова и залечь в кювете.
Какой в этом смысл? Ну во-первых — он уничтожит восьмерых солдат, что уже само по себе не так мало. Во-вторых — внесет хоть какую-то сумятицу в планы Штейнглица, и тем самым даст дополнительный шанс группе Корнеева. Ну а в-третьих — если повезет, то осколки гранаты могут зацепить и кабину грузовика, держащегося всего метрах в трех позади бронетранспортера.
В общем, Хохлов решил выждать еще несколько минут, Поэтому, когда он узнал в эсэсовцах и крестьянской девушке своих товарищей, он был готов действовать.
Он быстро поставил корзину с котятами на пол, а когда выпрямился, в левой руке он держал гранату, а в правой — шарик предохранителя.
Не ожидающие ничего подобного от мирного и чуть пьяненького ветеринара солдаты даже не пошевелились, недоуменно взирая на гранату.
— Эй, идиот! Осторожнее! — первым пришел в себя шарфюрер. — Ты же нас взорвешь!
— Автоматы на пол! Быстро!
— Рехнулся?!
— Считаю до трех! Раз…
— Идиот! Ты же под расстрел попадешь. Опомнишься — поздно будет. В гестапо живо всю дурь выбьют. Если оберштурмбанфюрер тебя сам не пристрелит, — пытался урезонить его Фалькбрух.
— Больше повторять не стану. Два…
Видя, что чокнутый ветеринар не шутит, а нить в его руках напряглась, как струна, вот-вот воспламенит запал, солдаты сложили автоматы на дно кузова.
— Теперь сами.
— Что!
— Лицом вниз! На пол! — От перенапряжения голос Хохлова сорвался на визг.
— Здорово, доктор! — вскочил в кузов Пивоваренко. — Думаю, чего это водила на ходу выпрыгнул, а это ты тут воюешь!
— Пытаюсь…
Увидев незнакомого эсэсовца, почему-то говорящего по-русски, солдаты потянулись к автоматам, но Пивоваренко повел дуло в их сторону и сердито рявкнул:
— Отставить. Отвоевались, фрицы!
— Всем лечь! — повторил приказ Хохлов. И теперь уже никто не потребовал повторить. Тем более что как раз в это момент в кузов бронетранспортера запрыгнул и Петров.
Сапер быстро оценил обстановку, а потом шагнул к Хохлову.
— Яичко-то отдай. Не ровен час, разобьешь. Жалко.
Он ловко перенял у врача и саму гранату и вытяжной шнур.
— Ну все-все. Можешь расслабиться, — сапер ловко вложил шнур и шарик обратно. — Колпачок где?
— Что?
— Колпачок предохранительный, надеюсь, не выбросил?
— А-а, нет. Он в корзине.
Хохлов нагнулся, порылся в подстилке и протянул защитный колпачок Петрову.
— Порядок… — сапер сунул гранату в карман и обратился к Пивоваренко: — А с этими что делать будем?
— Вязать… — пожал плечами тот. — Командир другого приказа не отдавал.
— А у меня уже все веревки закончились, — развел руками тот.
— Учись, сыну, пока батька жив…
Пивоваренко быстро отчекрыжил ножом от переносного ремня автомата нужной длины отрезок, завернул ближайшему немцу руки за спину и ловко обмотал их. Потом снял с солдата брючный ремень и стянул им ноги в лодыжках. Потом взял одну из пилоток, скрутил ее и показал немцу. Сперва пилотку, после — нож. Немец послушно открыл рот.
— Примерно так.
— Ремень широкий, — помотал головой Петров. — Надежного узла не получится.
— И не надо. При нас не развяжутся. А потом пусть проваливают. Мы уже будем далеко. За работу, парни. Время не ждет…
Глава двадцать вторая
На лесном аэродроме все было готово к погрузке. Чтоб не терять ни минуты драгоценного времени, «юнкерс» даже поставили на восточном краю поля, ближе к подъездной дороге. Учитывая направление ветра, это было не самое разумное решение, но не владея немецким и не имея доступа в кабину самолета, Колесников никак не мог повлиять на решение немецких летчиков. Сергей то прикидывал, прищуривая глаза, длину «взлетки», то поднимал верх обслюненный палец, определяя силу и направление ветра…
— Что-то не так, Сергей? — обратив внимание на озабоченное выражение лица товарища, подошел к нему поближе Малышев.
— Да как сказать, командир… Для хорошего пилота проблем нет, а плохому танцору… Видишь, ветер какой? По первому разу да на чужой машине… Боюсь, с полным тоннажем мне не взлететь… Верхушки задену.
— И какой у него полный тоннаж?
— Если не ошибаюсь, то что-то в пределах трех тонн.
— Учтем… Но это потом. Сперва с фрицами разобраться надо. А ты, Сергей, держись подальше. Чтоб даже ненароком не задело… Очень тебя прошу. Ты теперь наш билет домой.
Малышев неспешно подошел ближе к суетившимся у «юнкерса» немцам. Постоял минутку, как бы оценивая результаты проделанной работы, а потом демонстративно взглянул на часы. Дождался, пока этот жест заметят, и не так чтоб приказывая, а будто давая дружеский совет, произнес:
