Между тем ковчег подвигался вперед, и когда факелы запылали под деревьями, он был уже далеко. Прошел час в глубоком молчании, и никто не чувствовал желания начинать разговор. Вахта бросилась на постель в каюте. Чингачгук заснул на передней части парома. Лишь Гуттер и Генрих Марч бодрствовали, управляя ковчегом. Была тихая, спокойная ночь, хотя густые облака загромождали горизонт.
Начинало светать. Гуттер поворотил нос ковчега к замку с решительным намерением провести в нем по крайней мере еще один день, Чингачгук уже встал, Вахта хлопотала около кухонной посуды. Дул попутный ветер, и можно было надеяться, что скоро ковчег сам собою подплывет к замку. В эту минуту в самой широкой, части озера увидели лодку Юдифи. Гуттер вооружился подзорной трубой и скоро убедился, что его дочери спокойно спят на дне лодки. Радостное восклицание невольно вырвалось из его груди, но тотчас же он опять принял угрюмый вид, как-будто ничего особенного не случилось. Спустя минуту Юдифь встала, и отец ее видел, как она оглядывалась вокруг, выясняя свое положение. Еще минута — и на другом конце лодки появилась Гэтти. Затем подзорная труба перешла в руки Чингачгука, еще не знакомого с этим инструментом. Когда он приставил ее к своему глазу, изумление и восторг ярко отразились на его красном лице. Однако, как осторожный и гордый воин, он сумел победить в себе эти чувства и притворился хладнокровным. Зато Вахта, когда оптический инструмент был приставлен к ее глазу, предалась наивному и самому необузданному восторгу; она засмеялась, запрыгала и захлопала руками в одно и то же время, пораженная таким явлением, которое ей не грезилось и во сне. В несколько минут красная девушка выучилась отлично владеть «чудным» инструментом и попеременно со своим женихом осматривала озеро, горы, берега до тех пор, пока, наконец, их исключительное внимание не остановилось на замке. Когда подъехали они к этому жилищу Канадского Бобра, Чингачгук оставил свою возлюбленную и с озабоченным видом подошел к белым людям, находившимся на корме парома.
— Ну, красная кожа, говори, что у тебя на уме! — вскричал нетерпеливый Гэрри. — Белку, что ли, ты увидел на дереве или жирную форель под ковчегом? Вот теперь ты на опыте узнал, что может сделать белый человек из своих глаз, и перестанешь удивляться, отчего мы издалека видим индейские земли.
— Не надо ходить к замку, — сказал Чингачгук выразительным тоном. — Гурон там.
— Вот тебе и новость, старичина Том! Стало-быть, опять нас с тобою ожидает западня. Гурон там! Мудреного нет ничего, и я, пожалуй, не прочь от этой догадки. А, впрочем, что ж такое? Замок перед нами: я смотрю во все глаза и не вижу ничего, кроме свай, столбов, коры, воды и закрытых окон.
Гуттер вооружился трубою и, осмотрев замок, решительно объявил, что не согласен с мнением могикана.
— Ну, стало-быть, ты ухватил трубу не за тот конец, делавар, — сказал Генрих Марч. — Я и старик Том не открываем никаких следов.
— На воде не бывает следов! — вскричала Вахта с одушевлением. — Остановить судно — и ни шагу дальше. Гурон там!
— Наладили одно и то же, да и все тут! Так вот вам и поверят! Надеюсь, могикан, когда ты женишься на своей любезной, между вами всегда будет такое же согласие. Где же этот гурон, чорт бы его побрал! Неужто прицепился к замку, завяз в трещине или повис на сваях? Во всей колонии нет тюрьмы крепче и надежнее этого логовища Канадского Бобра; ну, а уж насчет тюрем-то я большой знаток, было бы вам известно.
— Не видишь мокассина? — вскричала Вахта с одушевлением. — Зачем не смотришь? Легко его видеть.
— Дай-ка сюда трубу, Гэрри, и опусти покамест парус, — сказал старик Гуттер. — Индеанка не без причины вмешалась в этот разговор. Ну, да, я в самом деле вижу мокассин на воде возле палисада, и это, пожалуй, верный признак, что дикари гостили без нас в моем замке. Впрочем, и то сказать: мокассины не большая редкость; я сам ношу их, носит и Зверобой. Гэтти тоже иногда надевает мокассины вместо башмаков. Одна только Юдифь презирает эту обувь.
В самом деле, множество предположений могло возникнуть относительно появления этого мокассина. Быть-может, его обронили как-нибудь при переправе из замка на ковчег, или он сам собою приплыл с берега по направлению ветра, или бросил его тут индейский шпион, посланный для дозора.
Во всяком случае, старик Гуттер вовсе не радовался этой находке, тогда как Гэрри по обычной беззаботности не придавал ей никакого значения. Могикан объявил, что мокассин этот, по крайней мере, так же подозрителен, как неизвестный след, отысканный в лесу. Чтоб разом порешить все недоумения, Вахта вызвалась съездить за ним на лодке, чтоб потом сообща решить, ирокезский он или нет. Белые охотники приняли это предложение, но Чингачгук решительно воспротивился ему и объявил, что не девушка, а испытанный воин должен пуститься на это предприятие, если все признают его необходимым.
— Ну, так ступай сам, могикан, если ты слишком трусишь за свою возлюбленную, — сказал Генрих Марч. — Надо непременно достать этот мокассин, иначе старый Том уморит нас голодом на этом проклятом судне. И неужели заправский охотник испугается какой-нибудь оленьей шкуры, выделанной для ноги дикаря? Какой вздор! Решай скорее, Чингачгук, кому из нас прокатиться на лодке.
— Красный человек в поход. Его глаза быстрее бледнолицых. Понимает лучше хитрости гуронов.
— С этим я не соглашусь никогда, чорт побери! Уши, глаза и нос белого человека лучше в тысячу раз, чем у индейца, когда дело идет о тайных дозорах. Впрочем, ступай, если хочешь, удерживать не стану: окажи нам эту собачью услугу.
Не говоря ни слова, Чингачгук сел в лодку и отчалил от ковчега к величайшему огорчению своей невесты. Осторожность могикана отнюдь не могла быть неуместною при настоящих условиях. Если неприятель в самом деле засел в замке, делавару приходилось ехать некоторым образом под дулами вражеских карабинов, не имея никакого прикрытия, необходимого во всякой войне. Словом, предприятие было чрезвычайно опасно, и если бы Чингачгук был немного поопытнее в военном деле, или если бы с ним был друг его, Зверобой, он никогда не отважился бы на такую опасность, потому что ожидаемые выгоды были слишком несоразмерны с очевидным риском. Но гордость индейского воина соединилась на этот раз с соперничеством против белой расы и вдобавок его увлекла лестная надежда, что милое создание будет любоваться его величественной осанкой.
Подъезжая к палисадам, Чингачгук не отрывал глаз от слуховых окон, пробитых в стенах замка. Каждую минуту ожидал он, что увидит ружейные дула или услышит выстрелы. Однако, он доехал до самых свай без всяких приключений. Здесь он был до некоторой степени в безопасности, потому что мог в случае нужды укрыться между палисадами. Мокассин уже находился от него в нескольких шагах, но вместо того, чтобы его подобрать, он решился обогнуть замок, намереваясь осмотреть все пункты, где неприятель мог укрыться. Ничто, однако, не подтверждало его подозрений. Молчание царствовало повсюду в оставленном доме; все двери были заперты, все окна заколочены. Самый проницательный и опытный глаз не открыл бы здесь присутствия врагов, если бы не этот оставленный мокассин.
