Квашенная с клюквой капуста, соленые огурчики и маринованные помидоры, носящие фирменное название «со своего огорода», соседствовали с черными груздями, опятами и беляками, щедро разложенными хозяйской гостеприимной рукой по объемистым мискам. На тарелках, стоящих тут же, манил взоры любителей копченый жерех, янтарно светилась стерлядка, могучими пластами громоздилась сомятина. Соленое домашнее сало, колбасы и тонко нарезанный сыр дополняли это гастрономическое великолепие. Однако все, что выставили на стол хозяева, было только затравкой, «закусью» под первые три стопки, которые, как известно, — «колом, соколом и мелкой пташечкой».
Когда «мелкая пташечка» канула в рыбацких организмах, подали горячее — пельмени, жаренную по-волжски курицу и тот самый сюрприз, которым аборигены грозились поразить столичных гостей, — запеченного с кашей поросенка, появление которого вызвало за столом бурю ликования и восторженные крики:
— Ну ни хрена себе!
— Киргизам — ура, ура, ура!
— Это ж просто разврат какой-то!
А также несколько непечатных воплей, немало, впрочем, никого не покоробивших.
На некоторое время воцарилось шумное молчание — проголодавшиеся за день, проведенный на льду, под пронизывающим ветром, рыбаки сосредоточенно насыщались. Хруст, позвякивание вилок и ножей, довольное покрякивание — нарушить эту симфонию обжорства никто не решался до тех пор, пока тазик с пельменями не показал дна, а от поросенка не остались лишь кучки обглоданных костей, равномерно распределенных по тарелкам.
— Мужики и… и дамы, конечно же! — Серега Дрозд поднялся над столом, держа в руках полную рюмку. — Не могу молчать и предлагаю выпить за этот гостеприимный дом, за хозяйку Лилю и за Киргиза, само собой! Спасибо вам, и пусть никогда не оскудеет этот стол, а под этой крышей всегда царит мир и согласие!
Все повскакали с мест, дружно рванувшись к хозяйке чокаться, и на несколько секунд воцарилась жуткая неразбериха. Илья наклонился к раскрасневшейся Яне и тихонько шепнул:
— Как тебе? Не жалеешь, что поехала?
— Ну-у-у… В-се-с-упер! — девушка сверкнула глазами, улыбнулась. — И др-зья-у-ть-бя от-л-чные! Т-ль-ко эт-тот… Д-путат… Д-стал-не-м-ного!
У Ильи отлегло от сердца, и он на полном серьезе пообещал Яне:
— Я с ним поговорю. А то борзеет народный избранник…
Но тут загремел следующий тост — алаверды от Киргиза, и застолье, набирая обороты, двинулось по привычному и традиционному пути, навстречу завтрашнему похмелью…
Любая организованная пьянка имеет несколько этапов. Они неизбежны, как неизбежна тяга наших людей к обстоятельным посиделкам с горячительными напитками.
Первый этап — официальный, с тостами, серьезной едой и сдержанными разговорами между ними — уже закончился. Наступал этап номер два, говорильный. Тут задавали тон и солировали бывалые, матерые мужики с хорошо подвешенными языками, а так же просто болтуны, умеющие складно звонить обо всем на свете. Причем успехом эти свистоболы пользовались ничуть не меньшим, чем авторитетные рассказчики. Оно и понятно — народ не грузиться, а оттянуться собрался, расслабиться. А на оттяг любая побасенка сойдет, лишь бы интересной оказалась.
Спасенный от холодной смерти на волжском льду, дед Кошак отрабатывал по полной. Его истории из жизни жителей Тыряновки, небольшого поселка, прилепившегося к Средневолжску с севера, одна другой замысловатее, слушались внимательно и неизменно заканчивались взрывами хохота. А дедок лишь морщил обветренное коричневое личико в ухмылке и поддавал, вворачивая такие комментарии к рассказанному, что кое-кто из рыбаков уже и руками замахал — хватит, мол, дед, уморил…
Выпив по очередной, всей компанией вышли покурить. На покрытом утоптанным снегом дачном дворе было тихо, лишь тоненько посвистывал в щелях забора ветер. Небо затянуло низкими серыми облаками, сорившими мелким, невразумительным снежком.
На плоском капоте «Троллера» снежок этот образовал белый квадрат, на котором Яна, поглядывая на задумчиво курящего Илью, написала пальчиком: «Илья… Яна =…»
— Предлагаешь мне поставить нужный знак и закончить твое уравнение? — Илья выкинул сигарету в ведерко, стоявшее у порога, подошел к девушке.
— Пр-длагаю… — кивнула Яна, но прежде чем Привалов протянул руку к надписи, быстрым движением смахнула с капота джипа снег. — Все! П-шли-в-д-ом, х-л-дно!
Илья вздохнул и двинулся следом за Коваленковой…
…Веселье шло своим чередом. Приближался следующий этап, этап приличного подпития, когда развязывались языки даже у самых молчаливых. Споры, в которых не рождалось ничего, кроме побитых морд, дискуссии, возникшие ниоткуда и заводящие участвующие в них стороны в никуда, теории и гипотезы, в которых здравого смысла было не больше, чем в территориальных претензиях Латвии к России…
Илья любил этот этап застолья — за веселую серьезность и смешную глубокомысленность. Яна отправилась помогать средневолжским уроженкам справиться с горой грязной посуды, и он, воспользовавшись тем, что никто не обращает на него внимания, сидел себе тихонько в уголке и с наслаждением вслушивался в разноголосый хор, гремевший на Киргизской веранде:
— …Вика эта латышская… Фраерман?
— Фрайберге, дурило необразованное!
— Во-во, я и говорю. Что она вообще в русских понимает? Выписали ее из Канады, где и войны-то сроду не было — и айда, правь, рули… Вот помяните мое слово — наши еще дадут там просраться всем этим чухонцам! Мы запрягаем медленно, это да, но зато как поедем… Ой, мля, так там, в Прибалтике, и развернуться-то негде!
— Ну, значит, и Польшу зацепим. И Финляндию. А что? Было время разбрасывать камни, теперь пора назад собирать. Айда-ка выпьем, мужики! За сбор камней!
И едва утух «прибалтийский вопрос», как тут же разговор перекинулся на военную историю. Невысокий мужичок с седоватой бородкой и в очках, учитель физики, которого ученики называли, как положено — Вениамин Иванович, а здесь, в рыбацкой компании без всяких яких кликали Венькой, а то и Веником, с жаром развивал свою доморощенную теорию:
— …По статистике, последние триста лет мы раз в век берем Берлин! Absit omen, да не послужит это дурной приметой, но все же… Сперва Румянцев брал, в Семилетнюю войну. Потом Александр I, когда Наполеона обратно погнали, это уже девятнадцатый век. Ну, и в сорок пятом Жуков штурмовал… Так что и в этом веке придется. Никуда не денешься — традиция!
Исторические споры по пьяной лавочке — дело вообще пропащее, Илья это знал хорошо еще по институтским временам. Поэтому, чтобы свернуть со сложной темы отсталости Российской империи перед Первой мировой войной, он вклинился в разговор и прервал Веника, увлеченно цитировавшего по газетной вырезке Сталина: «…мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было выгодно, доходно и сходило безнаказанно… Таков уж волчий закон эксплуататоров — бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
