раздраженную, а больше меланхоличную. Ее хотелось стереть, сорвать, как пленку, с этого взгляда. Она была лишней, пачкающей.
Но Саша все равно улыбнулся. Не через силу, а совершенно искренне — такие вещи всегда заметны. Вопросительно кивнул, как бы спрашивая: «Что?» А я помотала головой: «Ничего».
Почему-то он не отвернулся. Шел, продолжая смотреть на меня. И я тоже не отводила взгляд. Молчание не напрягало. Оно отзывалось умиротворением в душе.
Что было между нами? Что-то ведь точно было.
Но я не успела подумать об этом как следует, потому что Саша вдруг шагнул к газону и присел на корточки. Протянул руку к одной из ромашек — самой большой и распахнутой. С идеальным «солнцем» вытянутых белых лепестков. Осторожно оборвал стебелек и выпрямился, подходя ко мне. Протянул цветок с улыбкой.
— Так и быть, держи, Дюймовочка.
— Что за одолжение? — слабо возмутилась я, но все же приняла ромашку, слегка касаясь его теплых пальцев своими.
— От всей души.
— Одолжение от всей души? — Я выгнула бровь, против воли прижимая цветок к груди. — И почему Дюймовочка?
Саша пожал плечами, а затем вдруг сделал резкий шаг, сокращая расстояние между нами. Теперь я смотрела на него, немного запрокинув голову, и чувствовала тепло его тела.
Ненавязчивый одеколон и корица.
Ромашка отчего-то жгла пальцы. А невысказанный вопрос — язык.
— Что ты делаешь?
— А на что это похоже? — игриво поинтересовался Саша, но я молчала. Пусть он ответит. Сам. Он наверняка обладал способностью читать мысли и в следующий момент все же признался: — Собираюсь поцеловать тебя.
На мою талию легли его ладони, сокращая оставшуюся между нами дистанцию, и он наклонился вперед. Его дыхание коснулось моих губ, и мне захотелось облизать их. А еще податься вперед и повторить вечер воскресенья.
А через два дня сломаться так, что потом придется собирать себя по осколкам.
Я быстро подняла руку вверх, останавливая Сашу ромашкой. Она появилась между нашими губами, спасая от сумасшествия. Он непонимающе посмотрел на меня. Ладони на талии напряглись — я чувствовала сквозь тонкую ткань блузки.
— У нас не свидание, Саша. — Губ касались прохладные лепестки, когда я говорила. — А если даже свидание, то не все они обязательно должны заканчиваться поцелуем.
Его глаза смеялись, в них плясали бесенята. Хохотали, оскаливаясь своими широкими ртами, подначивали, насмехались.
— Я радуюсь уже тому, что ты назвала нашу прогулку свиданием, — проговорил он.
Я ловила губами каждое слово.
— Я не назвала, лишь предположила.
— Лучше, чем ничего.
Сердце отбивало бешеный ритм в груди. Я боялась, что Саша услышит этот стук и поймет, что лишь ромашка между нашими губами отделяет меня от того, чтобы послать к чертям весь здравый смысл. Я ведь даже четкого «нет» не сказала!
А надо бы.
Почти касалась его грудью. Почти таяла в крепких руках. Была невероятно близка к тому, чтобы отпустить все поводья. У меня голова шла кругом от того, что мы все еще стояли настолько близко. Между нами не было дистанции. Не было воздуха, и разум у обоих дал сбой.
Зато было кое-что другое.
Бесконечно долгие пять лет, в которых мы утонули. Растворились, как соль в стакане воды.
Три года подростковых отношений, закончившихся огромным ничем.
Одна случайная ночь, яркая искра, безумие, дрожь в груди. Два горящих тела и две сгорающие души.
Пять дней непрерывных встреч, которые постепенно превращались в привычку. Я уже не удивлюсь, если увижу его завтра и послезавтра. Наоборот, почувствую себя странно, если не увижу. Это чье-то издевательство свыше или обыкновенная случайность?
Между нами пять потрясающих дней, которые тонули в тех пяти годах полного отсутствия в жизни друг друга. Между нами — тепло и взрывы, меркнущие среди несхожести мнений и взглядов. Между нами — эфемерно-прекрасное настоящее, запорошенное тяжестью окликов из прошлого. Или будущего.
Между нами — пять сантиметров и чертова ромашка.
Его безрассудство и остатки моего здравого смысла.
Между нами так много всего, что мне вдруг действительно захотелось плакать. В первый раз за эти пять дней. Упасть на колени и рыдать, не сдерживаясь. Но я лишь улыбнулась. Наполнила легкие кислородом и опустила руки, обхватывая его пальцы и отрывая их от своей талии.
Я задорно подмигнула и направилась дальше по улице бодрым шагом. Поднесла ромашку к лицу и втянула носом ее аромат. Она пахла июлем, ветром и детской влюбленностью.
— Пойдем, будешь провожать меня до дома, — обернулась я, вылавливая Сашу взглядом. В его глазах вспыхнуло понимание, которое я не хотела видеть. Потому что оно дрожащее и отчаянное. Даже несмотря на то, что на его губах сияла лживая улыбка. — Нехорошо джентльмену бросать даму одну вечером.
— Сейчас только начало седьмого.
— Верно, вечер как раз начинается в шесть, так что пойдем.
Отвернулась, делая шаг вперед. За спиной раздался тяжелый вздох, заставляющий улыбнуться и понять, что Саша идет за мной. А через пару секунд — догоняет.
В голову вдруг пришла абсолютно сумасшедшая, до смешного детская мысль. Я посмотрела на очаровательную ромашку, стебелек которой сжимала в пальцах, и захотела погадать. Отрывать по лепестку, чувствуя дрожащее волнение в груди.
Любит.
Не любит.
Глава пятнадцатая
Пятница
— Мамуль, я не нашла ни одной пары босоножек! — С этим стоном я вошла в спальню, где мама читала книгу в кровати, и уткнулась лицом прямо ей в живот. Тут же послышался мягкий мамин смех, а затем мне на спину нежно легла маленькая ладонь.
— Ну ничего страшного, сходим в мастерскую.
Я протиснула руки к маминым плечам и крепко обняла ее. От нее пахло цветочным шампунем и духами. Сегодня — белый персик, черная смородина, ирис, роза, ваниль. Мама была влюблена во вкусные духи и меняла их по своему настроению. Каждый день что-то новое, необычное, яркое, свежее. Я глубоко вдохнула нежный запах и улыбнулась.
В маминых объятиях всегда было очень хорошо. Очень уютно. Очень много любви. Когда в душе или голове творилась полная неразбериха, такие объятия всегда спасали и наполняли меня светом и спокойствием.
— Да, давай, — пробубнила я куда-то ей в живот и подняла голову.
Мама улыбнулась и ласково заправила несколько прядей мне за ухо. В ее голубых глазах сверкнули мягкие искорки.
— Все хорошо? — поинтересовалась она.
— Да, — ответила я. А затем задумалась и помотала головой. — Нет.
Мама удивленно подняла брови и снова улыбнулась. Жест был таким теплым, что я почувствовала это тепло
