– Обидно же, правда? – шмыгнул носом Лескомб.
– Еще как, старина... чертовски обидно. И все же правду говорят, что время лечит. Но вы уверены, что она ушла?
– На счетах в банке пусто? – справившись с собой, спросил Лескомб. – Обри молча кивнул. – Тогда ушла. Думаю, если захотите, найдете ее на Альгарве! Надеюсь, мать их, там теперь льет, как из ведра!
– Ну ладно...
– Чтоб эту суку рак поразил! – вопил в слепой ярости Лескомб. И снова залился слезами.
Обри ждал, когда тот, напричитавшись, успокоится, вытрет лицо, высморкается. Словно почувствовав жалкое состояние Лескомба, дежурный отпер дверь и оставил на столе поднос. Аромат из коричневого чайника взбодрил Обри. Он разлил чай по чашкам.
– Сахару?
Дал Лескомбу выпить чай и только потом с деланной небрежностью произнес:
– Как вы думаете, не начать ли нам с краткого рассказа о вашей карьере... О, ничего про дела сегодняшние, старина, здесь для этого не время и не место. А такой неспешный разговор, кто знает, может вас немножко отвлечет? – Он вдруг с отчаянием вспомнил о положении, в каком оказались Хайд и его племянница, и ему стоило большого труда подавить подступившие к горлу слезы.
Прокашлявшись, продолжал:
– Как бы ни обернулись дела, все равно придется об этом поговорить. Думаю, лучше начать теперь, а?
Проникающая сквозь пальто подвальная сырость усугубляла другой, более ужасный холод, царивший внутри. Какое-то время на лице Лескомба не отражалось никаких чувств. Как червь яблоко, его грызло только что узнанное. Банковский счет пуст, она ушла то, чего он с ужасом ждал, сбылось – и оно было более реальным, чем его арест и предстоящий приговор.
Он, словно ванька-встанька, монотонно покачивался на стуле. На безучастном лице появилось напряженное выражение, будто у него заболел живот. Вот-вот наступит полное безволие и покорность, осталось упасть фасаду.
Наконец Лескомб передернул плечами.
– Хорошо. – Плечи безвольно опустились, словно из него вынули скелет. – Хорошо, начинайте. Теперь уже все это не имеет никакого значения, не так ли? – Губы дрожали: воинственностью и не пахло.
Подавляя растущее нетерпение, Обри сочувственно кивал. Он ощущал ход всех часов в этом старом доме. Часы на каминной доске, напольные часы в пыльном унылом холле с отваливающейся штукатуркой, часы в машине, его дорожный будильник в захваченном с собой чемодане. Все они шли стишком быстро, жадно глотая время.
Сделав над собой усилие, Обри как можно спокойнее сказал:
– Еще чаю? Хорошо... А теперь я включу этот маленький магнитофон, и мы начнем. – Обри поставил его на стол. Не ходили только часы, поставленные для антуража рядом со сломанным стулом. Все остальные спешили...
* * *
Только теперь он понял, что попытка затеряться в толпе была ошибкой. Казалось, среди приморских орд было безопаснее, но их беспорядочное суетливое движение в золотистой дымке вдоль залива Монтерей лишало его ориентировки, сбивало с толку больше, чем его преследователей. Рык морского льва под причалом, запах сырой и жареной рыбы. Ресторан, где угощали дарами моря, переполнен. Надо было оставаться в отеле. У него сохранилась лишь самая малость профессиональных навыков и чутья, не больше чем рудиментарный обезьяний хвост. Поэтому он и полез в мешанину толп – этого не следовало делать. Стимуляторы и пиво усиливали действие друг друга. Каждый раз, как женщина отводила от него взгляд, задумчиво ковыряя вилкой, он усиленно моргал, стараясь сосредоточиться. Ее волосы безжалостно обрезаны и обесцвечены, отчего лицо казалось более вытянутым и еще более жестким. Напряженное состояние Кэт опутывало его, словно паутиной, против воли заставляло думать о ее бедственном положении, обращать внимание на ее характер, как бы порой она не злила его, не выводила из себя.
– Ты когда-нибудь доешь? – небрежно-насмешливо бросил он.
Она зло поглядела на пего. В глазах непонятный всепоглощающий упрек.
– Я тебе не жена, Хайд!
Он взъерошил волосы.
– Знаешь, если наелась, давай вернемся в отель. Мне здесь до чертиков надоело.
По мере того как над заливом меркнул золотистый вечерний отблеск, по берегу дугой замерцали огни фонарей. В ресторане было шумно. Взрывы смеха выводили его из себя.
– В эту дыру? Зачем еще туда возвращаться?
– Чтобы скрываться. Именно этим мы занимаемся прячемся, пока не найдем более полезного занятия.
– Для чего ты здесь, Хайд? – Она отпила глоток вина. Я хочу сказать, почему ты не можешь выяснить, что происходит? Почему убили Джона? – Подавшись вперед, она тихо, обеспокоенно продолжала говорить: длинные бледные без маникюра и перстней пальцы мяли скатерть. – Они... они пытались меня убить. И сейчас пытаются. Ну сделай же что-нибудь – пожалуйста... – Она, еле сдерживая слезы, царапала ногтем скатерть. Ей, как и ему, было страшно.
– Я пытаюсь.
Она продолжала бесцельно ковырять вилкой. Ее манеры уязвляли и раздражали его. На гладкой поверхности воды из серо-золотых вечерних сумерек, принося успокоение, словно призраки, появлялись рыбацкие лодки с огнями на клотиках мачт.
– О'кей, – стараясь говорить как можно доброжелательнее, начал он, – знаю, ты рассчитывала, что я решу твою проблему – увезу тебя отсюда. Я не могу. Это не входит в наши планы. – Он предупреждающе поднял руки. – О'кей, дай мне объяснить. Если удастся взять Харрела за яйца, мы будем в безопасности... – Он перешел на шепот, наклонившись почти вплотную к ее лицу, катая по столу хлебные шарики. – А если Харрела вообще не будет – лучше не придумаешь. Чтобы прижать Харрела, все средства хороши. А еще лучше... – и помолчав, глядя ей в глаза, добавил: – ...если его прикончить. – Он облегченно откинулся на спинку стула, будто врач, сумевший сказать пациенту о серьезной болезни. – Вот о чем речь, дорогая... только и всего. – Он вздохнул, чувствуя, как взмокли спина, грудь, подмышки.
Кэтрин Обри, побледнев, закусив тонкие губы, не сводила с него глаз. Светлые волосы излишне молодили ее. Наконец, судорожно сглотнув, она кивнула. Длинные пальцы без конца крутили вилку, словно наматывая спагетти.
– Да, – только и могла она произнести.
Хайд продолжал нажимать.
– Говорил ли он тебе хотя бы что-нибудь... или передавал? Бумаги, записи, фотографии, какие-нибудь вещи, улики? – Она отчаянно трясла головой.
– Я же говорила: нет, – выдохнула она.
– Черт, но должно же быть что-нибудь! Ты жила с ним, вы спали в одной постели... он без конца звонил тебе, моля о помощи! Что, черт возьми, он говорил? Что ему было известно, какие у него были улики?
Она продолжала трясти головой.
– Я сто раз тебе говорила, Хайд, что у меня ничего нет. – В глазах блестели слезы. Сидевший за ближайшим столиком с женой мужчина средних лет строго смотрел на Хайда, готовый вмешаться. "Нельзя так обращаться с женщиной, приятель", – Хайду казалось, что он почти слышит эти слова. Жена что-то возбужденно шептала мужу на ухо.
Хайд поднялся и схватил Кэт за локоть. Мужчина за соседним столиком зашевелился – ради Бога, не влезай в это дело, – Хайд бросил на стол чаевые. Скорее рассчитаться на выходе, выбраться отсюда и увести женщину. Выразительно посмотрел на мужчину, подавляя его намерение вмешаться, и потащил Кэтрин к двери.
На экране телевизора за стойкой бара он увидел свое нарисованное карандашом изображение. Из-за ресторанного гвалта голоса диктора было не разобрать. Харрел не дурак – не дал фотографию из досье ЦРУ. Но рисунок точно соответствовал оригиналу. Потом появилась фотография Кэтрин, но она, кажется, этого не заметила.
Он спешно рассчитался, махнув рукой в сторону столика, не проверяя счета. Снаружи было тепло. Он прижал ее к себе, хотя от объятия Хайда ее затрясло. Все это время он не переставал возбужденно говорить.
– Харрел знает, что это я – чует по запаху. Как медведь чует мед, понимаешь? – Она, спотыкаясь, поспевала за ним. Под причалом рявкал морской лев. Под ногами гулко стучали доски настила. – Он разыскивает нас обоих. Он знает нас в лицо. Так что же, черт побери, делал твой покойный возлюбленный, прежде чем они его убили? Если он не пришел к тебе, то куда он подался?
Она стояла, опершись спиной об ограждение, на расстоянии вытянутой руки. Позади ее нелепо остриженной головы вдоль дуги залива рассыпались пылью огни маленьких селений, гостиниц, курортных местечек. Хайд тряс ее за плечи, но она, казалось, не замечала этого. Он думал, что его бы и без того трясло при воспоминании о своем изображении на экране телевизора.
– Ну подумай же, ради Бога, дай за что зацепиться!
Она, отстраняясь от него, ожесточенно терла глаза, потом отвернулась в сторону залива. Запах горячих сосисок и жареной рыбы, рев автомашин и морских львов, высоко над морем серебристый силуэт самолета.
– Он ко мне не приходил. Может, и правильно делал. Эта его навязчивая идея... я не верила ни одному слову. Он сердился. – На щеках мокрые полоски. – Он... он, должно быть, понимал, что я не стану его слушать, и отправился к моему отцу. – Хайд встал рядом, вцепившись руками в поручни, чтобы успокоиться. – Он отправился в Саусалито, разыскал отца в джаз-клубе, поехал с ним к нему домой и там ночевал. Но он ни разу не был у меня, Хайд... понимаешь, у меня! – Его смущало ее раскаяние. В глазах ее блестели слезы.
