Полиция арестовала 2000 человек, из которых 308 были представлены обвинения и 87 из которых были осуждены. 18 из них были оштрафованы, 29 получили условные приговоры, а 40 получили различные сроки тюремного заключения.
Вот краткая статистика возраста и рода занятий тех, кому было предъявлено обвинение:
Род занятий: ремесленники и рабочие 109 рикши и ломовые извозчики 55 мелкие лавочники 47 работники магазинов 20 студенты 8 другие 47 никакого 22
Всего 308
Возраст: до 20 68 21-25 90 26-30 51 старше 35 95 неизвестен 4
Всего 308
Как показывают эти данные, большинство мятежников были теми самыми «людьми из низших классов», о которых Кацура писал Ямагате. Они не были организованы и имели низкую степень политического сознания. Это были люди, готовые петь национальный гимн и кричать «банзай!» императору и армии при любой возможности. Явно это не были лидеры «революционного движения»![93]
Среди тех, кому было предъявлено обвинение, оказались и лидеры Рэнгокай. Дело находилось под личным контролем жаждавшего восстановить репутацию премьер-министра Кацуры, который пытался найти среди них главарей заговора. Несмотря на все старания обвинения, в конце концов лидеры Рэнгокай были отпущены за отсутствием доказательств. Мятеж вышел далеко за рамки того, что планировала Рэнгокай, и оказался для них «совершенно неожиданным… о чем следует сожалеть»[94]. Очевидно, что группа, которая проводила национальное собрание, и толпа мятежников были разными людьми[95].
По мере распространения новостей о мятеже в Токио по всей Японии прошли массовые митинги. К 30 сентября от подобного рода собраний было направлено около 230 резолюций против мирного договора, в которых говорилось, что министры кабинета должны расторгнуть его. 21 сентября шесть профессоров Императорского университета в Токио — Томизу, Тэрао, Кнаи, Накамура, Татэбэ Тонго и Окада Асатаро — недовольные договором, поднесли петицию императору. В ней утверждалось, что договор отменил результаты несомненных побед Японии и не обеспечил достижения целей войны. Говорилось, что по международному законодательству глава государства имеет абсолютное право отказаться ратифицировать договор, заключенный его представителями. Указывая, что японская экономика достаточно сильна, чтобы продолжать войну, авторы петиции умоляли императора приказать возобновить военные действия. По их словам, принятие «унизительного мира» вызовет презрение мировых держав и депрессию не только в экономике, но и в настроениях народа[96].
Собрания против мирного договора переросли в беспорядки в Кобэ 7 сентября и в Иокогаме 12 сентября. В Кобэ было сожжено несколько полицейских постов и свалена статуя Ито Хиробуми, стоявшая возле гробницы Минатогава, где покоится Кунусоки Масасиге. Мятежники посчитали присутствие здесь Ито богохульством.
Только 8 сентября премьер-министр Кацура пригласил наиболее значительных членов обеих палат парламента в свою официальную резиденцию и рассказал им о ходе мирных переговоров и о содержании договора. Однако его объяснения ничего не добавили к тому, что его гости уже и так знали из иностранных источников. Многие из пришедших не удовлетворились его объяснениями[97].
После мятежа некоторые члены Сэйюкай и Кэнсэйхонто преподнесли лидерам своих партий резолюции с нападками на правительство, но лидеры не обратили на них внимания[98]. Члены партий хоть и были не удовлетворены мирным договором, но начинали постепенно понимать, что расторжение договора в такие поздние сроки повредит положению Японии в глазах всего мира.
Рэнгокай быстро прекратила свою деятельность. Председатель Коно отказался от поездки с речами по провинциям под предлогом того, что «мы уже подали петицию императору и показали искренность его подданных. Теперь пора терпеливо ждать решения его величества». На самом деле, 6 сентября Коно вызвал младший брат Кацуры, Кацура Дзиро, и передал предложение премьер-министра о сотрудничестве в деле удержания народа под контролем. Коно охотно принял это предложение и сказал Кацуре, что готов распространять листовки, призывающие к спокойствию, если Кацура гарантирует ему охрану военной полицией.
Императорский указ о контроле над газетами и журналами между тем эффективно ограничивал прессу. Газеты и журналы постепенно уменьшили нападки на правительство, а некоторые даже стали критиковать мятежников[99]. Внимание все больше сосредоточивалось на солдатах и матросах, возвращавшихся с войны, и на новостях о праздничных приготовлениях ко встрече британского флота, который посетил токийскую гавань в октябре 1905 года. Бизнесмены тоже начали утверждать, что сейчас не время спорить о мире, который уже заключен, а лучше сконцентрироваться на послевоенной экономической деятельности.
Кацура, очень расстроенный неожиданным мятежом, вскоре восстановил самообладание и 18 сентября писал Ямагате следующее:
«Не по своей воле я так долго не писал Вам, будучи крайне занят последними происшествиями. Я поздравляю Вас с тем, что Вы чувствуете себя все лучше и лучше. Бунт в столице действительно превзошел все мои ожидания. Я ужасно сожалею об этом; так получилось, потому что наша предварительная информация была ложной. Однако теперь, когда все позади, мне кажется необходимым принять чрезвычайные меры, чтобы успокоить народ как можно быстрее. Сперва мы прибегли к таким мерам, как объявление военного положения и указ о контроле за прессой. В конце концов, мятеж ведь был вызван плохими элементами нашего общества, которые получили возможность агитировать хорошие. Когда волнение народа уляжется, его здравомыслие день за днем начнет восстанавливаться. Между тем, если правительство будет действовать со всей искренностью, достичь его первоначальных целей окажется не так уж сложно. Нет, я верю, что мы должны достичь наших целей любой ценой. Мне есть о чем поговорить с Вами, не только на тему теперешней ситуации, но и о будущем. Однако из-за чрезвычайной занятости я не могу сделать этого прямо сейчас. Я навещу вас в ближайшем будущем, а пока осведомляюсь о Вашем здоровье в этом коротком письме.
Искренне Ваш
Кацура Таро».
20 сентября Ямагата, который все делал очень осторожно, написал командующему Ояме письмо с просьбой усилить контроль над войсками:
«Я уверен, что Вы рады долгожданному заключению мира. Однако этот мир не отвечает желаниям народа. Люди ожидали в свете наших побед получить абсолютную власть победителя. Газеты в Токио и провинциях критиковали власти, и меня в том числе. В результате простой люд стал неожиданно мятежным. В итоге нам пришлось объявить военное положение в столице. Это достойно сожаления. В провинциях это еще продолжается, и наши местные власти делают все, что могут, чтобы подавить это движение. Меня особенно волнует, что же произойдет в тот день, когда мы обменяемся ратификациями. Если это возбуждение охватит миллион наших солдат, как в стране, так и за рубежом, это будет действительно серьезно. В качестве превентивной меры я проконсультировался с военным министром и настоящим прошу Вас принять соответствующие меры, чтобы эта волна возбуждения не подействовала на Маньчжурскую армию».
Между тем правительство послало своим представителям в Англию, в Соединенные Штаты, в Корею и в Китай телеграммы следующего содержания, за подписью министра иностранных дел Кацуры Таро:
1. «Днем 5 сентября состоялась демонстрация против мирного договора в Токио. Вечером демонстранты начали некоторые беспорядки и один или два раза имели столкновения с полицией, но полиция без труда утихомиривала их. Демонстрации могут происходить и в дальнейшем, но повода для беспокойства нет. Я информирую вас об этом заранее, потому что газеты могут преувеличить произошедшее».
2. «7 сентября. Сегодня мы объявили военное положение в Токио и окрестностях не потому, что произошли какие-то значительные инциденты, а только для того, чтобы не дать плохим элементам общества нанести вред хорошим, извлекая для себя выгоду из демонстраций против мирного договора, а газетам не дать ввести народ в заблуждение безответственными высказываниями. Этой ночью тоже была некоторая шумиха, но благодаря нашему жесткому контролю никаких несчастий не произошло».
