в ютовой части «Суворов», из-за чего невозможно было стрелять из орудий кормовой башни. Лишь «Александр» двигался без всяких эффектных фейерверков, правда, уже не так частя залпами.
«Пойдёт ли он до конца? – рвало голову тревогой. – Того? Пойдёт на генеральное сближение, давя массой и количеством, невзирая ни на что?»
Зиновий Петрович встряхнулся, выгоняя лёгкую мутящую одурь, сосредотачиваясь.
«Этого нельзя ни в коем случае допустить! При всех видимых и скрытых потерях, японская эскадра в сумме по-прежнему располагает большим весом залпа.
Корабли?.. Не верю! Не утопит! Броненосцы не так-то легко утопить!
Но измочалит до потери всего! Пусть и сам харакирщик чёртов огребёт! Вот только…
Только у косоглазых и Сасэбо, и Куре! Их не в пример быстрей поставят на боевые кили. А мы так и будем прозябать в долговременном ремонте».
И опять взгляд на стрелки часов.
Бой «на короткой» длился чуть больше двадцати минут! Всего… а будто вечность!
Двадцать пять!
Полчаса.
Ещё пять минут!
Рожественский готов был уже дать приказ – отворачивать и на «максимально полных» уходить, отрываться! Позволить своим кораблям иметь большие лишения он не мог.
* * *
Когда японские броненосные крейсера перешли на правый фланг, Коломейцев забил тревогу:
– Ваше высокопревосходительство! А если Того направится к месту стоянки обеспечителей? Или бросит туда быстроходный крейсер?
Рожественский болезненно и скептически кривился, держа паузу, задавшись вопросом: «А с чего бы ему туда двигать? Мы-то тут! Но если вдруг… тогда „Воронеж“ и призовая „Миннесота“ будут обнаружены».
– Свяжитесь телеграфом с транспортами, – вытянул из себя адмирал, – пусть снимаются с якоря и уходят!
Понимая, что дело с установлением «искровой» связи могло оказаться небыстрым, Коломейцев, потеребив некоторое время телеграфную рубку дозвонами, поспешил доложить:
– Ваше высокопревосходительство! Зиновий Петрович! «Воронеж» молчит, не отвечает. Да и на «американце» стояла хоть и захудалая, но рабочая станция. Тоже молчит. Не нравится мне это. Может, направить туда с опережением «Рион»?
– Начали глушить японцы?
– Никак нет. Японцы… «маркони» докладывают, что как только убрали помехи, японцы активизировали переговоры шифром.
– Хорошо. Распорядитесь на «Рион».
* * *
Злой гений Хэйхатиро Того (пусть будет злым, подарим ему «гения») не меньше Рожественского был задёрган собственными сомнениями, почти тактильной болезненностью ощущая каждое очередное вбивание в борт корабля бронебойной кувалды.
«Микаса» терпел. Упрямым расчётом своего повелителя, оставаясь на острие в строе пеленга, флагман получал больше всех. Того намеренно принимал удар на себя, «поставив камушек» на «Фудзи»[35].
«Почти не понёсший повреждений старик „Фудзи“ дотянет бой, – рассуждал он, – а подоспевшие крейсера Дэвы, дождавшись ночи, довершат дело минными атаками!»
А «Микаса»? Невзирая на имевшиеся пробоины в границе ватерлинии, корабль не потерял ходовых качеств. Хуже было с артиллерией. Из четырнадцати шестидюймовок фактически стреляли только пять-шесть! И одно орудие главного калибра! Близкая дистанция на какое-то время позволила включить в дело противоминные 76-миллиметровые пушки, которые для русских скорей-то и были что слону дробина.
Терпел жёсткий прессинг «Асахи».
Сигналил «Сикисима» – о временной невозможности держать эскадренный ход. Требовалось сделать «небольшой шаг назад», устранить опасные повреждения, ввести по возможности в строй выбитые орудия, дать передышку экипажам, тем, кто надрывался в казематах и башнях. И в машинных. И котельных…
* * *
Погода между тем…
Ветер не особо усилился, хотя рвал барашки норд-остом с прежней силой.
В высоких эшелонах дули свои течения, заволакивая, затемнив уже весь восток горизонта, срываясь каплями и шквалами-предвестниками!
Барометр – «погодникъ» по-тогдашнему – безразличными откалиброванными пружинами гнул свою стрелку книзу!
Видимость была бы совсем дрянь, бейся они, русско-японцы, на прежних дальностях! Но и без того объективы дальномеров и командирской оптики всё время марались в пороховом чаду залпов и кардифовом труб. С них (с объективов) то и дело смахивали тряпицами размазанную брызгами грязь, сопровождая домовитым матерком или азиатским камланием, возвращая к действу.
Всего тридцать пять – сорок минут интенсивной драки на коротких дистанциях, когда главное требование «заряжай да бей, пока враг в прямой наводке», и показатели «попал ли» – «мимо ли» нечаянно начали клониться к последим, вернее к «всё реже и реже»! Что у одних, что у других…
Реже орудий в залпе… режет слух разнобой упавшей скорострельности! Обслуга у казёнников, в угаре пороховых газов надрывая жилы, выдыхалась, уставала… и глаз замыливался – у тех, кто крутил верньеры наводки!
* * *
Неожиданно японский адмирал нашёл переменный компромисс.
Ранее было подмечено, что Рожественский всем своим змеиным эволюционным курсом продолжает придерживаться южного направления. Хотя по логике должен уже двигать к Квельпарту. За Квельпарт! Возможно, виной тому был северо-западный ветер.
Начальник штаба капитан 1-го ранга Симамура ещё в начале боя обратил внимание:
– На кроссингах пороховой дым их собственных орудий проносится норд-остовым ветром вдоль стреляющего борта. А при неудобном галсе он вообще задувает им прямо в прорези башен, в казематы.
Сейчас же вдруг стало очевидным, что этим отступлением ровно на юг Рожественский допустил тактическую ошибку – японская эскадра давно миновала восточную оконечность Чеджу и вышла на широту южной границы острова. Теперь можно было повернуть к западным румбам и окончательно отсечь самонадеянного «адмирала Арктики» от Витгефта. Буде тот на подходе.
«Таким образом, – мысленно заключил Того, отдав соответствующее (к повороту) распоряжение, – мы и паузу возьмём, на некоторое время разорвав близкий артиллерийский контакт. И жертву не упустим. – И критически усмехнулся: – Не громко ли сказано „жертва“? Хотя… как горят! Хм! А с трёх миль зигзаги камуфляжа по меньшей мере смотрятся нелепо».
* * *
Японцы вместо ожидаемого догоняющего пеленга-фронта потянули кильватер на вест, продолжая тем самым неприятно бить линией-кроссингом по уходящим.
Однако недолго. Дистанция рвалась внезапной паузой и небольшим передыхом!
Рожественскому хватило одного взгляда на «курсовую» противника, чтобы снова заявить:
– Да понятно, что он хочет. Я уже говорил – режет нам западные румбы!
– И не только, и не только, – отрывисто, прильнув к биноклю, замечал Коломейцев, – видится мне, они тоже ход сбавили.
– Думаете, кого-то зацепили хорошенько?
– Ну не впустую же столько метали, – выразительно ввернул старарт.
Всего за четверть часа Рожественский вывел корабли из зоны действия среднего калибра. Затем повернув «все вдруг» вправо, на параллель с противником, в линию, развернув башни ГК, создал даже перевес в дальнобойных стволах.
Впрочем, ненадолго – броненосные крейсера по флажку по сигналу встали в кильватер «Фудзи», добавив к весу свои восьмидюймовки.
А пока две эскадры якобы и будто «переводили дыхание», справляясь с пожарами и другими ремонтопригодными неприятностями. Эта пауза нужна была всем. Всему противостоящему…
И железу
