Утром четвертого дня ночевавший под открытым небом, грязный и нечесаный, купец рассудил, что если уж пропадать, так с удовольствием. Выйдя на главную площадь, он нашел взглядом самое богатое питейное заведение. Вошел, кинул хозяину монетку, чтоб усадил его на лучшее место. Попросил блюд самых лучших, вина дорогого, о коем раньше и мечтать не мог себе позволить. Устроился и принялся трапезничать от души. На последние.
Наконец желудок его наполнился и не мог принять больше ни куска, ни капли. Афанасий надумал было уходить, но тут его внимание привлекли звуки, доносящиеся снизу, от входа в город. Глухие и неразборчивые поначалу, они постепенно обретали ясность и силу. Афанасий различил звуки боевых медных рогов. Пронзительные трели раковин шанкха и тяжкий, ритмичный грохот, от которого дрожала земля.
«Скоморохи, что ль, приехали?» — подумал купец. С его места была видна всю площадь, на которой наверняка и должно было состояться представление. Что ж, посижу еще, потешу взор напоследок. В дальнем конце улицы заклубилась пыль. Нет, не похоже на скоморохов. Сильно что-то пылят, да и музыка как на смотру воинском, а не на представление зовет.
Из клубов пыли появились босоногие мальчишки в белых чалмах. В руках они держали резные палки, которыми не стеснялись лупить прохожих, не поторопившихся освободить дорогу, и гнали брешущих собак и безразличных ко всему овец. Следом показались музыканты, громко и нестройно дудевшие в разномастные рожки. За ними из клубов пыли выплыла кавалькада из трех или четырех дюжин всадников, на одинаковых вороных конях. Держались они ровно, голова к голове. Ослепительно блестели начищенные медные доспехи. Народ встретил их появление радостными криками. За ними мерным шагом двигались пешие воины. Видимо, подбирали их специально по сложению. Все в сажень ростом и в поперечье такие же. На волосатых мускулистых телах — безрукавки с нашитыми железными бляшками. На головах — легкие кожаные шлемы. На плечах — шипастые шары герданов.[57] Могучие руки сжимали отполированные ладонями рукояти.
Следом из клубов пыли выползла длинная серая змея с малюсенькой, но очень подвижной головой. Или не головой и не глаза то, а дыры дыхательные? Два длинных изогнутых штыря, покрытых золотыми насадками. А потом выдвинулась лобастая голова и с любопытством обвела площадь маленькими умными глазками.
Слон?! Значит, не барабаны то грохотали, а слышалась поступь лесного исполина. Да не одного. Следом за первым на площадь вышел другой слон. За ним третий.
Каждый нес на себе защитные пластины поверх цветастых попон с геральдическими знаками. У каждого на спине был поставлен домик-беседка, позолоченный и усыпанный драгоценными камнями. А в одной из беседок…
Купец спервоначалу не поверил своим глазам. Мехмет?! Хорасанец?! Живой и невредимый. В белоснежной чалме и дорогом кафтане. Стриженый и напомаженный. И смотрит хозяином.
Прежде чем Афанасий успел сообразить, что к чему, ноги сами сорвали его с места и вынесли на площадь прямо под ноги Мехметову слону.
— Мехметка![58] Мехметка! — заорал он что было силы.
Напуганный слон шарахнулся в сторону, сокрушив чью-то лавку. С разных сторон налетели стражники, закрутили Афанасию руки за спину. Повалили на колени. Схватили за волосы, оголяя шею, чтоб сподручнее было рубить. Сверкнула занесенная сабля.
— Мехметк-а-а-а!!! — снова возопил Афанасий.
— Эй! Стойте! — донеслось сверху.
Сабля замерла в воздухе, но хватка стражников не ослабла. Афанасий вывернул чудом оставшуюся на плечах голову, увидел, как ловким горностаем соскальзывает со слона его старый знакомец. Бежит к нему, пятная пылью сафьяновые сапожки.
— Афанасий, ты?! Вот не ожидал! — воскликнул Мехмет. — Да отпустите же его.
Стражники расступились.
Мехмет обнял Афанасия, тот в ответ заключил его в объятия.
— А я уж думал, сгинул ты на Волге. Убили тебя. — Афанасий украдкой утер навернувшуюся слезу.
— Да, я там не утонул чуть. Спасибо кайтакам, вытащили. Продать хотели, да попросил я их передать весточку их князю Алиль-беку. Они убоялись не передать. А Алиль-бек шурином Ширван-шаху приходится. Они быстро там меж собой разобрались. Меня накормили, в парчу одели да морем на Хорасанский берег доставили. Там посуху в Мешхед.[59] А там уж и домой. Теперь вот сбором даней и налогов с этих земель ведаю. Мотаюсь туда-сюда по всем закоулкам. Порядок навожу. Пару управителей даже казнить пришлось за казнокрадство. Да что мы все обо мне! Ты-то как здесь очутился?
— По купеческой надобности все. Долги ж у меня в Твери. А после того как пограбили нас, пришлось искать, где деньгами разживаться, — уклончиво начал Афанасий.
— Ладно. Что мы в пыли, как нищие, разговариваем. Ну-ка, давай залезай на слона. Поедем, представлю тебя местному хану.
Афанасий рассмеялся:
— Да мы уж с ним познакомились. То-то удивится хан нашей дружбе.
— Представляю. У Асад-хана сердце льва, но голова барана. Если в нее пришла какая мысль, пусть самая дурная, он исполнит ее с рвением, достойным куда лучшего применения. Что там у вас вышло?
Афанасий кратко пересказал.
— Мда, — покачал головой Мехмет. — Наш Мелик-ат-туджар[60] старается привлекать торговых людей из разных стран, развивать торговлю, а этот препятствия чинит. Ну, я ему устрою. — Мехмет стукнул кулаком по поддерживающей крышу балясине.
— Да ладно, не надо. Осерчает еще, совсем мне житья не даст.
— Ничего. Может, встряска ему на пользу пойдет, — белозубо усмехнулся хорасанец. — А то вдали от верховной власти распоясываются они. Хозяевами себя чувствуют. Краев не видят совсем, — почему-то разозлился он и снова хрястнул кулаком по балясине.
Погонщик вздрогнул, но даже не повернул головы.
Миновав площадь, колонна знатного вельможи остановилась у главных ворот дворца, которые незамедлительно распахнулись. Мальчишки-глашатаи и музыканты затерялись в толпе слуг. Конные воины разъехались в разные стороны, внимательно озирая стены изнутри. Воины с булавами встали веером перед парадным белокаменным крыльцом. Слоны медленно вплыли во двор и, понукаемые анкасами[61] погонщиков, выстроились в линию, в центре которой оказалось животное, на котором восседали Мехмет и Афанасий.
Слуги подкатили к боку слона колесную башенку с широкой и пологой лестницей. Поддерживаемые под руки, друзья перелезли через край беседки и чинно спустились на каменные плиты двора.
Вышедший им навстречу хан поклонился, широко развел руки, приветствуя дорогого гостя, и замер, остолбенело глядя на Афанасия. За его спиной придушенно пискнул советник.
