За долгие полтора месяца одиночества и боли её не навещал никто, кроме бабушки. В тихий час или по вечерам бабуля Кэт подсаживалась к ней на кровать и учила говорить «спасибо» медицинским сёстрам, а сама хранила суровое и решительное выражение, сквозь которое иногда проглядывала нежность.
Как-то она принесла Терри дешёвую целлулоидную куклу в блестящем чёрном плаще; Терри её раздела, но под плащом ничего не нашла.
«Бабуля, она ж без трусиков».
И баба Кэт посмеялась. Баба Кэт не смеялась никогда.
Вот бы ты была моей мамочкой.
Она мечтала жить с бабушкой Кэт. Просила, чтобы та взяла её к себе, и бабушка обещала. Иногда Терри думала, что время, проведённое в больнице, несмотря на все мучения, было самым счастливым в её жизни. Там она видела только покой, добро и заботу. Терри рассчитывала, что скоро переедет к бабуле, в домик с тюлевыми занавесками, и больше не вернётся к отцу, никогда не окажется в своей спальне, где, что ни вечер, распахивалась дверь с портретом Дэвида Эссекса[17] и у кровати возникал глухой к её мольбам отец, уже с рукой на ширинке.
Бросив дымящийся окурок на кухонный пол, Терри пошла к выходу. Никотин не вставлял. Она двинулась по дорожке, в ту сторону, где скрылась Черил. Краем глаза она увидела двух соседок, которые болтали на тротуаре, а потом уставились на неё. Не видали, что ли? Ну глядите. Терри знала, каким словами её честят все, кому не лень; порой эти слова неслись ей вслед. А одна гадина из соседнего дома вечно строчила на неё жалобы в совет, что, мол, у Терри на газоне помойка. Чтоб им всем сдохнуть, сдохнуть, сдохнуть…
Терри прибавила шагу, чтобы убежать от своих мыслей.
Ты хоть знаешь, кто отец? Вот потаскуха! Всё, я умываю руки. С меня хватит, Терри, я сыта по горло; сама разбирайся как хочешь.
С тех пор они не разговаривали: бабка Кэт обозвала её, как все. Терри в долгу не осталась.
Да пошла ты на хер, коза старая, катись.
Терри ни разу не сказала: «Ты меня бросила, бабуля».
Ни разу не спросила: «Почему ты не взяла меня к себе насовсем?»
Не призналась: «Я любила тебя больше всех на свете, бабушка Кэт».
Одна надежда на Оббо. Сегодня, самое позднее, завтра он обещал вернуться. Ей позарез нужна была доза. Позарез.
— Всё путём, Терри?
— Оббо не появился? — спросила она парня, курившего у стены возле винного магазина.
Шрамы обжигали затылок, будто свежие.
Он помотал головой, пожевал и блудливо ухмыльнулся. Она заспешила дальше. Её донимали неотвязные мысли об этой инспекторше из социалки, о Кристал и Робби; опять эти липкие мухи — прямо как соседки, что берутся судить; где им понять, что такое ломка?
(Из больницы бабуля Кэт привезла её к себе и поселила в отдельной комнате. Эта была самая чистая, сама красивая комнатка, в какой только бывала Терри. Она блаженствовала три дня; когда бабушка, поцеловав её на ночь, затворяла за собой дверь, Терри садилась в кровати и начинала переставлять украшавшие подоконник безделушки. Чего там только не было: звенящие стеклянные цветки в стеклянной вазочке, розовый пластмассовый грузик с ракушкой внутри… А главное — её любимица: вставшая на дыбы глиняная лошадка с дурашливой улыбкой на морде.
— Я лошадок люблю, — говорила она бабушке.
От школы она ездила с классом — пока ещё мама её не бросила — на сельскохозяйственную выставку. Их подвели к огромному вороному битюгу в сбруе. Терри единственная осмелилась его погладить. Её околдовывал запах. Обхватив мощную, как столб, ногу с белым копытом, она ощутила под шерстью живую плоть, а учительница забеспокоилась: «Отойди, Терри, отойди!» — но улыбчивый старый конюх сказал, что, мол, ничего страшного, Самсон не обидит такую хорошую девочку.
У глиняной лошадки масть была не такая: туловище жёлтое, а хвост и грива — чёрные.
— Хочешь — возьми себе, — предложила бабушка Кэт, и Терри задохнулась от восторга.
Но на четвёртый день приехал отец.
— Собирайся домой, — сказал он с таким выражением, что она тут же струхнула. — Нечего тебе делать у этой старой коровы. Нечего, нечего. Я кому сказал, поганка ты этакая?
Бабушка Кэт перепугалась не меньше Терри.
— Микки, не надо, — завыла она.
Соседи стали выглядывать из окон. Бабушка Кэт тянула Терри за одну руку, отец — за другую.
— Я кому сказал, домой!
Он ударил бабушку в глаз. Потащил Терри в машину. А дома избил кулаками и ногами, да так, что на ней живого места не осталось.)
— Оббо не видала? — издали крикнула Терри, завидев его соседку. — Он приехал?
— Без понятия, — процедила та и отвернулась.
(Когда Майкл не бил Терри, он вытворял с ней такое, о чём она и говорить не могла. Бабушка Кэт больше не появлялась. В тринадцать лет Терри сбежала, но не к бабуле — там бы отец её сразу нашёл. Правда, её всё равно поймали и отправили в приют.)
Терри постучала в дверь Оббо и стала ждать. Сделала ещё одну попытку, но никто не открыл. Сотрясаясь от рыданий, она опустилась на ступеньки крыльца.
Две прогульщицы из школы «Уинтердаун», проходя мимо, ехидно покосились в её сторону.
— Это мамашка Кристал Уидон, — громко сказала одна.
— Простигосподи? — в полный голос уточнила другая.
У Терри даже не было сил выругаться — её душили слёзы.
Фыркая и хихикая, девчонки скрылись из виду.
— Потаскуха! — крикнула одна из них из-за угла.
III
Для обсуждения своей переписки со страховой компанией Гэвин мог бы пригласить Мэри в офис, но решил, что лучше будет зайти к ней домой. Он постарался не назначать на этот вечер никаких других встреч, втайне надеясь на приглашение к столу: готовила она превосходно.
Если вначале ему и претила её неприкрытая скорбь, то в результате постоянных контактов это ощущение сгладилось. Мэри и раньше была ему симпатична, но Барри затмевал её в любой компании. Похоже, она не возражала быть на вторых ролях, а даже наоборот, с удовольствием украшала собою задний план, охотно смеялась шуткам мужа и просто наслаждалась его обществом.
Гэвин сомневался, что Кей добровольно согласилась бы играть вторую скрипку. Переключая передачи на крутом подъёме Чёрч-роу, он размышлял, что её возмутила бы просьба изменить манеру поведения или придержать свои оценки ради комфорта, удовольствия или самоуважения близкого человека. Никогда ещё у него не было столь неудачных отношений. Даже в агонии романа с Лизой они заключали перемирие, смеялись, а бывало, с неожиданной грустью вспоминали лучшие времена. Но нынешнее положение больше походило на войну. Порой он даже забывал, что им по определению надо бы проявлять друг к другу теплоту. А вообще говоря, он ей хоть сколько-нибудь нравился?
Наутро после визита к Майлзу и Саманте они умудрились вдрызг разругаться по телефону. Кей швырнула трубку, не дав Гэвину договорить. Целые сутки ему казалось, что их связь закончилась; хотя он сам к этому стремился, страх теперь перевешивал облегчение. В его фантазиях Кей просто уплывала обратно в Лондон, но в реальности она была привязана к Пэгфорду своей работой и дочкиной школой. В крошечном городке их встречи становились неизбежностью. Не исключено, что она уже распускала о нём ядовитые сплетни, пересказывая Саманте (а ещё того хуже — этой любопытной ведьме из продуктового, от которой Гэвина передёргивало), как она его отшила прямо по телефону. Я сдёрнула из школы дочку, поменяла работу, уехала из Лондона — и всё ради тебя, а ты обращаешься со мной как с бесплатной проституткой.
Окружающие будут говорить, что он поступил низко. Возможно, он поступил низко. Наверное, была какая-то критическая точка, от которой следовало повернуть назад, но он её проглядел.
В выходные Гэвин пытался представить, каково ему будет жить с клеймом подлеца. Никогда ещё он не выступал в такой роли. Когда от него ушла Лиза, все его жалели и морально поддерживали, особенно Фейрбразеры. До вечера воскресенья он терзался муками совести и опасениями, а потом дрогнул и позвонил извиниться. И вот результат: он оказался там, где меньше всего хотел, и ненавидел за это Кей.
Припарковав машину на подъездной дорожке, как он столько раз делал при жизни Барри, Гэвин зашагал к дому и на ходу отметил, что кто-то недавно подстриг лужайку. Не успел он позвонить, как Мэри ему открыла.
— Привет, как… Мэри, что с тобой?
Лицо её было мокрым, в глазах алмазами блестели слёзы. Она всхлипнула, покачала головой, и Гэвин, сам не зная, как это произошло, прямо на пороге заключил её в объятия.
— Мэри? Что-то случилось?
Гэвин почувствовал, как она кивнула. Им совершенно ни к чему было оставаться на виду, и он ненавязчивым манёвром переместил её в прихожую. Она была такой маленькой и хрупкой, отчаянно цеплялась за него пальцами, прятала лицо у него на груди. Он с величайшей осторожностью опустил на пол свой кейс, но она всё равно отпрянула и накрыла губы руками.
