Личный кабинет отца-основателя пустовал. Здесь слишком много пространства, ничем не было заполнено, слишком много для одного человека. Слишком много ненужных вещей, кричащих о том, что их хозяин не нуждается ни в чем. Интерьер кабинета говорил, какая на самом деле крупная фигура этот маленький человек, с лысиной и трубкой. Большая, и в которой нет места для души, или наоборот, есть место, даже предостаточно, но нет самой души. В кабинете было холодно и мрачно, здесь пахло одиночеством и забвением.
— Мне сказали, что ты хотел видеть меня. — Голос Вивариуса на этот раз был подавленным, он не хотел этой встречи, но, наверное, понимал, что она неизбежна рано или поздно. Говорил он тихо, и, находясь в другой обстановке, Джей не услышал бы собеседника, однако, эхо вполне достаточно усиливало голос Вивариуса — усталый и дрожащий.
— Да, — тихо ответил Джей, — отпусти их, я же выполнил свою часть договора. Я никуда не денусь теперь.
— А я никого и не держу уже. — Пожал плечами Вивариус. — Просто, они не хотят видеть тебя. Озборн и Сельма Брекенридж еще здесь, они сами пожелали остаться, остальные уехали.
Джей не знал об этом, он не нашелся, что сказать. Это означало, что теперь его на Арене не держало вообще ничего из того, за что он начал сражаться, но уйти он не мог — полностью свободен, но все равно в клетке. Правда, эту клетку он выстроил себе сам. Он не жалел об этом, но этот отрезок жизни для него оказался слишком важным. На Арене он нашел то, что потерять не хотел, то, что принадлежало ему безоговорочно. Просто взять и уйти сейчас, было бы равносильно измене, но на такое он не был способен.
— Видишь, ты пытаешься обвинить меня в том, что я не держу свое слово. Я сказал — я сделал. Разве нет? — Вивариус оправдывался перед ним, но зачем?
Джей молчал, он не мог понять, как этому человеку удалось так ловко обставить все таким образом, что он выглядел сейчас правым. Куда, вдруг, подевалась вчерашняя ненависть к нему, все доводы, наспех изъятые из памяти, разбились о скалы сомнительной, но действительности.
— Что же ты молчишь? Или, может, я не прав? А ты знаешь, Райбак, что никогда они к тебе уже не будут относиться так же как раньше? Не знаешь, но догадываешься. Ты же герой для них, ты же сделал так много, а они никогда не смогут сделать для тебя что-то хоть сколько-нибудь соизмеримое.
— Они и не станут… — Джей попытался возразить, — не должны…
— Может и так, но если у человека есть хоть капля совести, то она не позволит ему остаться в долгу ни перед кем, а их вынудят обстоятельства. И они уйдут подальше от тебя. Хотя, поверь мне, не велика потеря, по крайней мере, для такого человека, как ты. Я могу помочь тебе стать действительно кем-то. Посмотри на все это вокруг. Это сделал я своими руками. Все, что у меня есть — мое до последнего. Но иметь все это можно, только если обладаешь определенным качеством. Нужно уметь играть судьбами, Райбак. Я умею, и не скрываю этого, и самое главное, в этом нет ничего такого, что противит морали. Есть кукловоды, Райбак — это я, а есть куклы — все остальные… Но… вот кто ты, я еще не решил. Не знаю.
Джей смотрел на Вивариуса и не мог поверить, что этот человек так ловко выбил у него из под ног почву. Все, что он сказал, неправда, но ответить нечего.
— Ты еще что-то хотел? — Спросил Вивариус, этим вопросом, он дал понять, что разговор окончен. Он предпочитал, когда последнее слово остается за ним.
— Да, — ответил Джей и молча ушел. Это сейчас ему нечего сказать, но последнее слово он оставит еще за собой, во что бы то ни стало.
Сельма Брекенридж уже не надеялась на то, что встретится с ним, за последнее время, он толи стал избегать ее, толи просто потерял интерес. Когда все только началось, у нее возникло чувство, что она больше никогда его не увидит. Правда, тогда она боялась, что он погибнет в сражениях, чего она боялась теперь — она точно не знала. На сегодняшний день для них все изменилось, он стал другим, даже не изменился, нет, стал совсем другим человеком, чужим для нее. Арена забрала Джея себе, отняла у нее, и Селли была не в силах вернуть его обратно. Говорят, что пока имеем — не ценим, потеряем — плачем. Селли готова была расплакаться, только сейчас она поняла, как на самом деле дорог был ей Джей. Она слишком увлеклась закладкой фундамента для своего светлого будущего, фундаментом мог стать Джей. Стремления достичь успеха иногда обыгрывают с людьми злые шутки, они занимают все мысли только собой, а тех, кто рядом просто незаметно. Джей оказался одной важной деталью в ее жизни, прошлом, настоящем и в том числе — будущем, а теперь этой детали не было, и Селли не знала, что делать.
Она хотела бы и могла попросить его начать все сначала… А могла ли? Она впервые в жизни была растеряна и не знала, где искать выход. Она не была уверена наверняка, захочет ли он теперь все возвращать обратно. Теперь он гладиатор, живая легенда, о нем говорят люди, его почитают и хотят. Он за короткое время стал недосягаем для нее. Одна ее половина, та, которая хорошо знала вчерашнего Джея, говорила ей, что он остался прежним, другая — та, которая лучше видела действительность, уверяла, что все кончено, Селли не понимала, которой из них верить.
Женщина, привыкшая жить для завтрашнего дня и верить только фактам, знала, что развеять все сомнения можно только одним способом — поговорить с ним. Но ей было страшно услышать ответ. А если он скажет «да», а ее желания снова изменятся? Селли безнадежно запуталась в самой себе. Трудно всю жизнь четко знать, чего хочешь, и в одно мгновение понять, что это лишь иллюзия, что на самом деле не знаешь ничего.
И его снова не было, он где-то пропадал, и никто ей не мог сказать, где он. Желание увидеться с ним подавляло все остальные желания. Казалось, она готова продать душу за простой, пусть даже короткий разговор с ним, просто узнать как дела, как погода, какие новости. Глоток воды, которого так не хватает. Никто не мог ей помочь, здесь она для всех была чужой.
— Зачем он вам? — Голос словно прозвенел в голове, и Сельма подняла взгляд в поисках того, кто к ней обратился. Люди, занятые своими делами, не обращающие внимания на нее, но ведь кто-то ее только что спросил. Какая-то женщина.
Непроизвольно, словно ее взгляд специально направили, против ее воли — Сельма увидела девушку в черном, моложе ее самой. Она казалась Сельме очень независимой, неприступной как скала, а взгляд ее проникающим, как рентгеновские лучи. Она сидела за столиком небольшого кафе под открытым небом напротив здания Колизея Арены, но слишком далеко, чтобы Сельма могла услышать ее, если бы она обратилась к ней. По началу, Сельма решила, что ее взгляд случайно зацепился на этой девушке, но вблизи больше никого не было, кто мог бы заговорить с ней. Продолжая смотреть в глаза девушке в черном, Сельма подошла к ней ближе и обратилась, начав с извинений:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
