выводы. На своей версии происходящего не настаиваю, но объясняю причины, по которым действовал так или иначе.
Покровский меня не перебивает. Только мрачнеет с каждым моим словом. Когда заканчиваю свою исповедь и выдыхаю, умолкая, вид у него совсем хмурый.
Я готов бить, бежать, вызывать демонов. Да на что угодно уже готов, пока смотрю в его потемневшие глаза. Богдан молчит слишком долго, даже не моргает, буравя тяжёлым взглядом.
— Знаешь, — медленно произносит он, и я сжимаю кулаки под столом. — А я тебе верю.
С моих плеч падает не то что гора, а целый горный массив с грохотом рассыпается. Я облегчённо бьюсь головой о стол. Не рассчитываю, что он так близко.
— Ты чего? — беспокоится здоровяк.
— Знаешь, — передразниваю я его, поднимая голову, — Никогда не думал, что скажу такое парню, но я бы тебя сейчас расцеловал.
— Не надо, — Богдан даже отодвигается, скрипя стулом по полу.
— Не буду, — охотно соглашаюсь я. — Спасибо.
— Чем могу помочь? — он коротко кивает на мою благодарность.
Золотой человек. Сразу к делу, без лишних распинаний. Но, вывалив на него всё, что произошло за последние без малого двое суток, я немного по-другому оцениваю его вмешательство.
— Я должен предупредить. Помогая мне, ты можешь и сам подставиться. Не думаю, что безопасники станут разбираться. Даже если выставим это так, что я тебя обманул. Уберут всех свидетелей и всё, — с огромной неохотой говорю я и подкрепляю последнее слово, проведя рукой по горлу.
— Спасибо за заботу, но уже поздновато, не думаешь? — усмехается он.
— Я могу сейчас уйти, — торопливо выдаю только что родившийся вариант. — А ты пойдёшь к Панаевскому и расскажешь, что Белаторский свихнулся, несёт бред и вообще ритуал посвящения сказался на его адекватности. Только сначала старшим расскажешь эту же версию. Так ты будешь в безопасности, а дело получит огласку, что мне будет на руку.
— Да кто же поверит, что я не смог остановить тебя? Ладно, допустим, мы изобразим драку, при свидетелях, — Богдан кивает на притихшую кухню. — И как, пусть и одарённый, но без сил и памяти, сможет одолеть меня? А ведь Панаевский как раз в курсе твоего состояния. Брось. За предложение спасибо, но раз уж я сказал, что готов помочь, значит помогу.
— Что у тебя произошло с Панаевским? — доходит до меня.
— Не здесь, — здоровяк хлопает по столику и поднимается. — Мы и так засиделись, нас могут увидеть. Пойдём, есть одно безопасное место. Там всё и обсудим.
Он уходит расплачиваться, что-то тихо говорит, наклонившись к работнику за стойкой. Тот усиленно кивает, не переставая улыбаться, и я вижу, что Богдан оставляет внушительную пачку денег, слишком большую для чаевых.
Так, чего я ещё не знаю о жизни юных аристократов? Шибко уверенно Покровский ведёт себя, прикрывая нас. Да и местечко тут…
Путь наш оказывается совсем коротким. Мы выходим наружу, пересекаем улочку и заходим в ту самую дверь, выходящим из которой я и видел его при поиске. Следую за ним молча, затыкая воспрянувшую духом подозрительность.
Узкие лестничные пролёты, лифта нет, на стенах несколько слоев штукатурки с краской, один трещинами пробивается сквозь другой. Ржавые подтёки добавляют этим пятнам цвета и запаха. Отполированные тысячами ног ступени, давно потерявшие острые углы.
В слабом свете закрашенных тёмной краской ламп, мы поднимаемся на третий этаж. Богдан гремит ключами у высокой двери, обитой плешивым дерматином. Налегает на неё всем телом, вправляя в нужное положение и распахивает.
Квартира, явно бывшая коммуналка, внутри выглядит гораздо приличнее. Аскетичный, но свежий ремонт, современная мебель, абстрактные чёрно-белые фотографии на стенах.
Вовсю работает кондиционер, гоняя свежий воздух, приятно пахнущий чем-то хвойным.
Скидываю кеды, уже треснувшие сбоку. И радуюсь, что выделил время на быструю стирку, пока гостил в храмовой душевой. Больше суток бегать по трущобам, не снимая промокшую обувь — и врагу не пожелаешь такой газовой атаки.
Богдан быстро указывает на ряд дверей в коридоре, объясняя где что. И проводит на кухню.
И тут поистине мужской разгром. Я и в мире без магии в неё верил. Потому что только волшебным образом можно быстро засрать пространство.
Опасно накренившаяся башня тарелок в раковине. Чашки, стаканы, бокалы повсюду. Все разномастные, на любой вкус и цвет. На подоконнике коробок двадцать из под пиццы, сложенные ребро к ребру — порядок.
Кухонное полотенце висит на рогатой люстре, зацепившись за самый краешек. На диване, стоящем вдоль стены, смятое одеяло и россыпь подушек. И только большой круглый стол в центре помещения идеально чист.
Домашний уют, короче говоря.
— Добро пожаловать в мою берлогу! — усмехается этот медведь на мой одобрительный взгляд.
— Твою? — я устал удивляться, но опять это делаю.
— Ну а тебе понравится постоянно торчать в дворце, окружённым заботливым семейством? Да у половины княжичей есть такие квартиры. Где можно хоть немного расслабиться и на пару часов сделать вид, что ты никому и ничего не должен.
Так вот раскрытия какого секрета он испугался. Но какая же это тайна? Семья же должна знать, куда пропадает один из них. Или у них там молчаливое согласие? Пока наследники не сильно хулиганят, можно чуток отпускать поводок.
— Чай, кофе, крепкий… кофе? — предлагает тем временем он, обводя широким жестом бытовой апокалипсис.
С радостью сажусь за стол и соглашаюсь на порцию кофеина и напоминаю о своём вопросе про Панаевского. Богдан гремит посудой, что-то роняет, рассыпая, выдвигает из недр ящика небольшую кофеварку.
— Ты мне доверился, расскажу и я, — он хмурится, решительно сжимая губы. — Мой ритуал посвящения прошёл как положено. Боль, конечно, была адская, но ничего смертельного. И жрицы говорили, что чувствовали поток такой силы, что на радостях после ритуала десяток быков принесли в жертву. Да и я чувствовал, нечто… Странное, страшное и мощное.
Передо мной возникает пузатая чашка с ароматно дымящимся напитком и надписью «Моя ты жопка». Хозяин бросает виноватый взгляд на посудину и продолжает:
— Дед счастлив был, тут же простил отцу, что тот тянул с продолжением рода. И дар мой сразу же открылся. Честно, не удержал силу, не ожидал я такой мощи. Сам перепугался и остальных заставил понервничать. Тут-то и объявился Панаевский. Чуть не размазал меня, тогда-то сила и отказалась в первый раз работать.
— Так это он…
— Нет, — отмахивается Покровский и усаживается напротив. — Мне, можно сказать, даже повезло тогда. Потому что, если бы я бахнул, как в первый раз, мы бы с тобой не разговаривали. Но Панаевский начал настаивать, что я представляю угрозу. Давил на меня, выуживая согласие. Даже с дедом они повздорили, я слышал их
