Глава 22
Лучшие годы еще впереди
Тридцать дней прошло с тех пор, как Джозеф Шварц взлетел с военного аэродрома в ночь, назначенную для уничтожения Галактики, а за спиной у него бешено выли сирены, и эфир трещал от приказов вернуться назад.
Но он не вернулся, пока не сравнял с землей собор в Сенлу.
Теперь он был официально признан героем. В кармане у него лежал орден «Звездолет и Солнце» первого класса — только двое человек в Галактике, кроме него, получили его при жизни.
Неплохо для старого портного.
Правда, никто, за исключением самых высших чинов, не знал, какой именно подвиг он совершил, но это неважно. Когда-нибудь это на вечные времена запишут в учебниках истории.
Под покровом тихой ночи Шварц шел к дому доктора Шекта. Город был мирным, таким же мирным, как сияние звезд над ним. Кое-где на Земле еще орудовали банды фанатиков, но их лидеры были уже убиты или арестованы, а об остальном здравомыслящие земляне позаботятся сами.
Уже шли к Земле первые гигантские корабли с нормальной почвой. Энниус повторил свое предложение переселить землян на другую планету, но земляне отказались. Благотворительность им не нужна. Земляне хотят заново создать свою планету, заново построить свой отчий дом, где зародилось человечество. Хотят своими руками убрать зараженную почву и заменить ее здоровой, и увидеть зеленый покров там, где все было мертво, и заставить пустыню вновь зацвести.
Это громадный труд, на него уйдет целый век. Ну и что ж? Пусть Галактика даст машины, пусть Галактика поставляет продукты, пусть Галактика обеспечит почвой. При ее неисчислимых ресурсах это пустяк. И потом, все это будет возмещено.
Когда-нибудь земляне снова станут людьми среди людей, будут жить на такой же, как все, планете и на равных, с достоинством, смотреть в глаза всему человечеству.
Сердце Шварца билось при мысли об этом чуде, когда он всходил на парадное крыльцо Шекта. На будущей неделе он улетает с Арварданом в великие центральные миры Галактики. Кто из его сверстников мог вот так улететь с Земли?
И он подумал о старой Земле, своей Земле, которой давно уже нет… Нет уже давно.
А ведь прошло всего каких-то три с половиной месяца.
Шварц помедлил перед тем как позвонить, прислушиваясь, о чем говорят в доме. Теперь чужие мысли звучали в нем как колокольчики. Вот Арвардан — у него мыслей всегда больше, чем могут выразить слова.
— Пола, я ждал и думал, много думал и долго ждал. Больше не стану. Ты летишь со мной.
А вот Пола, которая хочет этого не меньше Арвардана, но говорит совсем другое:
— Не могу, Бел. Это невозможно. Мои неловкие манеры и поведение… Я буду просто глупо выглядеть в тех больших мирах. И я всего лишь зем…
— Не говори так. Ты моя жена, вот и все. Если спросят, кто ты и откуда — ты уроженка Земли и гражданка Империи. А если будут и дальше любопытствовать, то ты моя жена.
— Хорошо, вот ты сделаешь доклад на Тренторе, в своем Археологическом обществе, а что потом?
— Потом? Для начала мы возьмем годовой отпуск и посмотрим все главные миры Галактики. Ни одного не пропустим, даже если придется летать на почтовых кораблях. Ты вдоволь наглядишься на Галактику и получишь лучший медовый месяц, который можно устроить на казенные деньги.
— А потом?
— А потом вернемся на Землю, запишемся в трудовой батальон и ближайшие сорок лет своей жизни будем таскать грязь, заменяя радиоактивную почву.
— Но зачем тебе это нужно?
— Затем, — Образ Арвардана перевел дух, — затем, что я тебя люблю и это нужно тебе, а еще я патриот-землянин, на что у меня имеется почетное свидетельство.
— Ну, хорошо…
На этом разговор прекратился, но Образы, разумеется, продолжили его без слов, и Шварц, полностью удовлетворенный и немножко смущенный, удалился. Он может и подождать. Успеет еще потревожить их — пусть договорятся как следует.
Он ждал на улице под холодными звездами — все они, видимые и невидимые, были частью Галактики.
И Шварц тихо повторил — для себя, для новой Земли и для миллионов всех этих планет — старые стихи, которые знал теперь только он один из квадриллионов людей:
Пусть мы стареем, но погоди —Лучшие годы еще впереди.Ранние годы жизни даны лишь ради них…
Звезды как пыль
Глава 1
Спальня бормотала
Спальня негромко бормотала. Звук был еле слышен, однако таил в себе смертельную угрозу, и перепутать его нельзя было ни с чем.
Но не это разбудило Байрона Фаррила и прервало его тяжелый, мутный сон. Он беспокойно заворочался, пытаясь отогнать от себя назойливое жужжание, доносившееся со стороны стола. Потом, не открывая глаз, поднял отяжелевшую руку и нажал на кнопку.
— Алло, — промямлил он.
Из передатчика зазвучал громкий голос. Он был резким и пронзительным, но у Байрона не было сил уменьшить громкость.
— Могу я поговорить с Байроном Фаррилом?
— Я слушаю. Чего вы хотите? — сонно пробурчал Байрон.
— Могу я поговорить с Байроном Фаррилом? — настойчиво повторил голос.
Байрон открыл глаза в полной темноте. Он почувствовал неприятную сухость во рту и какой-то слабый запах, витавший в воздухе.
— Говорите. Кто это? — снова спросил Байрон.
Громкий голос продолжал звучать в ночи все более беспокойно, не реагируя на слова Байрона:
— Есть здесь кто-нибудь? Мне нужно поговорить с Байроном Фаррилом.
Байрон нажал на другую кнопку, приподнялся на локте и взглянул на засветившийся экран визиофона.
— Я здесь, — сказал он, узнав на экране гладкое, слегка асимметричное лицо Сандера Джонти. — Позвоните утром, Джонти.
Он уже нащупал рукой выключатель, когда Джонти снова произнес:
— Алло! Есть здесь кто-нибудь? Это университетское общежитие, комната пятьсот двадцать шесть?
Внезапно Байрон понял, что маленькая лампочка обратной связи не горит. Он негромко выругался и нажал на клавишу, но лампочка не загорелась. Тут Джонти сдался, и экран опустел, остался маленьким светлым прямоугольником.
Байрон выключил его, свернулся калачиком и попробовал снова зарыться в подушку. В нем закипела злость. Во-первых, какого черта его будят среди ночи. Он взглянул на светящиеся цифры настольных часов: три пятнадцать. Еще четыре часа в доме будет темно.
Кроме того, было очень неприятно просыпаться в кромешной тьме. За четыре года он так и не свыкся с земным обычаем строить здания из усиленного бетона, приземистые, с толстыми стенами и без окон. Такова была тысячелетняя традиция, восходящая к временам, когда примитивной ядерной бомбе еще не противостояла защита из силовых полей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
