забинтованные пальцы внука, пропалены в его бородке и шрам на шее.
— Береньзень. Я расскажу. Потом.
Вошёл Никитка. Осунувшийся, беспокойный. Его двое суток допрашивали о Феде — где он? У кого может скрываться? Не давали есть, спать, принимать лекарства, что для ВИЧ-положительных не опасно, конечно, но психологически тяжело. Угрожали, расписывая в красках, как на зоне обитают «петухи». Он рыдал в три ручья, врал с три короба. Неплохой актёр. И, что гораздо большая редкость, человек.
С Никиткой был Бетал, которому досталось крепче — по почкам. Ему, экономисту, шили хищение в особо крупных. Бетала отмазал Егор, адвокат от Бога (или от Дьявола).
— Сносим вниз деда, и мистера Констриктора, — Федор Михайлович виновато улыбнулся друзьям. Если бы не история с Борзуновым…
Их бы по любому накрыло. Рано или поздно. С фаса или с тыла. От слепого пулемётчика не увернуться ни в какой позе. Спрятаться — лишь в могиле. Он и врагов, и нейтралов, и своих косит. Не потому что псих. Он — оператор адского механизма. Он врос в него, проржавел, стал алогизмом. Слепой железный чел — солдат отчизны. Зарядили, и стреляет черт-те чем. В каждую высунувшуюся башку. Зачем? Ради защиты. Везде ж угроза, экстремисты, содомиты… И куча иных гадов, неведомых лошку. Он — пулемётчик иже мент, укладывающий прикладом, приставляющий дуло к виску, потому что не надо! Не надо! Выёбываться гражданам стада. А надо повязывать ленточки и присягать флажку.
На парковке стоял ничейный Volkswagen Kombi с доверенностью на ФИО Ф.М. Погребничко, паспортом и правами вышеуказанного гражданина в бардачке. Геля раздобыла фургончик и документы через связи в эскорте и комитете в Госдуме по делам национальностей. Ей очень благоволили избранники кавказских народов…
Никитка, Бетал и Федя погрузили в кузов академика, аквариум с удавом.
На электро-самокате прикатил Марат. Он схуднул килограммов на двадцать, глаза впали. Его вдруг выкинули из ординатуры и аспирантуры. И призвали в армию.
— Тут месячный запас ривастигмина и нейропротекторов. — Он сунул Федору Михайловичу кулёк с препаратами для деда. — Вы шлите мне письма… в Заполярье.
— Бумажные? — Ангелина прыснула в кулачок. — Я напишу. Это мило. Дорогой Марат! К нам прилетели журавли…
— А из Индии дойдёт? — спросил Бетал. — У меня билет куплен.
— Валишь из сансары, дезертир? — хмыкнул Скорый.
— Я соблюдаю принцип ахимсы, ненасилия, отсутствия ненависти, друг мой. Здесь и сейчас он неприменим. Я не хочу из-за внешнего давления сойти с моего пути.
В небе над парковкой мерцали звёзды, еле-еле. Их гасила городская засветка. Неслышно поворачивались камеры, закреплённые на столбах забора. «Мини-саурончики» — как сказал о видеонаблюдении Олег. Тот самый тату-мастер, конспиролог, что набил Федору его «рукава» — пионы, масонские очи. Олег куда-то пропал…
От асфальта тянуло жаром.
— Страшно, — прошептала «АСМР-терапевт». — Мы ведь еще увидимся, мальчики?
— В Прекрасной России Будущего, — кивнул актёр.
— В Вальхалле, — усмехнулся академик.
— В мукти, — подтвердил экономист.
Бетал, Скорый, Геля и Никитка на разные лады пожелали семейству Тризны удачи. Федя сел за руль. Едва не сшиб верных друзей, газанув и сдав назад, «механикой» он пользоваться не привык.
— Мне от твоего профессора звонили, — сообщил Тарас Богданович, когда они, периодически тормозясь, выползли на бескрайнее, многополосное шоссе, и влились в поток.
— Чевизова? Стоп. Почему «от»?
— Умер он. Старенький… Однако, моложе меня. Коронавирус даром не прошел, легкие посыпались.
— Что передали ОТ него?
— Да, бред какой-то. Запись стихов. У меня на телефоне есть.
— Ты симку-то вынул?
— И в туалет смыл.
— Сможешь включить? Запись?
— Погоди-ка… — Академик завозился с гаджетом. — Силь ву пле!
Голос Чевизова продекламировал
И понял я, что это не случайно,
Что весь на свете ужас и отрава
Тебя тотчас открыто окружают,
Когда увидят вдруг, что ты один.
Я понял это как предупрежденье, —
Мол, хватит, хватит шляться по болоту!
Да, да, я понял их предупрежденье, —
Один за клюквой больше не пойду…
— Один… — повторил Фёдор Михайлович. — Я не один.
Он глянул в боковое зеркало. Невзрачная легковушка в левом ряду прицепилась к фургончику давно и цепко. Будто клещ.
— Дед, держись!
Психотерапевт вдавил педаль газа в пол, дёрнул на себя рычаг, как делал «майор Том». Подумал — «Kyrpä tietää, что получится».
— Наверх, вы, товарищи, все по местам!
Последний парад наступает!-затрещал Тимур Богданович сипловатым баритоном.
Volkswagen Kombi развил феноменальную скорость. Он, толстенький бочонок, маневрировал меж несущихся по трассе хищных современных авто, будто бешенный бегемот, обгоняющий в Саванне антилоп и гепардов.
— Врагу не сдаётся наш гордый Варяг,
Пощады никто не желает!
К городу серым змеем подползал смог, вестник грандиозного пожара. Смог обвивал столичные кольца. Заставлял людей кашлять как прожжённых курильщиков. Ловко набросив на Москву туманный саван, превращал её, похорошевшую, чистую, светлую, в призрак Лондона эпохи королевы Виктории и Джека Потрошителя.
Вместе с чадом в столицу явилась вырла. Фёдор Михайлович и Тарас Богданович не подозревали, что прямо сейчас на крыше их Kombi стоит Она. При жизни — он. Он вывел из строя камеры, он усыпил бдительность водителя и пассажиров невзрачной легковушки и отвёл глаза ГИБДД. Ему хотелось, чтобы Тризны спаслись. В конце концов, однажды он уже убил Феденьку, и более к нему претензий не имел. После агонии в Олином лесу у вырлы кардинально изменились приоритеты. Он(а) перестал(а) быть мелочным/ной, обрел(а) амбиции. Кто, если не Он(а)?
Примечания
1
Посёлок городского типа
2
Culo — жопа, испанский.
3
Space oddity, David Bowie.
4
Айрон Майден, Феар оф зе дарк.
5
«Не плюшевый мишка». Обыгрывается имя Тед и название игрушки.
6
Запрещённая в России организация, считающаяся террористической.
7
Разглашение информации о сексуальной ориентации постороннего лица.
8
В американском городке Салеме три века назад истребляли «ведьм».
9
Linkin Park, Numb.
10
Ч. Беннингтон покончил с собой.
11
Паническая атака, острый приступ тревоги.
12
Helloween, The Invisible man.
13
Композиция Linkin Park.
14
Подразумевается уголовный авторитет Олег Асмаков, Алек Магадан.
15
Перевод Игоря Гриншпуна.
16
Николай Рубцов. Осенние этюды.
17
