– Уж не перемудрили ли мы?
– Не понял, – выпрямился молодой человек в элегантном костюме.
Книга сурово зыркнул на него из-под бровей:
– Не сомневаюсь в этом, господин специалист как-вас-там. – Полковник достал папиросу, продул ее и закурил. Потом буркнул в сторону специалиста: – Не поздно ли приступать к задуманному?
– Отчего же?
– Да оттого, что город перекалился. Глянь поди в окно.
– Мы не можем ничего изменить, господин полковник, – отчеканил молодой человек. – Нас не поймут.
– Не поймут – и что?
– А то, что завтра будет другая власть, другие чиновники и другие правила, – расслабленно отвечал специалист, упиваясь своей проницательностью. – Мне грозит в лучшем случае инфаркт. А вас – посадят.
– Да ладно, – отмахнулся Книга. – Терпеть не могу этих ваших газетных речей. Как в газету пишет. Заткните этих клоунов в телевизоре. Немедленно!
– Слушаюсь. – Губы молодого человека тронула чуть заметная ироничная усмешка. – Это в наших силах.
Он снял трубку телефона и повел с кем-то тихий разговор.
– Неверову позвони тоже. Он знает, – сказал Книга и вернулся к окну. – Хоть бы дождь пошел, – пробурчал он и горько нахмурился. – А лучше гроза.
Оставалось совсем немного времени, когда, по мысли вдохновителей волнений, несколько потоков сольются на главной площади города и образуют пробку, выбить которую не под силу будет никакой милиции.
Книга понимал, что механизм уже запущен, и лишь тонкость расчета, в которой он крепко и небезосновательно сомневался, позволит аккуратно дезорганизовать массы без еще большего ущерба для и без того уже обнуленного авторитета власти. Остановить или внести какие-то изменения в заданный поток событий действительно не представлялось возможным. Книга отлично все понимал, и сказанное им этому юному попугаю с дипломом политтехнолога было всего лишь обрывком мысли человека, привыкшего старомодно анализировать мелочи. И все-таки он не знал наверняка, чем обернется навязанный ему план, более того, он нутром чуял, как старый цепной пес чует непогоду, что все повернется не так, как задумано. Книга верил в успех операции, но его тяготила возможная цена.
«А неплох был бы цензор-то, – мрачно подумал он. – Очень даже неплох».
Повесив трубку, молодой человек пружинистой походкой кутилы подошел к полковнику и тоже глянул вниз.
– Если они овцы, – насмешливо сказал он, – а их вожди – пастухи, то кто тогда мы с вами?
Полковник сонно посмотрел на него и проворчал:
– Свиньи.
– Выходит, те, кто над нами, – свинопасы? – рассмеялся парень.
– Что, не нравится? – Книга загасил окурок и сунул в рот новую папиросу.
– Может, и нравится.
– Тогда подумай, кто те, которые еще выше, и утрись.
– А вы – человек с юмором.
– Ты заметил в моих словах юмор? – буркнул Книга еще мрачнее. – А я-то думал, у тебя есть будущее, сынок. – И неожиданно рявкнул: – Какие, черт возьми, трассы открыты на выезд?
– Практически все, – ответил молодой человек отрывисто. – Выбраться можно отовсюду, выезды открыты, но в центре, похоже, уже только переулками… Почему вы так неуверенны?
– Да потому, щенок, что тебе нравится быть свиньей, – сказал Книга. – Ты думаешь, это ступень. Но свиньи дальше свинопаса не ходят. Налей-ка мне лучше полстакана водки. Этому тебя не учили? Бегом!
Полковник больше не обращал внимания на своего помощника, всецело погрузившись в себя.
Глеб с Лизой выехали рано, задолго до того, как улицы заполнились взбудораженными толпами; он подхватил ее на выезде из города, и они направились в П-бург, поскольку местные аэропорты были заблокированы гигантскими автомобильными пробками. Глеб вел машину лихо, ловко лавируя на трассе, предполагая быть в П-бурге часа через три. Это было похоже на бегство.
С самого утра он пребывал в возбужденном состоянии: предстоящие перемены вывели его из равновесия. Он не мог приспособиться к их скоротечности, вмиг утратив твердую почву под ногами. Ему уже не хотелось никуда уезжать, резко сворачивать привычный быт неподъемного валуна. Быстро собравшись, он буквально выбежал из дома, никому не сказав о своих планах, как будто боялся, что неведомая сила остановит его, усадит в кресло и сунет в руку телевизионный пульт.
Километров через пятьдесят навстречу вылетели несколько темно-коричневых автозаков с зарешеченными окнами в сопровождении двух военных джипов, которые на бешеной скорости пронеслись в сторону города. Из откинутого борта замыкающего колонну джипа торчали дула ручных пулеметов.
– А вы, Кругели, не лыком шиты, – вдруг сказал Глеб с усмешкой.
– Не понимаю, – повернулась к нему Лиза.
– И я не понимаю. – Он резко прибавил газу. – Не понимаю и не хочу понимать.
– Нас, Кругелей, – только отец и я. О ком ты говоришь? – Лиза пожала плечами. – Я не совсем понимаю это выражение: лыком шиты.
Но он не слушал ее.
– Лет пятнадцать не видел моря, – сказал Глеб, помолчав.
– Невозможно! – воскликнула Лиза. – Просто невозможно!
– Что – невозможно?
– Не представляю себе даже полгода без моря!
– Я был занят.
– Бильярдом?
– И им тоже.
– Море – это так прекрасно. Его можно помнить. Им можно дышать. Я умею заплывать очень далеко – вот увидишь. Ты будешь даже волноваться.
– Не надо. Очень далеко – не надо. Это мелкое море.
– Во время прилива – очень даже возможно. Хотя и трудно.
– И опасно.
– Почему?
– Там водится большая белая черепаха.
– Большая белая чере… – Лиза рассмеялась фарфоровым смехом. – Где ты видел такое чудище, любимый?
– Я не видел, – сказал Глеб. – Мне говорили, что видели… Я тоже не поверил.
– Лучше всего морем пахнут устрицы.
– Да, да. И некоторые женщины, – вставил Глеб.
– Женщины редко едят устриц. А я обожаю, могу съесть сразу дюжину. Две дюжины!
– Но ведь они живые и пищат. Им больно, наверное, когда на них лимон давят. Они не хотят, чтобы их ели. Им жить хочется. Вот как тебе.
– Да ну тебя, Глеб, все шутки.
– Какие тут шутки, когда речь о жизни. Пусть даже жизни простой, но живой устрицы.
– Да ну тебя, болтун! – застонала Лиза. – Какой ты болтун!
– Мы остановимся в маленьком дешевом отеле окнами на море.
– Но почему в маленьком, почему в дешевом?
– С одной небольшой комнатой и балконом.
– Но мы можем жить в больших апартаментах и тоже с видом на море, – удивилась Лиза. – Впрочем, если тебе так хочется…
– Да, мне хочется именно так. С балкона будет виден весь пляж, соседние городки и все море.
– Конечно, дорогой. Только я не понимаю, почему бы нам не взять отель подороже? В маленьких номерах, кроме кровати и тумбочки с телевизором, ничего нет. И аляповатый – так, кажется, по-русски? – постер над кроватью с голой женщиной или с кусочком местного пейзажа. К тому же там останавливается бог знает кто. Нет халатов, нет тапочек.
– Ничего. Это ничего. Я куплю тебе халат и тапочки.
– Там плохо убирают.
– Пустяки. Главное – море, вот о чем я думаю.
– Разберемся на месте, любимый. Хорошо?
Глеб не ответил. Лиза включила радиоприемник. В надрывной манере тонущего в гуще событий психопата комментатор передавал полувоенные сводки с улиц города, в которых логики было не больше, чем в наводнении. Он то взывал к властям, которые безрассудно убрали куда-то милицейские заслоны, то с ужасом сообщал, что не знает, сколько человек вышло на улицы, поскольку это не поддается подсчету, то ругал оппозицию за беспорядки, грозящие вылиться в побоище, то перебивал сам себя и звал радиослушателей посмотреть на страшные толпы из окна своей студии, пугая сталинщиной. «Все камеры работают в прямом эфире! – захлебывался комментатор, окончательно позабыв, видимо, что он не на телевидении. – Съемка ведется одновременно с разных точек! Вы имеете уникальную возможность следить за развитием событий в режиме реального времени! Пока все проходит без видимых инцидентов, но кто знает, что ждет нас в ближайшие часы!»
– А что там происходит? – спросила Лиза.
Не ответив, Глеб переключил частоту, и салон наполнился солнечной музыкой Вивальди.
Все началось слаженно, почти синхронно, как в хорошо продуманной боевой операции. Полковник Книга выпил еще полстакана водки, но голова оставалась ясной. В разных частях города одномоментно загорелись коммерческие магазинчики, частные лавки, забегаловки, а также пара казино. Поджигателей никто не видел, так что казалось, будто торговые точки воспламенились сами собой. Ни о каких пожарных, разумеется, речи быть не могло, и магазины с лавками быстро выгорели дотла, посеяв переполох среди местных жителей и прохожих, о чем немедленно сообщили в выпусках новостей, отметив при этом, что все заведения контролировались теневым бизнесом. Еще больший шум вызвали то ли два, то ли три, то ли неизвестно сколько взлетевших на воздух фургонов, чудом никого не покалечивших. Парламент созвал экстренное совещание. Затем из ближайших к центральным площадям переулков и дворов, как по команде, выкатились автобусы с затемненными стеклами в сопровождении сверкающих на солнце черных джипов и разместились таким образом, чтобы по возможности затруднить выходы с основных магистралей и площадей, плотно забитых людьми. Вид этой техники вызвал тревогу и страх, толпа слегка отхлынула и уплотнилась, несколько попритихла и насторожилась в предчувствии непонятной опасности. Прошло минут десять. Дверцы автобусов резко распахнулись, из них посыпались крепкие парни в темных кожаных куртках – человек по пятьдесят из каждого – и кинулись к толпе. Многие были вооружены кастетами. Кисти рук у некоторых оплетали велосипедные цепи.
