что не желаю работать, – на Петрова он при этом даже не смотрел. – Только давайте не про Ташкент. Кстати, мы так и не отдали наш фельетон Кольцову, надо бы не забыть… а насчет сценария стоит подумать.
«Стоит подумать»!
Петрову это не нравилось. Он слишком хорошо изучил Ильфа, чтобы не понимать по его интонации, куда это все, черт возьми, катится.
– Мы уже месяц думаем, Иля, – напомнил Евгений Петрович уже без улыбки. – Давайте хотя бы про елки закончим, а то Кольцов нас сожрет.
Он вдруг вспомнил, что после «Ташкентского упыря» они с Ильфом так и не сочинили ничего нового, кроме парочки мелких фельетонов и статей для газеты. Не могли найти общих тем: Иле было сложно писать про войну, потому, что Отечественную он не видел, только гражданскую, а Петров все еще имел весьма смутное представление о мирной жизни после смерти. А ведь они привыкли писать о том, что хорошо знали…
«Привыкли».
Пять лет назад.
Петров посмотрел на Ильфа, который задумчиво играл карандашами, и подумал, что он, кажется, хочет от друга слишком многого. Ну, в самом деле, разве ему не достаточно живого Ильфа рядом? Пусть он фыркает, говорит гадости Приблудному, ворчит на брата и увиливает от работы, сколько ему захочется. Только живой, а не фотокарточкой или памятником.
А с делами они уж как-нибудь разберутся.
Потом.
– Женя, я понимаю, что вы хотите сказать, – Ильф встал, вернулся за свой стол и улыбнулся оттуда с легким смущением. – Не беспокойтесь, у меня есть…
– Не берите в голову, все в порядке, – торопливо сказал Петров. – Так, Ильюша, у нас еще половина обеда, давайте все же сходим в столовую и поскорее вернемся в чудесный мир пятиле…
– Молчите! Вы меня огорчаете.
Евгений Петрович взглянул на него с легким удивлением: не ждал такой резкости. Ильф тем временем принялся шарить в ящиках стола, вытаскивая и торопливо пролистывая записные книжки.
И выглядел он крайне недовольным. В самом деле, как будто Петров действительно его чем-то расстраивал, причем гораздо серьезней, чем Ванька с его придирками на нервной почве. Петрову это совершенно не нравилось. Черт с ним, со сценарием, но даже у самого последнего уголовника есть право знать, в чем его обвиняют!
Какое-то время Женя молча смотрел на соавтора, ожидая объяснений, но потом все же не выдержал:
– А можно подробнее, чем же я вас опять не устраиваю?..
– В последнее время это всегда одно и то же. Вы мне не доверяете.
Это было что-то невероятное. Петров даже не сразу нашел, что ответить:
– То, что я стараюсь не жаловаться на всякую ерунду, и не предъявляю вам все претензии одновременно, вовсе не означает, что я вам не доверяю!..
– Означает.
В такие моменты Ильф становился невыносимым. Петров с трудом удержался от того, чтобы не начать с ним препираться. Женя и раньше пытался объяснить своему соавтору, что нежелание жаловаться и расстраивать близкого человека не означает отсутствие доверия, но это было бесполезно. Ильф именно так это и воспринимал.
– Договорились, – проворчал Петров. – Я буду жаловаться, и начну с того, что мой соавтор – тиран. Деспот!
– Сатрап это максимум, – фыркнул Ильф из-за печатной машинки. – Ну, идемте, – он махнул записной книжкой, – мне кажется, это может сгодиться под наш сценарий.
Петров протянул руку за записной книжкой – Ильф тревожно следил, чтобы он не вздумал листать дальше – и нахмурился, разбирая почерк:
– … многоженство?..
Илья Арнольдович торжествующе улыбнулся:
– Да, Женя, именно, причем это будет комедия, основанная на реальных событиях. Знаете, я все думал, куда это применить. Смотрите: у нас молодой писатель с замашками Синей Бороды. Бедняжка хоронит трех жен и трагически погибает. Потом роковая встреча у ворот этого мерзкого бюрократического притона... в смысле, Распределительного центра Минсмерти. Ситуация осложняется тем, что в центре у героя пропадает обручальное кольцо и три золотых зуба. Жены проникаются жалостью, и каждая решает начать все заново. И мы получаем любовный квадрат.
– Я понял, могли бы не расшифровывать, – ухмыльнулся Петров. – А прототип не обидится?..
– Он не узнает.
– Ильюша, вы, кажется, недооцениваете аналитические способности Михаила Булгакова. Как он может не догадаться, когда у вас прямым текстом записано, – Петров наклонил голову и с выражением зачитал, – «Сюжет: посмертное многоженство Булгакова. Разводов не было, жены умерли раньше. Роковая встреча. Квадрат. Счастливый конец».
Он вернул соавтору записную книжку и задумался, прикидывая, нельзя ли выкинуть персону Булгакова без ущерба для сюжета. В конце концов, хорошая романтическая комедия еще никому не помешала. Главное, внимательно следить, куда они ее потом продадут, чтобы не наступить на те же грабли, что со злополучным «Цирком».
– А если и догадается, – нежно сказал Ильф. – Так какая же в том беда?.. Он у себя в «Мастер и Маргарита» кого только не описывал, так что пусть терпит. Женя, вы вечно ворчите, что я не хочу работать, так давайте пока отложим обед и быстренько набросаем план. Давайте, вытаскивайте эту жуть про ГОЭЛРО из печатной машинки, допишем потом.
***
После шести Приблудный вернулся и продолжил настойчиво просвещать Петрова и Ильфа относительно правил общения с Учителем.
Для начала Ванька запретил им поднимать в разговорах с Учителем религиозные темы и велел не шарахаться, если он захочет кого-то перекрестить. После чего, убедившись, что соавторы не собираются вступать в теологические беседы, вошел во вкус: запретил делиться подозрительными теориями про секты и вспоминать про эпизод с веревкой в Ташкенте, наказал держаться сдержанно и непринужденно, и так далее.
Петров старательно клялся по каждому пункту. Ильф сперва тоже клялся, а потом устал и только кивал в знак того, что на него все это тоже распространяется. В итоге они наобещали больше, чем
