Утро следующего дня было безрадостным. «Якутск» уже сидел в воде почти по самый планшир, в трюме вода давно доходила людям до груди. И хотя борьба за спасение судна не прекращалась ни на минуту, всем было предельно ясно, что развязка близка. В последнем усилии тонущее судно пытались довести до спасительного берега или хотя бы, сколь возможно, приблизить к нему. Но, как ни всматривались в горизонт, береговой черты все еще не было видно. Но вот в разошедшейся внезапно пелене тумана Лаптев разглядел мрачные скалы Таймыра.
— Румб зюйд-вестовый, расстояние миль пятьдесят! — на глаз определил он. — Далеко, мы столько не дотянем!
— Вижу! Вижу! — раздалось внезапно с мачты, где сидел впередсмотрящий матрос.
— Что там? Говори скорее! — разом задрали головы стоявшие рядом Лаптев с Челюскиным.
— Вижу стоячий лед аж до самого берега!
Вскинув зрительные трубы, лейтенант со штурманом тут же убедились, что у них теперь появился какой-то шанс на спасение. Лаптев тут же ободрил команду:
— Веселей, ребята! Сейчас к снежку пристанем, на него и спрыгнем!
Но до припайного льда надо было еще дойти. Расталкивая небольшие льдины шестами, команда дубель-шлюпки упрямо вела умирающий «Якутск» к заветной и спасительной цели.
— Ну, милай, ты уж держись! — подбадривали бородачи свое изнемогающее в неравной битве со стихией судно. — Ну, ишшо чуток, родненький!
И избитый «Якутск», словно внимая людским мольбам, скрипел, оседал в воду, но тянул и тянул к берегу, которого ему уже никогда не суждено было достичь. И вот наконец свершилось почти невозможное: умирающее судно уткнулось рассыпающимся на глазах корпусом в лед. Спрыгнувшие тотчас на него матросы сразу же впряглись в веревочные концы и потащили бурлаками своего спасителя до ближайшей полыньи, как можно ближе к берегу. За «шишку», то есть за коренного, встал сам Лаптев. Рядом, плечом к плечу, — Челюскин и Чекин.
— Эх раз! Ишшо раз!
Скользя и падая, проваливаясь в воду и выбираясь из нее, они шли вперед и вперед. Но вот полынья кончилась. Теперь уже все! Более пути для «Якутска» к берегу не было. Впереди только лед.
«Видя, что спасение судна не в нашей воли, стали выгружать провиант», — напишет позднее об этих критических минутах Харитон Лаптев.
— На разгрузку! — кричал охрипшим голосом командир. — Живее! Неровен час, судно потонет! Дорога каждая минута!
Быстро сгрузили на лед все, что только было можно и нужно: провиант и доски, порох и одежду, инструменты навигаторские и ружья.
— Никифор! — подозвал к себе Чекина Лаптев. — Тебе задача будет особая. Бери сундук со всеми нашими письменами, казну денежную и на собаках как можно быстрее к берегу. Заодно и нам путь пригляди. С Богом!
Торопясь, запрягли в нарты собак. Чекин упал на брошенную туда доху. Рядом два солдата, сундуки обнявши. Один с картами и журналами бесценными, другой с деньгами.
— Пошел!
И помчались к едва видимому берегу, только снежная пыль за ними. А едва нарты за торосами скрылись, внезапно раздался треск и скрежет. Это в море взломалось ледяное поле, и зажатый льдами «Якутск» быстро понесло куда-то в сторону.
Из шканечного журнала дубель-шлюпки «Якутск», ведшегося писарем Прудниковым: «Того ради командующий с ундер-офицерами, сделав консилиум, что дубель-шлюпку спасти невозможно, и дабы спасти хотя людей, сошли на помянутый стоячий лед».
В течение всей ночи все мастерили из досок и весел санки-волокуши, грузили в них спасенное добро. Но за одну ходку всего забрать, разумеется, не смогли, а потому Лаптев отобрал лишь самое необходимое. Поутру, впрягшись в волокуши, побрели к земле. Дорогой, у самого галечного пляжа, внезапно попали в полосу чистой воды, благо она доходила только по грудь. Так, вымокнув до нитки, перетащили все имущество на берег. Едва ступив на омываемую ленивой волной гальку, люди падали на нее без сил. Затем тут же, на берегу, рыли ямы, выстилали их дно плавником, а сверху накрывали жердями с парусиной. Забравшись в ямы, приходили в себя. Когда ж на следующий день выглянуло солнце, то, к своей радости, все увидели мачты вновь прибитого к припаю «Якутска». Верное судно будто не хотело расставаться с людьми и, невзирая на приближающуюся гибель, все равно хотело быть рядом с ними. К дубель-шлюпке немедленно на собаках отправилась партия боцманмата Медведева. Обратно она привезла сухари, сливочное масло и две бочки вина.
Перенесенные лишения для команды «Якутска» даром не прошли, спустя несколько дней половина людей уже валялась в горячечном бреду на дне земляных нор. Пропали из виду и мачты многострадального «Якутска». Судно, видимо, наконец-то затонуло.
Теперь оказавшимся на необитаемом берегу мореплавателям предстояло лишь ждать, пока не замерзнут реки и можно будет начать движение к зимовью на Хатанге. Чтобы подготовить зимовье столь большому количеству людей, Лаптев послал туда неутомимого Никифора Чекина с двумя солдатами. Спустя несколько дней Чекин вернулся:
— Пройти нельзя! Впереди слишком широкая губа. Шли вдоль нее тридцать верст, но конца так и не видно! Вот рисунок и опись ее берегов!
Так была открыта бухта Прончищевой. Это открытие преградило путь к спасению. А беспощадная ко всему живому арктическая зима приближалась с каждым днем. Люди тяжело болели. Не вынеся невзгод, умер канонир Еремов. Тогда ж произошел и единственный за всю экспедицию случай непослушания. Когда штурман Челюскин велел делать очередную работу, солдат Годов и матрос Сутормин работать, наотрез отказались.
— Сколь молено! — заплакали они, грязные слезы рукавами вытираючи. — Дайте хоть помереть спокойно! Чего жилы-то тянуть, все одно померзнем все и не дойдем до зимовья!
Из хроники экспедиции: «Морозы стояли жестокие, половина команды были больные, все остальные изнурены. Послышался, наконец, ропот и некоторые покушались не оказать уважение к власти, говоря, что „одно смерть“, но мужество начальника смирило возмутившихся».
Расправа с ослушниками была безжалостной. По приказу Лаптева обоих нещадно выпороли кошками. Дисциплина и порядок были восстановлены.
Понемногу, сколько позволяли силы, перевозили на берег оставленные ранее на льду припасы. Предприняли еще несколько попыток пересечь губу Прончищевой на плотах, но и они успехом не увенчались из-за плотной шуги. В шатре у злочастной губы неотлучно дежурил Никифор Чекин, каждый день проверяя крепость льда. С переправой и походом на Хатангу надо было торопиться. Люди слабели с каждым днем
Но вот настал день, и лед в губе стал. В тот же день первой к зимовью Конечное ушла на собаках группа Чекина. На следующий день вышла в путь основная часть команды во главе с Лаптевым, а еще день спустя — последняя, возглавляемая Челюскиным. Шли медленно, таща на себе санки с походными шатрами и продуктами. В лагере остались лишь четверо больных да матрос для их обслуживания. За старшего — писарь Прудников.
За пять суток Лаптев дошел до зимовья Конечное. Там еще отдыхали несколько обессиленных матросов из передовой группы Чекина. Сам же Чекин давно ушел вперед за помощью. И снова в путь, оставляя на зимовье самых ослабевших. Затем был еще один затяжной бросок, и Лаптев привел основную часть своей команды на хатангскую базу «Якутска». Чекин тем временем уже объезжал все ближайшие зимовья, организуя посылку спасателей на оленях и собаках навстречу бредущим к Хатанге отрядам.
К началу ноября все группы наконец-то собрались в хатангских избах. Последними привезли больных, остававшихся в лагере на месте кораблекрушения. В дороге умерло трое…
Немного отдохнули, отъелись и снова за работу! Первым делом Лаптев отписал бумагу в Петербург, где известил Адмиралтейств-коллегию о гибели «Якутска» и своем намерении продолжить исследования весной по сухому пути. Затем позвал друзей-единомышленников Степана Челюскина и Никифора Чекина.
— Чтоб всуе время не прошло, будем к весне готовиться надлежащим образом! — объявил им.
Совещались на этот раз долго. Прикидывали все и так и этак. В конце концов сошлись на том, что надо разбиться на три группы и, идя из зимовьев в устьях рек Хатанга, Нижняя Таймыра и Пяси на навстречу друг другу, произвести опись берега.
Подготовка к столь необычному для моряков походу была делом новым и нелегким. Перво-наперво перевезли остатки продовольствия с Оленекского зимовья, нашли десять упряжек с хорошими собаками, наладили нарты, походные чумы, упряжки, одежду.
Когда зима пошла на убыль и все было готово, обнялись с уходящим первым Семеном Челюскиным:
— Ну, помогай тебе Бог!
17 марта 1741 года его партия ушла на трех упряжках. При штурмане два солдата. От Хатанги до устья Пясины более тысячи верст. Но добрались туда челюскинцы без осложнений, идя от зимовья к зимовью. К северу от Пясины жилья уже не было…
