– Ты всегда была мне самой родной. И не проси больше прощения, пожалуйста, – Макс попытался оторвать от себя ее руки. – Ты ни в чем не виновата.
– Куда ты?
– Пойду душ приму...
– Нет. Потом...
– Извращенка...
Они перекатывались по кровати, шептали друг другу на ухо первое, что приходило в голову.
– Я изменилась?
– Ни капельки.
– Я стала старой – ты что, не видишь?
– Глупая! Ты такая же, и это не комплимент, это объективная реальность. Ты же знаешь, я не способен врать!
– Еще как способен!
– Я?!
– А ты вспомни Машу и Дашу! И жену Светлану! – Саша не выдержала и принялась хохотать.
– Это как раз подтверждает, что врать я не умею...
– А что ты умеешь?
– Вот так умею, и еще так...
– Только не торопись, пожалуйста, не торопись...
– Саша. Шурочка. Александра...
Из распахнутого окна лился воздух – горячий, влажный. Он напоминал океанский прибой. Тяжелые волны поднимались все выше и выше, а потом окончательно сомкнулись над Сашиной головой.
Потом, сквозь сон, она слышала, как Макс куда-то выходил. Вернулся прохладный, пахнущий земляничным мылом.
Саша моментально перекатилась к нему под бок, легла щекой на грудь.
– Какой ты тощий, костлявый... – сквозь дрему недовольно пожаловалась она, уминая кулаком его ребра.
Макс засмеялся, сжал ее что было сил, звонко поцеловал в затылок.
– И руки у тебя как клещи... Вот увидишь, я завтра вся в синяках буду!
Проснулась Саша неожиданно рано. Увидела рядом Макса. Принялась хлопать его по лицу.
– А... Что? – открыл тот глаза, свинцово-серые, мутные ото сна.
– Максим мой хороший, Максим мой пригожий... – Саша ласкалась к нему, а Макс гладил ее чуть шершавыми ладонями. – Макс, покажи... – она съехала вниз, наклонилась над его ногой.
– Ну не надо... – попытался протестовать Макс. Стал натягивать простынь на свою изувеченную ногу.
– Бедная моя ножка... – из глаз Саши покатились крупные, точно виноградины, слезы – они падали на шрамы, перепахавшие Максову ногу от пятки до бедра.
– Саша! – протестовал Макс. – Ну что на тебя нашло...
Кажется, он стыдился сам себя.
– Молчи. Бедная моя ноженька... – Саша прижалась губами к его колену. – Мы тебя вылечим. Поедем в Израиль и вылечим.
– В Израиль? Зачем?
– А говорят, там самые лучшие врачи. И не вздумай спорить! – яростно произнесла Саша.
Макс засмеялся, притянул ее к себе.
– Я тебя люблю. Если бы ты только знала, как я тебя люблю...
– Я тебя больше люблю! А это что? Ты слышишь? – внезапно напряглась Саша.
– Телефон.
Макс вскочил с кровати и, прихрамывая, зашлепал в коридор.
– Алло... Когда? Твою мать... ну ладно, через час буду.
– Что? – спросила Саша, когда Макс вернулся в комнату.
– Ехать надо.
– На работу?!
– Я же сказал – День города на носу. Но я ненадолго, скоро вернусь. Сиди дома, жди меня. Никуда не уходи!
– Вот еще! – возмутилась она. – Что я, твоя рабыня? Наложница в гареме, покорно дожидающаяся своего господина?..
Макс вздохнул.
– Ладно, делай что хочешь... Только возвращайся потом, Сашенька...
Сашу так тронули его слова и особенно – печальная покорность, с которой Макс произнес их, что она бросилась ему на шею, и момент неизбежного расставания пришлось еще немножечко отодвинуть.
...Через несколько минут после ухода Макса Саша тоже вышла из дома.
Первым делом отправилась в ближайший торговый центр и накупила кучу косметики. Долой прозрачные тени, нейтральный блеск и белесую помаду! Что-нибудь поярче. И краску для волос. Вот такую – огненную, термоядерного оттенка... Саша никогда не красила волосы, а сейчас вдруг нестерпимо захотелось сделать это.
Туфли. Да, нужны именно туфли, а не кроссовки, балетки или плоские девчоночьи сандалии, коих у Саши было – несть числа. Шикарные туфли на высоченной шпильке! Вот чего ей не хватало.
Долой маечки и джинсы. Все это мило, красиво, удобно, но разве это дело, когда у взрослой женщины нет выходного платья?!.
Саша шила другим, но себе – никогда. Другим она давала советы – как сочетать цвета, какой стиль выбрать, какая длина, высота и форма предпочтительна – в зависимости от возраста, образа жизни и типа телосложения...
В первый раз Саша хотела изменить себя. Выйти из образа вечной девочки.
Можно было, конечно, купить готовое платье, но Саша, пройдясь по рядам вешалок, только презрительно сморщила нос.
Пожалуй, к собственной свадьбе Саша так не готовилась, как к новой встрече с Максом.
Или, может быть, дело даже не в Максе? Нет, нет, ну куда же теперь без него! Точнее сказать – не только в Максе...
А в том, что с того момента, когда Саша поняла, что ее отец невиновен, с ней стало что-то происходить. Раньше она боялась выглядеть слишком ярко, вызывающе женственно... Да, она словно боялась быть женственной. Ведь быть женственной – это быть жертвой. Нельзя, чтобы тебя заметили, а значит – полюбили. Потому что любовь – это смерть. Отец убил маму. Никакой женственности, никакой любви!
Такова была логика прежней Саши.
Но теперь все иначе. Маму убил не отец, а Бородин. Аксиома о том, что любовь неизбежно несет в себе смерть, разрушилась.
Саша поняла, что любит. Любит Максима. И что она – женщина, а не вечно юная девочка-припевочка в вечной джинсе...
Она рождалась заново. Старый кокон трескался и крошился – из него упрямо толкалась на свет дивная бабочка. Новая Саша Силантьева. Другая.
Счастливая.
После магазинов Саша прибыла к себе домой – превращение должно совершиться втайне и стать для Макса сюрпризом!
...Итак, для начала Саша покрасила волосы. Поскольку основной тон ее волос был темным – темно-русым, почти каштановым, краска легла как надо. Волосы не порыжели, не стали ядовито-яркими (как если бы она изначально являлась блондинкой), а лишь приобрели новый оттенок – горячий, охристо-малиновый, очень заметный лишь в прямых солнечных лучах.
Саша накрутила волосы на бигуди: «Господи, я же никогда не ходила кудрявой! Хоть разок попробовать...»
Затем она разложила на столе атласную ткань вишневого цвета. Некоторое время думала, потом начала быстро чертить специальным портновским мелком детали будущего платья. Безо всяких лекал, на глазок. Как подсказывало чутье! Ножницы легко взрезали нежную и одновременно плотную ткань... Кроить было невыразимо приятно.
Швейная машинка на столе, нитки нужного оттенка стремительно намотаны на шпульку, шпулька, словно обойма в оружии, с легким щелчком вогнана в механизм челнока, стрекотание швейной машинки, напоминающее автоматную очередь...
Летала невидимая от скорости игла, метались в руках куски ткани, оверлок прилежно обметывал срезы, утюг разглаживал швы...
