Тов. Руденко в своем выступлении ссылался на старое Положение о прокуратуре, на Положение 1933 г. Но разве можно забывать о Конституции, изданной в 1936 г., которая действует в настоящее время и которая поставила несколько иначе все эти вопросы. Думаю, что т. Руденко это достаточно хорошо известно. Нельзя базировать свое мнение на законах, давно отмененных и отживших в нашем государстве…
Как бы мы ни хотели проявить ведомственное начало, мы, люди, работаем и уходим, а учреждения и порядки в наших учреждениях должны оставаться. Поэтому я просил бы понять мою точку зрения не как ведомственную.
Почему не может быть принята ст. 30? Что вытекает из этой статьи? Во-первых, что решения судебных органов, в том числе Верховного суда СССР, могут быть отменены Президиумом Верховного Совета СССР. Это означает, что правосудие в нашем государстве не кончается в судебных органах. Это первое положение, которое вытекает из этой статьи.
Второе положение – что Президиум Верховного Совета наделяется судебными функциями. Надо ли нам устанавливать такое положение? Ведь законодатель издает законы и следит за их исполнением – это его высшая функция как высшего органа государственной власти. Устанавливать же такое положение, чтобы законодатель издавал законы, следил за их исполнением и сам исполнял, нельзя. Функция законодателя более высокая, нежели функция правосудия. Нельзя смешивать функции одного порядка с высшими государственными функциями – издание законов и наблюдение за точным их исполнением».
Ворошилов, слушавший до этого молча, вставил реплику:
«А если эти функции высшего государственного органа, которым у нас является Верховный Совет, а в период между сессиями – его Президиум, захватываются Верховным, но не Советом, а судом, тогда на авансцену выступает прокурор, который следит за законностью. Я думаю, что тов. Руденко имеет в виду это.
Нечего греха таить: суд позволяет себе иногда законодательствовать, и вы эти случаи знаете, когда вместо трех лет наказания за проступок дают 25 лет. Вы очень хорошо, с большим подъемом говорите, но нужно иметь в виду и такие случаи. А как здесь быть?»
Волин ответил дипломатично:
«Если это имеет место, хотя бы в отдельных случаях, то это, Климент Ефремович, глубоко неправильно, и мы сделаем соответствующие выводы.
Продолжаю: может быть, действительно полезно было бы принять такое Положение, которое предлагает тов. Руденко, и отступить от Конституции. Может быть, это диктуется жизнью? Но мне думается, что не следует изменять Конституцию, в этом нет никакой необходимости».
Затем Волин подробно остановился на том, как Президиум Верховного Совета СССР осуществляет руководство Верховным судом СССР и направляет его деятельность. Он назвал три основные формы руководства: заслушивание докладов и отчетов об исполнении законов, истолкование законов, обязательное для всех судебных органов, и осуществление помилования. Помимо этого есть еще партийное руководство в лице Е[К КПСС, которое наблюдает, контролирует деятельность Верховного суда.
«Надо ли еще устанавливать в проекте Положения те формы, о которых говорит т. Руденко? Я думаю, что этого делать не надо. Мы все подчиняемся нашей центральной власти, центральному партийному руководству. Нужно ли искусственно (я здесь далек от упрека в адрес т. Руденко) с ведомственным уклоном формулировать этот вопрос? Это не только в нашем государстве, но и за границей будет воспринято как некоторый отход от демократических начал в осуществлении советского правосудия. Статья 30 тянула бы нас в этом отношении, т. е. в части демократического устройства нашей судебной системы, назад. Вот почему мы решительно высказываемся против этой статьи проекта».
Далее Волин подробно изложил свое мнение о том, каким образом Генеральный прокурор может влиять на принятие более правильного решения по судебным делам: личное участие в заседаниях пленума Верховного суда, внесение на рассмотрение пленума вопроса о даче судам соответствующих руководящих указаний, повторная постановка того или иного вопроса на рассмотрение пленума Верховного суда, внесение представлений в Президиум Верховного Совета. В этом случае Президиум Верховного Совета вправе истолковать закон иначе, чем его истолковал пленум Верховного суда.
«В наших законах достаточно положений, – заключил Волин, – чтобы направить дело суда, не употребляя формулировок, противопоставляющих закон Конституции. Вот почему мы просим статью 30 проекта Положения исключить, потому что в такой формулировке она неправильна».
Выступивший вслед за Волиным министр юстиции Горшенин говорил обтекаемо. С одной стороны, он сказал, что статью 30 в том виде, как она представлена, принимать нельзя. В то же время заметил, что Волин не прав, когда приписал докладчику какой-то ведомственный подход. По его мнению, не противоречит Конституции наделение Президиума Верховного Совета функцией рассмотрения протестов. Закончил же он тем, что заявил: «Вряд ли нужна статья 30, ибо это приведет к смешению и к некоторому перекосу во взаимоотношениях, установленных в государственном устройстве».
Выслушав всех желающих, Ворошилов предоставил заключительное слово Руденко. Согласившись с некоторыми прозвучавшими на заседании предложениями, Роман Андреевич основной упор сделал на возражениях Волина. Он сказал: «Тов. Волин вступил в противоречие с собой, ибо он говорит, что пленум Верховного суда и повторно может не согласиться с Генеральным прокурором. Тогда я спрашиваю – как же быть? Значит, я должен войти с представлением в Президиум Верховного Совета. И нечего нам пугаться, что вся заграница будет говорить об этом, вся наука восстанет против этого. Наоборот, я думаю, что наука воспримет это положение как правильное. В заключение хочу сказать, что я получил большое удовлетворение от активного обсуждения представленного документа. Состоявшееся обсуждение на заседании Президиума имеет очень большое значение, и сейчас наша обязанность состоит в том, чтобы сделать все возможное для усиления прокурорского надзора».
Затем с небольшой репликой опять выступил Волин.
Подводя итоги заседания, Ворошилов сделал несколько редакционных замечаний. Ему очень не понравилась формулировка статьи 16 проекта, в которой говорилось, что в отношении должностных лиц и граждан, нарушивших закон, прокурор, в зависимости от характера правонарушения, «возбуждает уголовное, административное или дисциплинарное преследование». По этому поводу он заявил: «Мы никого не преследуем, мы преследуем одну цель – заставить исполнять закон так, как ты обязан его исполнять. Поэтому надо сказать не „преследование”, а употребить другое выражение, более соответствующее вашей благородной функции. Преследовать – это догонять, это хватать за шиворот и т. д. Слово это здесь не подходит. Наш язык так богат, что мы можем найти другое слово вместо этого».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
