Стёша пыталась меня растолкать.
— Стёш, вы с мамой уже приехали…, — зевнув и потянувшись, констатировал я очевидное, — Ты все-таки пострадала в аварии?!
Сонливость меня моментально оставила, едва я увидел прикид подруги. На Стешу была надета больничная пижама для пациентов.
— Не, не! Со мной все хорошо! — заявила Стёша, помахав рукой, — Это, типа, сменная одежда… Мы с мамой, когда на остановке такси ждали, под такой ливень попали, что просто пипец…! Водитель сначала нас таких мокрых даже везти отказался, пришлось ему «штуку» сверху дать. А больничные шмотки нам дядь Миша выдал.
Стёша оглядела свою больничную пижаму салатового цвета. Волосы ее и правда были влажными.
— Фу! — я громко и с облегчением выдохнул, — А то я уже перепугалась, глядя на тебя, блин! А где теть Люда…?
Стёша повернула голову, и я проследил за ее взглядом. Теть Люда, разговаривая по телефону, мерила шагами рекреационный зал (или будет вернее сказать — металась по залу) и вид у нее при этом был…
— Златка, что с Павликом-то?! — Стёша вдруг обеими руками схватила меня за плечи, — Дядь Миша только сказал, что его повезли на операцию. И, что все будет хорошо…
Стёша, закусив губу, сдерживала слезы, но по ее дрожащей нижней челюсти было видно, что она вот-вот разрыдается.
— Стёш! — ответил я и подавшись вперед, обнял подругу, зашептав ей на ухо, — С Павликом и правда все будет хорошо! Я тебе точно говорю! Ты мне веришь…?
Спросив это, я слегка отстранился от подруги, и заглянул ей в глаза.
— Верю! — шмыгнула носом та, — Конечно, верю…!
Какой же Стёшка все-таки еще ребенок, — подумал я, глядя сейчас на подругу, — несмотря на свое совершенно не по-детски развитое тело.
— Ты знаешь, что по статистике шанс на то, что что-то пойдет не так во время лечения аппендицита, около одной десятой процента! Одной десятой, Стёш (ну, в запущенных случаях, а у Павлика именно такой, риски существенно повышаются, само собой, но Стёше об этом говорить ни к чему, разумеется)! А учитывая то, насколько хорошие здесь доктора…ну ты и сама это знаешь. Стёш…, вероятность того, что от гриппа с человеком случится нечто плохое выше, чем во время лечения аппендицита, а гриппом, как известно, многие болеют ежегодно, и даже по несколько раз!
Я положил свои ладошки на щечки подруги и вновь заглянув той в глаза, уверенным тоном произнес:
— Минут через десять — пятнадцать, операция уже завершится. Твой брат проведет в больнице еще что-то около недельки, восстанавливаясь! И все, Стёш! Выйдет отсюда он здоровеньким…
На этом месте, подруга, схватив меня в охапку, разрыдалась, уткнувшись мне в макушку. Нервное напряжение…
Услышав, как рядом со мной скрипнула кожа дивана, я, все еще плененный Стёшей, скосил глаза. Это теть Люда, шмыгнув носом, уселась рядом с нами.
— Люд, это ты? — услышал я голос с соседнего дивана и осторожно высвободился из рук подруги
Теть Люда обернувшись на голос, воскликнула:
— Ой…! Елизавета Федоровна, здравствуйте! Простите, не заметила вас…, — и тут же велела нам, — девочки поздоровайтесь!
— Здравствуйте, Елизавета Федоровна, — хором поздоровались мы (боже, меня всегда жутко бесило, когда там моя мама говорила мне: Саша, подойди, поздоровайся с «имя-отчество»)
— Людка, Стёшу я знаю, а вторая девочка — твоя племянница? — поинтересовалась женщина, глядя на меня
— Нет, это Стёшина подруга, — ответила теть Люда, — Злата
— А! Вот оно как! Хорошая девочка, очень заботливая! Настоящее золотце! Не осталась равнодушной и поймала меня, когда я едва не навернулась, а затем еще и воды принесла без всякой просьбы… Хорошая девочка, да. Впрочем, дочка у тебя замечательная, так что, ничего удивительного в том, что и подруги у нее такие же… А у тебя-то что стряслось, Люд?
— Да, сын у меня заболел… Аппендицит… Сейчас, вот, операция идет, — сказав это теть Люда не смогла сдержать слез
— Господи! — вздохнула Елизавета Федоровна, — Ну дай-то Бог, чтобы все хорошо закончилось! А у меня горе-то какое…
И далее, еще некоторое время, обе женщины негромко обсуждали свои печали. По словам этой самой Елизаветы Федоровны, у ее мужа выявили некую злокачественную форму опухоли печени, которая уже была то ли аж на последней стадии, то ли на предпоследней…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Стёша, не выдержав напряжения от ожидания, встала и пошла нарезать круги по рекреационному залу и коридорам клиники, ну а я вновь побрел к кулеру.
Осторожно, маленькими глоточками потягивая из стаканчика холодную воду, заметил вдруг Мишаню, который весьма эффектно стоял «руки-в-брюки» и смотрел на…
Я проследил за направлением его взгляда.
Да на мою Стёшу он смотрит, которая по округе носится, словно с пропеллером в одном месте! И этот его взгляд…
«Жена друга — не женщина!», — вспомнил я слова одного своего не слишком уже трезвого камрада там, когда мы небольшой компашкой жарили шашлыки у него на даче. Обсуждали тогда, помнится, развод его брата, жена которого в один прекрасный день, собрав манатки, свинтила жить к приятелю этого самого брата (очевидно, бывшему уже приятелю) и речь зашла о супружеских изменах.
— Жена друга — не женщина, да… А как насчет дочери друга? — пробормотал себе под нос я, залпом допивая остатки воды
— Чего ты сказала, не поняла? — переспросила меня, одетая в домашний халатик и веселенькие тапочки, круглолицая девица лет двадцати с чем-то, в очках, и с марлевой повязкой на левом глазу, судя по всему, решившая, что я обращаюсь именно к ней
— Нет, ничего…это я так, мысли вслух, — ответил я и выбросив стаканчик в урну, отошел от кулера
Мишаня, почувствовавший на себе чужой взгляд, повернул голову в мою сторону, а спустя мгновение, быстрым шагом направился к теть Люде. Ну, и я направился к ней же…
Когда я подошел к ним, та, приложив ладонь к сердцу и с огромным облегчением выдохнув, сказала:
— Спасибо тебе огромное, Миш! У меня уже все нервы закончились…
— Ну, Люд, это наша ежедневная работа и мы ее делаем хорошо, — улыбнулся в ответ Мишаня
— Операция окончена? — поинтересовался я у Главного Врача, и в этот момент подошла Стёша, у которой «ушки были на макушке», моментально уцепившаяся за руку матери
— Да! Все прошло очень хорошо, пойдемте! — ответил тот, и, развернувшись, направился в сторону операционной, ну, а мы, потопали вслед за ним
Позже. В палате.
Бессознательного ребенка на каталке перевезли из операционной в палату (рассчитанную на двоих детей, плюс раскладушки для родителей, и разделенную зеленой шторой на две половины) и медицинский персонал принялся устраивать Павлика на вполне современной функциональной кровати, устанавливая датчики оборудования, ставя капельницу и делая все то прочее, что полагается делать в подобных случаях.
«Эх, Киса, мы чужие на этом празднике жизни», — вспомнилась мне знаменитая фраза, когда я, стоя чуть позади всех присутствующих, глядел на державшихся друг за друга мать с дочерью. Семья подруги сейчас была в той ситуации, когда до посторонних (а я, в данный момент, увы и ах, именно посторонний) нет никакого дела. Все их внимание теперь было поглощено лишь этим маленьким ребенком, лежавший перед ними без чувств. Не до меня им нынче… И осознавать это отчего-то было весьма обидно (все-таки, бытие определяет сознание, там я, в аналогичной ситуации, подобных чувств точно бы не испытывал, а здесь…мне что, хочется внимания?).
— Теть Люд, — сказал я, шагнув вперед и легонько дотронувшись до ее локтя, — слава Богу, что с Павликом все хорошо…и я, пожалуй, поеду домой. Сегодня мама прилетает из командировки, и мне хотелось бы ее встретить
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— А…, хорошо, Злат! Даже не знаю, как тебя благодарить за помощь… Спасибо тебе огромное, что проявила столько чуткости и заботы к Павлику! — очнувшись ответила та
— Пожалуйста, — пожав плечами, сказал я, а затем, посмотрел на подругу, которая пребывала в некоем анабиозе, уставившись в лицо своего бессознательного брата
