преследуют, как не знаю я, то лучше бы им не трогаться с места, а спокойно ждать доказательств своей невиновности.
— Или молодого месяца, который может изменить расположение духа монарха. Пожалуй, это будет самое верное. Мой совет — пойте сегодня как можно лучше. Это произведет на него более сильное впечатление, чем красивые слова. Как это вы, мой прелестный друг, оказались столь неловки, что ухитрились попасть в Шпандау? Никогда еще за такие пустяки, в каких обвиняют вас, король не выносил столь неучтивого приговора даме. Должно быть, вы дерзко ему отвечали и вели себя весьма воинственно. Маленькая дурочка — вот вы кто! Да какое же преступление вы совершили? Расскажите мне все, прошу вас. Держу пари, что я улажу ваши дела, и, если вы последуете моим советам, вам не придется ехать обратно в эту сырую мышеловку Шпандау — вы сегодня же будете ночевать в своей уютной квартирке в Берлине. Ну, покайтесь же мне в своих грехах. Говорят, вы были на званом ужине во дворце у принцессы Амалии и посреди ночи развлекались тем, что изображали привидение и разгуливали с метлой по коридорам, чтобы попугать фрейлин королевы. По слухам, у некоторых из этих девиц произошли преждевременные роды, а самые добродетельные произведут на свет младенцев с родимым пятном на носу в виде крошечной метлы. Говорят также, будто вам предсказывал будущее прорицатель госпожи фон Клейст, а господин де Сен-Жермен открыл вам все тайны политики Филиппа Красивого.[103] Неужели вы настолько наивны и не понимаете, что король вместе со своей сестрой хочет посмеяться над всеми этими чудачествами — только и всего. Ведь привязанность короля к госпоже аббатисе доходит до ребячества. Ну, а предсказатели… Королю нужно узнать, берут ли они деньги за свои басни, и, если да, он предложит им покинуть страну. Вот и все. Как видите, вы сильно преувеличили важность своей роли, и, если бы вы согласились спокойно ответить на некоторые незначительные вопросы, вам не пришлось бы попасть в государственную тюрьму и так скучно провести дни карнавала.
Консуэло слушала болтовню старого царедворца, не перебивая, а когда он стал настойчиво просить ее ответить, она твердо заявила, что не понимает, о чем идет речь. Она чувствовала, что под этим шутливым и благожелательным тоном скрывается западня, и была настороже.
Тогда Пельниц переменил тактику и заговорил серьезно.
— Хорошо, — сказал он, — вы не доверяете мне, но я не сержусь. Напротив, я очень ценю вашу осторожность. Если так, мадемуазель, я буду говорить начистоту. Вижу, что на вас можно положиться и что наша тайна в верных руках. Так знайте же, синьора Порпорина, что я ваш друг в еще большей степени, чем вы можете предполагать, ибо я свой. Я принадлежу к партии принца Генриха.
— Стало быть, у принца Генриха есть партия? — спросила Порпорина, стремясь выяснить, в какую же интригу ее вовлекли.
— Не притворяйтесь, будто ничего не знаете, — возразил барон. — Эту партию сейчас сильно преследуют, но она отнюдь не унывает. Далай-лама, или, если хотите, господин маркиз, не так уж крепко сидит на престоле, чтобы его нельзя было свергнуть. Пруссия — хороший боевой конь, но не следует доводить его до крайности.
— Итак, вы участвуете в заговоре, барон? Вот уж никогда бы не поверила!
— Кто сейчас не участвует в заговорах? Наш тиран как будто окружен верными слугами, но все они дали клятву погубить его.
— Как вы легкомысленны, барон, если открываете мне подобную тайну.
— Я открыл вам ее лишь потому, что принц и принцесса уполномочили меня на это.
— О какой принцессе вы говорите?
— Вы прекрасно знаете, о какой. Не думаю, чтобы в заговоре участвовали другие принцессы!.. Разве только маркграфиня Байрейтская — ведь она недовольна своим жалким положением и сердится на короля с тех пор, как он разбранил ее за дружбу с кардиналом Флери.[104] Это старая история, но женщины злопамятны, а маркграфиня Гильеметта[105] обладает выдающимся умом — не правда ли?
— Я никогда не имела чести беседовать с ней.
— Но вы виделись с ней у аббатисы Кведлинбургской!
— Я была у принцессы Амалии только однажды, и единственный член королевской семьи, которого я там видела, это король.
— Ну, все равно! Так вот, принц Генрих поручил мне передать вам, что…
— В самом деле, барон? — презрительным тоном проговорила Консуэло. — Принц Генрих поручил вам что-либо передать мне?
— Сейчас вы убедитесь, что я не шучу. Он просил сообщить вам следующее: дела его отнюдь не так плохи, как говорят; никто из сообщников не предал его; Сен-Жермен уже во Франции, где пытается объединить оба заговора — наш и тот, который собирается немедленно восстановить на английском престоле Карла Эдуарда;[106] арестован один только Трисмегист, но Сен-Жермен поможет ему бежать и вполне уверен в его молчании. Что касается вас, мадемуазель, то он заклинает вас не поддаваться угрозам маркиза, а главное, не доверяться некоторым лицам; чтобы заставить вас заговорить, они будут притворяться, будто действуют в ваших интересах. Вот почему я подверг вас сейчас небольшому испытанию. Вы вышли из него победительницей, и я скажу нашему герою, нашему храброму принцу, будущему королю, что вы одна из самых надежных защитниц его дела!
Изумленная беззастенчивой наглостью фон Пельница, Консуэло громко расхохоталась, и, когда, задетый ее презрением, барон спросил о причине столь неуместной веселости, она ответила:
— Нет, вы просто бесподобны, вы неподражаемы, господин барон!
И снова невольно рассмеялась. Она бы смеялась и под ударами палки, смеялась бы, как Николь у господина Журдена.[107]
— Когда ваш нервический припадок пройдет, — сказал Пельниц, нимало не смутившись, — вы, может быть, соблаговолите открыть мне ваши намерения. Собираетесь ли вы предать принца? Думаете ли, что принцесса и в самом деле выдала вас королю? Считаете ли себя свободной от данных клятв? Берегитесь, мадемуазель. Быть может, вы не замедлите раскаяться в этом. Силезию мы очень скоро отдадим Марии-Терезии,[108] которая отнюдь не отказалась от своих планов и превратится в мощную нашу союзницу. Россия и Франция, несомненно, поддержат принца Генриха — ведь госпожа де Помпадур не забыла пренебрежения Фридриха. Могучее объединение, несколько лет борьбы легко могут свергнуть с престола надменного монарха, который держится уже только на ниточке… Благосклонность нового государя обеспечит вам высокое положение. В результате — и это еще самое меньшее, что могут повлечь за собой эти события, — курфюрст Саксонский лишится польского королевства,[109] а в Варшаве воцарится принц Генрих. Таким образом…
— Таким
