Особенно вдохновили мифологистов слова французского ученого А.Дюпон-Соммэра, одного из первых исследователей Кумрана: “Галилейский Учитель, как он дан в Новом Завете, во многих отношениях является поразительным перевоплощением Учителя праведности”[36].
Однако мифологисты и на сей раз торжествовали слишком рано. При дальнейшем анализе находок выяснилось, что вывод Дюпон-Соммэра следует считать по крайней мере преувеличением.
Что же мы знаем сегодня о кумранском Учителе? На самом ли деле он был “двойником” Христа? Так казалось лишь вначале, но чем тщательнее исследовались тексты, тем очевиднее становился контраст между этим человеком и Христом. В отличие от Него, Учитель был священником и толкователем Закона; орден, возглавленный им, управлялся духовенством. Христос посещал Храм и бывал в Иерусалиме на праздниках, ессеи же не признавали Храма и придерживались собственного церковного календаря.
Выпады сектантов против царя-первосвященника из рода Хасмонеев привели около 150 года до н.э. к конфликту. Учителя бросили в темницу, а затем он был отправлен в ссылку. Но и там “нечестивый жрец” не оставлял его в покое. Когда “Сыны света” справляли праздник Судного дня, на них напали люди, посланные царем. Но это не привело к распаду секты. Около 140 года Учитель увел своих приверженцев к берегам Мертвого моря, где и был основан первый кумранский поселок. Умер Учитель около 110 года до н.э.; о его кончине в текстах говорится в спокойных эпических тонах[37]. Нигде нет прямых указаний на то, что он был распят или казнен каким-либо иным способом. Правда, в кумранском толковании на книгу пророка Аввакума якобы есть намек на это: там сказано, что Учитель был “обличаем”, что иногда переводят как “наказуем”. Но это скорее относится к тюремному заключению, чем к казни[38].
Если в событиях жизни Учителя Праведности трудно найти “прообраз” Евангелия, то нет ли сходства между учением Христа и ессейством?
Прежде всего бросается в глаза, что кумраниты называли себя общиной Нового Завета. Однако следует помнить, что сам этот термин не был введен христианами. Еще в VI веке до н.э. пророк Иеремия возвещал о том, что некогда Бог заключит с верными Новый Завет (гл.31). Ессеи думали, что именно на них исполнилось это пророчество. Христос же, устанавливая Новый Завет на Тайной Вечери, сделал это совершенно независимо от сектантов, обитавших в пустыне.
Ессеи требовали от членов своей секты “веры” в Учителя, но в данном случае речь идет только об отношении к его пророческой миссии. В “Гимнах”, которые обычно приписывают Учителю, он выступает как человек, всецело преданный Богу, но сознающий свою греховность и немощь. Он постоянно говорит о врагах общины, о честолюбцах, оспаривающих его власть, о будущем торжестве над противниками. Праведность, которую он проповедовал, была узкозаконнической. Обрядов и правил у кумранитов было еще больше, чем у фарисеев. Они строго хранили субботу и, в отличие от Христа, думали, что в этот день даже вытащить скотину из ямы — великий грех[39].
Иисус шел ко всем обездоленным и презираемым. Его обвиняли в том, что Он “ест и пьет с мытарями и грешниками”. Он призывал любить каждого человека, будь то даже иноверец-самарянин. Иное мы видим в Кумране. Устав общины учил о “вечной ненависти к людям погибели”, как называли всех, кто не принадлежал к секте[40]. В нее не допускали лиц с телесными недостатками[41]; запрещалось входить в какие бы то ни было контакты с чужаками.
Безбрачие, строгая иерархическая дисциплина, изоляционизм, постоянное изучение Закона — вот чем характеризовалась жизнь в Кумране. “Избранники” были убеждены, что при наступлении Суда Божия спасутся только они. Более того, они надеялись принять участие в войне против “сынов тьмы” и заранее планировали свои действия в день апокалиптической битвы. Вот почему ессейство и Церковь Христова, выражаясь словами известного современного ученого Иоахима Иеремиаса, — “два мира, встретившиеся лицом к лицу”[42]. Если же в Новом Завете и кумранских рукописях попадаются сходные выражения и образы, это указывает лишь на общую атмосферу эпохи. Не исключена и возможность того, что некоторые ессеи, покинув секту, влились в Церковь и принесли в нее свои обычаи и понятия. Отсюда отдельные черты, присущие и ессейским и раннехристианским общинам.
Находки в пустыне расширили наши представления о круге идей и чаяниях общества, в котором жил Иисус. Становится ясным, сколько новизны было в Его проповеди и как легко она могла вызвать противодействие.
“Молчание века”
Своим главным козырем мифологисты всегда считали “молчание века”. В самом деле, если Христос существовал, почему о Нем не упоминают писатели и историки той эпохи? Ведь она прославилась такими именами, как Сенека, Плиний Старший, Ювенал, Марциал, Филон, Иосиф Флавий, Юст Тивериадский и другие.
Прежде чем ответить на этот вопрос, мы должны сделать две очень важные оговорки. Во-первых, отсутствие книгопечатания ограничивало число рукописей, что облегчило полное исчезновение огромной массы манускриптов. Достаточно указать на следующие цифры: из 142 книг “Истории” Тита Ливия сохранилось лишь 35; из 40 книг Диодора Сицилийского до нас дошло всего 10; из 20 книг “Археологии” Дионисия Галикарнасского осталось 9. В ничтожных отрывках дошли до нас сочинения Николая Дамасского, совсем исчезли “История” Помпея Трога, исторические работы Страбона, Плиния Старшего, Юста Тивериадского. Даже знаменитые “Анналы” Тацита не дошли до наших дней полностью[43]. При таком положении вещей нельзя категорически утверждать, что о ком-либо в литературе не было упоминаний.
Во-вторых, странно требовать от античных авторов сведений о таком незначительном в их глазах факте, как кратковременная деятельность некоего Учителя в глухой восточной провинции[44]. Тогда повсюду странствовали различные проповедники, и Христос, с точки зрения язычников, ничем от них не отличался.
Следовательно, римские и греческие писатели должны были упомянуть о Нем только тогда, когда христианство заявило о себе как массовое движение. Мы знаем, что в Риме это произошло лишь через тридцать лет после Распятия, в связи с гонением на христиан в 64 году. До этого, скажем, философ Сенека вряд ли мог слышать о них что-либо достоверное. Но даже если бы он и узнал о христианах, его молчание вполне объяснимо. В 65 году он оказался замешанным в антиправительственном заговоре и вскрыл себе вены по приказу Нерона[45]. Вполне понятно также молчание Марциала, Диона Хризостома и Ювенала, тем более что ни один из них историком не был и не касался политических дел. А Тит Ливий и Николай Дамасский умерли еще до начала общественного выступления Иисуса Христа.
А как обстоит дело с другими античными авторами? Действительно ли они ничего не говорят о Христе и христианах? Оказывается, это далеко не так.
Хотя до нас не дошел труд Плиния Старшего, зато сохранились письма его племянника Плиния Младшего (61-113), в которых он упоминает о христианах. С 111 по 113 год Плиний Младший управлял малоазийской провинцией Вифинией, и по долгу службы ему приходилось преследовать христиан. Несомненно, власти уже и прежде обращали на них внимание. В докладе императору Траяну Плиний описывает жизнь христиан, их собрания, молитвы и обычаи. Важно отметить, что на допросах некоторые из них признавались, что вступили в общину 20 лет назад, то есть около 90 года[46]. Говоря о молитвах христиан, Плиний употребляет выражение: “молились Христу как будто Богу” (quasi Deo). Это значит, что Плиний слышал о существовании Христа как человека; в противном случае он говорил бы просто о “боге Христе”.
Крупнейший римский историк Корнелий Тацит (55-120), рассказывая о пожаре в Риме летом 64 года, говорит, что Нерон свалил вину на “людей, ненавистных за их мерзости, которых чернь называла хрестианами (quos vulgus chrestianos apellabat). Христос, от которого происходит это название, был казнен при Тиберии прокуратором Понтием Пилатом, но подавленное на время зловредное суеверие (superstitio exitiabilis) снова вырвалось наружу и распространилось не только по Иудее, где это зло получило начало, но и по Риму, куда стекаются со всех сторон и где громко заявляют о себе все гнусности и бесстыдства”[47].
Ни один серьезный исследователь не может пройти мимо такого важного свидетельства. Древс, а за ним другие мифологисты пытались всячески умалить его ценность и объявить позднейшей христианской вставкой[48]. Между тем действительные подделки (вроде “Деяний Пилата” или “Письма Лентула”) никогда не удавались по-настоящему. Историк легко находит ошибки, которые обнаруживают подлог. Место же о Христе у Тацита, где о новом учении сказано в грубых, полных ненависти выражениях, не может быть вставкой хотя бы уже потому, что ни у одного христианина не поднялась бы рука писать о своей вере в таком духе. Поэтому свидетельство Тацита теперь признано подлинным большей частью советских ученых[49].
