– Я сам верю с трудом. Не знаю, получится ли у меня это когда-нибудь снова. В момент смертельной опасности что-то произошло, но сейчас мне кажется, что это было не со мной… – Роман обхватил голову руками, внутри пульсировал стальной шар боли. – Во мне живут словно два человека. Я не знаю. Я не могу объяснить.
Старый вождь долго молчал. За окном медленно остывал фиолетовый день. Облака у дальних гор закрыли солнце своими пуховыми одеждами. Но город продолжал жить, отовсюду доносились голоса, звон инструментов, мычание домашних животных.
– У нас нет механических слуг, – вновь заговорил старый воин. – И один человек у нас не служит другому. Помогают, конечно, если нужно, помогают все, но не служат. Возможно, ты привык к другой жизни, тогда тебе будет трудно у нас.
Роман усмехнулся:
– Боюсь, эти проблемы будут для меня не самыми сложными. Я справлюсь. Мне нравятся ваши законы.
Кфилонг говорил так, словно ему все было ясно в судьбе Романа. Словно она навсегда теперь связана с этим миром, с деревянным городом, с домом, наполненным запахом трав, с простоволосой девушкой Элией, о которой не было сказано ни слова и которая уехала, не попрощавшись и даже не взглянув в его сторону. И впервые в жизни ему не хотелось ничего изменять, может быть, оттого, что здесь никто его не спросит о настоящем имени и он сам волен выбрать любое…
Кфилонг поднялся. Но у порога вдруг задержался и произнес фразу, над которой Роман размышлял долгие часы, оставшись один: «В нашем мире многое становится яснее и проще. Не мучай себя, все образуется само собой. Здесь тебе искренне рады». И вышел, не попрощавшись. Роман долго слушал тишину пустого дома, вдыхал его аромат и думал обо всем сразу и ни о чем конкретно. Потом встал, вышел на крыльцо. Двор был чистый, ухоженный, в хлеву ворочались домашние животные. Впервые в жизни кто-то в нем нуждался. Впервые в жизни ему принадлежал собственный дом. И это было очень странное, давно забытое чувство…
Далеко в темном небе мелькнула какая-то тень. Роман проводил ее глазами до ближайших холмов и подумал о том, что надо будет спросить Кфилонга, летают ли по ночам люди-птицы. Что-то ему не понравилось в этой тени. Птица летела странным зигзагом, упорно стараясь скрыться за крышами высоких строений. Но стражи на башнях не подняли тревоги, а он знал об этом мире слишком мало, чтобы беспокоиться всерьез.
Глава 2
Дом принял Романа как своего, и он спал крепко, без сновидений. Возможно, ему снились добрые сны, те самые, которые так трудно бывает вспомнить утром, когда ослепительно-яркое солнце, не затененное ни единым облаком, заглянет в окно.
Он проснулся от его нежарких лучей и долго лежал бездумно, пока крики голодных животных во дворе не вывели его из полусонного оцепенения. Пора было вставать и начинать новую жизнь фермера. За стенами бревенчатого дома человека двадцать второго столетия ожидал семнадцатый век. А он все еще не знал, радоваться этому или огорчаться.
В хорошо налаженном хозяйстве хлопоты по уходу за скотом и домом не показались ему слишком обременительными. Раздражала лишь новизна обстановки. Некоторые нужные предметы приходилось искать по полчаса. И он недовольно ворчал на местные порядки, на то, что здесь довольно странно обращаются с гостями, на Элию, забывшую о нем, едва они встретились с россами. К обеду, закончив хлопоты по дому, он решил выбраться на улицу и разобраться в своем не очень-то определенном положении. У ворот он встретил Кфилонга, который мрачно сообщил, что старейшины родов ждут Романа в доме собраний.
Дом собраний стоял посреди центральной площади городка. В зале за большим овальным столом сидели восемь пожилых мужчин. В домотканой одежде они казались крестьянами, сошедшими с музейной картины.
Серьезная причина заставила этих людей бросить все дела и собраться здесь. Им предстояло решить судьбу пришельца из чужого мира.
Если община отказывала человеку в гостеприимстве, он должен был в течение часа покинуть пределы города, и все хорошо понимали, что это означает в мире, полном опасностей и врагов.
Кфилонг и Роман сели рядом, напротив остальных старейшин. Кфилонг выступал поручителем чужака, и многие поглядывали в его сторону неодобрительно.
Заседание начал сухонький седой старик с пронзительными голубыми глазами.
– Друзья, – начал он. – Здесь не принято тратить время на пустые слова, поэтому перейдем к делу. Этот человек спас жизнь дочери Кфилонга, что дает ему право претендовать на наше гостеприимство. Кто возражает против этого?
– Я прошу для него не права гостя, – сразу же вмешался Кфилонг. – Он получил от меня усадьбу предков и по старинному обычаю является теперь членом моего рода. Кто откажет члену рода Кфилонга в праве войти в общину нашего города?
– Ты слишком торопишься, Кфилонг, – заговорил мужчина могучего сложения; даже сидя, он на две головы возвышался над всеми остальными, – и ставишь телегу впереди коня. Усадьбу предков можно дарить лишь члену общины. А пришельцев община наша доселе не привечала.
– Жизнь нашим дочерям пришельцы не спасали, оттого и не привечали мы их, а этот человек спас мою дочь! Теперь он член моего рода! – Кфилонг грохнул по столу своим огромным кулаком и вскочил, его глаза сверкали, а рука напрасно искала на поясе рукоять меча, оставленного за порогом дома собраний.
– Сядь, Кфилонг! – требовательно произнес старейшина, открывший собрание, и Кфилонг подчинился. – Нам нужно во всем разобраться.
– Пусть чужеземец расскажет, как попал в наши земли, – настойчиво потребовало сразу несколько голосов, и Роман, понимая, как нелепо и неправдоподобно звучит его рассказ, попытался изложить хотя бы самую суть.
Слушали его внимательно и молча. В этих людях чувствовалось природное достоинство и сдержанность, они ничем не выдали своего удивления или недоверия к невероятным событиям, которые он вынужден был описывать. По мере возможности Роман упрощал ситуацию, кое-что пропуская, но в основном передавая суть самого главного: знакомство с учителем, специальные тренировки, вербовку на Гридос, схватку с деймом и переход на Ангру.
Когда он закончил рассказ, старейшины попросили его выйти и подождать решения. Они совещались не меньше часа. Наконец в дверях показался мрачный как туча Кфилонг. Роман понял, что его дела плохи.
– Жди! – бросил он на ходу, вскакивая на лошадь, и умчался в туче поднятой пыли.
Роман вновь остался один. Он сидел возле дома старейшин и думал о том, что судьба его не балует, – видно, ему суждено быть вечным странником. Но это не могло объяснить всю горечь чувства, которое он сейчас испытывал. В конце концов, за пределами города могли найтись более гостеприимные общины и племена, вот только Элию он больше не увидит.
В подземных пещерах и башне стражей ему казалось, что в отношении девушки к нему присутствовала не только благодарность. Роман пытался объяснить ее замкнутость и отчужденность, появившуюся с момента появления родичей, неизвестными ему правилами поведения, обязательными для женщин общины, однако сейчас он уже так не думал. Ни она сама, ни Кфилонг не обмолвились ни словом о тех древних обрядах, на которые она намекала в подземных штольнях, когда их жизнь висела на волоске. Все оказалось миражем, пустыми мечтами. Она здесь дома, а он – изгой. Да и кто захочет связывать свою судьбу с человеком после рассказа о стальном шаре. С человеком, который сам не знает, кто он на самом деле. Неопределенность положения, в котором он теперь очутился, лишь усугубляла его мучения. То ему хотелось, не дождавшись решения старейшин и не попрощавшись, уйти из города только для того, чтобы Элия, узнав о его безрассудном поступке, пожалела о своей черствости. То хотелось разыскать дом Кфилонга, ворваться туда, объясниться наконец с Элией и покончить с мучительной неопределенностью.
Он бросался из одной крайности в другую и все еще не знал, как поступить, когда в конце улицы послышался звук копыт. По звонкому перестуку он понял, что всадников двое. Когда они подъехали ближе, он первый раз увидел Элию в ее национальной одежде. Раньше он представлял себе, как может выглядеть такая женщина, как Элия, в седле боевого коня, с обнаженными до бедер длинными ногами, прикрытыми лишь кожаной плетенкой специальных верховых сапог, в облегающей куртке с широким воротником, украшенной блестящими металлическими пластинами. За плечами ее виднелся длинный лук, волосы, лишь слегка скрепленные обручем, летели вслед за всадницей широкой тугой волной.
Элия и в этот раз не произнесла ни слова, только глаза ее сверкнули голубым огнем, и, гордо откинув голову, девушка вошла в дом совета.
Кфилонг остался с Романом и, устало усмехнувшись, произнес:
– Ей придется сказать им все. Мне они не поверили. Не было еще случая, чтобы наши женщины выбирали себе мужей среди инородцев. Если старейшины признают ее выбор законным, ты будешь участвовать в испытании.
