А-ха-ха! Шутка!
Ефим принимается громко хохотать, немного напоминая буфетчицу в исполнении Олега Табакова.
Мать Валентины оказывается стройной дамой декадентского вида, не выпускающей из рук длинный мундштук с американской сигаретой. Дочь, похоже, пошла не в неё, в отцовскую породу, наверное.
За стол никто не садится. Угощения стоят на столе в углу комнаты и каждый подходит и набирает, что пожелает. Фуршет. Всё экстра модное.
— Знаешь, что означает его имя? — спрашивает меня Куренков, когда музыкант Изиль садится за пианино и начинает исполнять собственные песни.
— Наверное, что он иудей, — пожимаю я плечами.
— А-ха-ха! — хохочет Роман. — Что он иудей и так ясно. Нет, это революционное имя, означает «Исполнитель заветов Ильича».
— Серьёзно? — удивляюсь я. Забавно. Век живи, век учись. Я такого не знал. Я понимаю, Ким, Вилор, Вилен, но Изиль… это прям экзотика.
— Это точно. А чем ты занимаешься? Каким спортом?
— Хожу в «Динамо» на самбо.
— К Скачкову что ли?
— Роман Александрович, есть ли в этом городе взрослый человек, которого вы бы не знали?
— Ты, я вижу, тоже много чего знаешь. Отчество моё, например.
Я пожимаю плечами.
— Выдающихся людей надо знать.
Он хмыкает.
— Так значит ты у Альберта часто бываешь, да?
— Заглядываю иногда. Я вот спросить хотел, можно?
— Ну спроси.
— А вас менеджерские качества Каховского устраивают?
— Чего? — он чуть наклоняет голову и внимательно смотрит на меня поверх очков.
— Да видите ли, дело у него интересное, а организатор он бездарный. Я бы лучше справился.
Он долго молчит, изучая моё лицо, а потом предлагает:
— Отойдём-ка в сторонку.
Мы садимся на диван, свободный, поскольку все гости толпятся вокруг безголосого Изиля.
— А зачем тебе? — спрашивает Куренков.
— Так затем же, зачем и вам.
— Деньги?
— Деньги, связи. Люди ведь там непростые, как правило.
— Непростые, — соглашается он. — Да вот не слишком ли ты юн для этого? Сейчас ты на коне, чувствуешь силу, за тобой Новицкая. Но через полгода всё может измениться.
— В одном месте ухудшится, в другом улучшится. Всё правильно. Нужно работать в разных направлениях.
Он задумчиво трёт переносицу указательным пальцем, погрузившись в размышления.
— Это дело непростое, — наконец произносит он. — Во-первых, Каха связан с блатными, а нам сейчас нет резона там воду мутить. Во-вторых, работает человек и пусть работает. Он только начал ещё. В-третьих… В общем, есть и в-третьих и в-четвёртых. Убирать мы его пока не собираемся.
— Зря. От меня эффект больше будет. А если я с блатными утрясу и уберу его сам, причём чисто и в рамках кодекса?
— Самомнение у тебя немалое. Только всегда ли это на пользу? Уберёшь, тогда можно будет рассмотреть твою кандидатуру. Но для этого тебе придётся помочь мне ещё в одном деле.
— Считайте, что дело сделано. Помочь в вашем деле я и авансом могу, не дожидаясь достижения первых двух условий.
— Хм. Ты хорошо подумал?
— В общем, да, — чуть помешкав, отвечаю я.
— Ну ладно. Просто только что ты подписал договор своей собственной кровью. Ты это понял?
— Вот вы значит кто на самом деле? Серьёзно? Сейчас аж мурашки по спине побежали. Только не смейтесь, как Мефистофель.
— Да теперь нам обоим не до смеха будет, — говорит он тихо, но пафосно.
Излишне пафосно. Ну, это ты зря Рома, посмеёмся ещё. Отчего бы не посмеяться?
Двадцать третье февраля — красный день календаря. Вообще-то не красный, рабочий день это, просто в этом году на субботу выпадает. И это уже завтра, но пока дождёшься поседеешь и весь адреналин на годы вперёд выработаешь. Да, Раджа? Да. Хороший, хороший мальчик. Только ты со мной не споришь и делаешь всё, как я сказал.
Хотя нет, лукавлю. Все меня слушаются, все. Артюшкин, Лида, Трыня, Платоныч, даже Каха, Баранов и, в некотором смысле, Куренков. Ну что же. Значит надо действовать. И вечный бой, покой нам только снится. Верно же? Верно, Радж, верно.
Я выхожу из дому и иду в горком. Мы красные кавалеристы и про нас былинники речистые ведут рассказ. Вот же прилепилось, теперь до ночи будет в голове крутиться. По радио только что услышал.
— Здравствуйте, товарищи, — приветствует собравшихся Новицкая. — Все у нас? Давайте начинать.
Заседание проходит, как обычно. Обсуждаются всё те же вопросы и с теми же интонациями. Многие члены бюро относятся к моему присутствию мягко говоря нейтрально и индифферентно, вероятно считая краткосрочной блажью Новицкой. Ну что же, увидим. Как будут развиваться события, покажет время. Или «Время».
— Иванова, — говорит Ирина в конце заседания. — Что у нас по завтрашнему мероприятию? С транспортом всё решено? Не будет сбоев, как в прошлый раз?
— Всё решено, подтверждено и несколько раз перепроверено. Выезжаем в восемнадцать часов от горкома. Будет междугородний «Икарус».
— А с питанием и программой какая ситуация?
— Всё чётко. Согласно инструкциям.
— Ну, хорошо, Лена. Значит завтра в восемнадцать часов все должны быть как штык. Уважительная причина для отсутствия — смерть. Больные — на носилках. Всё ясно? Вопросы по программе к товарищу Ивановой. Всё. На этом заседание объявляю закрытым.
Все начинают расходиться, а я подхожу к Новицкой. Не я один. Вокруг неё оказывается целая толпа, но она, заметив меня, кивает:
— Слушаю тебя, Егор.
— Ирина Викторовна, — говорю я, — хотел предупредить, что я завтра могу опоздать.
— Что?! — сдвигает она брови и в этом возгласе отчётливо слышится львиный рык. — Ты не слышал, что я только что говорила?
— Слышал, конечно, и я обязательно буду. Честное комсомольское. Просто могу немного задержаться.
— А ты что у нас председатель совета министров? То есть ты думаешь, что уважаемые старшие товарищи будут тебя ждать, пока ты решаешь свои неотложные министерские дела?
— Нет, конечно, я так не думаю. Семеро одного не ждут. Это мне известно. Так что, если я не закончу свои дела до восемнадцати часов, то доберусь самостоятельно.
— Не слишком ли ты самостоятельный? Вернее, не слишком ли много ты о себе возомнил? Чтобы был вовремя, если не хочешь получить взыскание.
— Взыскание не хочу, буду вовремя, — согласно киваю я. — Но если вдруг опоздаю приеду сам. До свидания товарищи. До завтра.
Хочу ещё добавить: «Ленин, партия, комсомол!», но сдерживаюсь и ретируюсь молча. Если бы не присутствие посторонних, она бы меня разорвала голыми руками. А теперь вынуждена молча смотреть мне в спину. Но и от одного её взгляда у меня горит между лопатками. Точно ожог будет. Вот ведь баба. Неукротимая. Пока.
Из телефон-автомата я звоню Лиде. У неё всё нормально. Естественно, она нервничает и поэтому рычит, как пантера. Да, кстати, она даже похожа на
