– Разумеется, – наклонил я голову. – Правда, у нас не получилось с творцом НЕРвов, вы знаете, чем все кончилось.
Оба молчали. Знали, конечно.
– Далее мы собирались провести встречу, так сказать, на высшем уровне, но вмешались… м-м-м… обстоятельства.
– Мы знаем и об этом, в связи с чем выражаем соболезнование, – сказал Сэйтё. – Тем не менее господин Шептун не погиб, и это главное. Все достигнутые договоренности остаются в силе. Но что же дальше?
– А дальше я могу дать вам план штаб-квартиры якудза. Сейчас наиболее подходящее время для решительных действий, не так ли?
– Так, – согласился Ояма. – И все-таки вы нас еще не убедили.
– Я и не собираюсь вас убеждать, господин Ояма. Вы – мудрый человек и сами понимаете, что другого подобного случая не будет. На нашей стороне – подмосковная группировка, на нашей стороне – Независимые Черные. На нашей стороне – Шептун, который, несмотря ни на что, остается значительной силой. Неужели вы способны отказаться?
– Я – нет, – покачал головой старик и сбросил кота с колен. Тот грациозно соскочил на пол, потянулся, мяукнул и забрался в свободное кресло. – Но что скажет Сэйтё-сан?
– Я – за, Ояма-сан. – Молодой японец встал, более ничего не объясняя. – Хорошо, господин Таманский. Мы согласны помочь вам. План у вас с собой?
– С собой. – Я подал ему копию дискеты, которую Сэйтё положил во внутренний карман пиджака.
– Что ж, ваша цена – место Тодзи, – произнес Ояма, не открывая глаз. – И не забудьте об этом. А что делать с НЕРвами, будем решать вместе. Сообразно участию каждого в деле, господин Таманский.
40. Артем Яковлев. Кличка Аякс.
Программист.
Без места работы
Когда Мартин и Таманский укатили, я остался сидеть у телевизора, стараясь разобраться в своих чувствах. Потому что именно в них наблюдался довольно неприятный сумбур, разброд и брожение.
Я перестал питать надежду разобраться в происходящем вокруг меня, поэтому теперь все силы сосредоточил на том, чтобы навести хотя бы приблизительный и общий порядок внутри.
И согласно советам популярных психологов я задался вопросом: «Что меня беспокоит?» И, что самое удивительное, получил на него довольно четкий и быстрый ответ. Меня беспокоит свое собственное душевное равновесие и собственная реакция на происходящее вокруг.
Дело в том, что я не впал в панику, как большинство обывателей, сидящих по квартирам в слепом ожидании окончания заварухи, я не впал в полубесконтрольное профессиональное оживление, как, например, Таманский, которому просто не терпелось посмотреть на все своими глазами, я и не пришел в состояние сосредоточенной решимости, готовности к любым действиям, как, например, Костя-боевик и вся его команда. И, что самое неприятное, я совершенно не переживал, как Тройка, за тех людей, которые забрасывали своих-других-таких же гранатами, выжигающими нервную систему, поливали улицы с верхних этажей самодельным напалмом, стреляли, убивали. Я не переживал. Совсем. Словно это был не мой народ, не моя страна, не мое… Все не мое. Словно есть я и есть страна. Отдельно от меня. Именно это и тревожило меня в первую очередь.
Глядя на экран, я попытался вызвать в себе сочувствие к убитым… Не получилось. Попробовал проникнуться презрением к политикам, которые все это допустили. Не вышло. Попытался вызвать в себе злобу к киберам… Даже эта привычная мысль не прошла. Я попытался ужаснуться творящемуся хаосу. И вдруг понял, что я пуст. Как старый орех. Во мне не осталось ничего. От этой мысли меня начало легко-легко трясти.
Я ощутил легкие позывы к рвоте, и невыносимо захотелось плакать.
Оказывается, я стал черствым, как корка хлеба, которая пролежала на столе многие недели. Стал невосприимчив к внешним раздражителям, горестям чужих людей, их проблемам… И сейчас мне страшно только от того, что это случилось со мной.
Как же так? Почему?
Моя память, как в замедленном кино, начала прокручивать передо мной события прошлых дней. Все смотрелось под каким-то другим углом, с той точки знания, с позиций того опыта, которого я набрался за эти дни. Какие-то шестеренки закрутились во мне, протаскивая пленку с моими воспоминаниями через сознание… Эти шестеренки щелкали, потрескивали, словно продираясь сквозь паутину. Меня бросало то в жар, то в холод. Голова становилась то похмельно тяжелой, то немыслимо легкой. События странно перемешались, потеряли свою хронологическую последовательность, а взамен обрели какую-то другую систему, другой порядок, понять который не смог бы никто.
Я вздрогнул. Я очнулся. Кто-то внутри крикнул: «Стоп!» И машина, крутившая ленту моей жизни, остановилась. Я подошел к Тройке.
– Слушай, старик…
– А! – Тройка встрепенулся. – Ты чего? На тебе лица нет.
– Да? Возможно… У меня тут проблемы. Ты…
– Чего? Поплохело? – Тройка поднялся с пола и взял меня под руку, (Неужели я действительно так плохо выглядел?)
– Ну не совсем… В общем… Ты не удивляйся, у тебя что-нибудь есть? В смысле дурь какая-нибудь?
– Не понял. Ты ж вроде не ширялся…
– И не собираюсь начинать. Мне… Мне бы в себе поковыряться. Знаешь, без напряжения так… Чтобы со стороны взглянуть и… Ну ты должен знать больше моего в этих делах. Я не в плане кайф получить, я просто сейчас если не расслаблюсь, то погорю. Пробки придется выворачивать. А я когда с катушек скатываюсь, я не в себе становлюсь… Ну… Ну есть у тебя что-нибудь?!!
– Угу… – Тройка оценивающе на меня посмотрел. – Наполняй ванну. Есть у меня тут кое-что.
– А ванну зачем? – Я подумал, не впал ли Тройка в очередное «шутливое» настроение.
– Ванну… Помоешься. А то запылился… Да и втыкает эта штучка именно в воде хорошо. В теплой. Горячей особенно не надо. Давай. Я с тобой посижу, за этой штукой пригляд нужен.
Тройка вошел в ванну, когда я уже лежал по самые уши в воде. Было очень приятно, но то состояние, которое погнало меня за наркотиками, не прошло. Тройка на всякий случай спросил:
– Ты точно этого хочешь?
– Да. Я, может быть, даже не хочу, просто надо. Чувствую.
– Ну, как знаешь… Это смесь. Тут психоделики, галлюциногены и что-то типа релаксина. Действительно релаксина, а не той бурды, которую продают на каждом углу.
– А называется-то как? Помру и не буду знать от чего. – Я как будто шутил, но слова вырывались сами по себе, они уже принадлежали не мне, а тому, кто завладел моим телом.
– Называется… коктейль «Маэстро». Уверен?
– Уверен… – сказал я, принимая из рук Тройки небольшой вытянутый прямоугольничек со скругленными краями. Белый, с мелкой кристаллической структурой.
– Положи под язык и жди. Подействует не сразу… Так что еще можем поговорить и все такое.
Не знаю почему, но Тройка смотрел на меня с нескрываемым беспокойством. Я никогда не замечал в нем этого. Или никогда он не видел меня в таком состоянии.
Дрянь оказалась на вкус никакой. Совсем никакой. Казалось, что во рту растворяется кусочек пластмассы. Ну и черт с ней… Не во вкусе дело.
– Слушай, а чего тебя так разобрало? – спросил Тройка. – Я что-то не пойму.
– Я и сам не пойму. Точнее… Слушай, ты вот что испытываешь, когда на экран смотришь?
– Ты имеешь в виду путч?
– Да.
– Ну… Целую гамму эмоций. От…
– Не продолжай. Вот именно, гамму! А я ничего не испытываю. Даже равнодушия не испытываю. – Терпеть не могу выкладывать все, что на душе скопилось, но, кажется, даже на это сейчас мне было наплевать. – Знаешь, как будто это все дурное и бесталанное кино… Или модулирование реальности в компьютере. Не с нами происходит и вообще не с людьми. У тебя такое было?
– Было… – сказал Тройка тихо. – Когда отец умер. Он в морге лежал, а я рядом сидел… И ничего.
Ни слез, ни злости, ни сожалений. Ничего. Мать там убивалась, рыдала… А я сижу как истукан… А потом вдруг как зареву. Не оттого, что отца не стало, а оттого, что стало страшно этого состояния своего. И стыдно. И еще долго потом меня по всяким мозгодавам водили… Они что-то такое там бредили в своем ключе. Про подавление эмоционального тонуса, кривые выводили, графики. Активность каких-то долей мозга. А потом заявили, что это у меня просто от шока. Ну, как будто я предохранители пережег в один миг, даже не заметил. Защита подсознания. Мозгодавов у нас тут нет… Так что помоги себе сам. По крайней мере, постарайся. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
– Тройка, ты вот мне скажи, зачем ты это все делаешь? Затеял это все зачем? Только честно. Мы, может быть, завтра-послезавтра на пули напоремся – и кранты.
– Помирать я не собираюсь. Рано еще. А про затеи… Ты имеешь в виду охоту за НЕРвами?
– Да. Все это.
– Хм… Мне самому НЕРвы-то и не нужны.
– Да я понимаю, они этому нужны, Антону. Зачем, правда, тоже непонятно. Без схем и документов в них никто не разберется. Государству это на фиг не надо, как всегда. Государство у нас само в себе и отдельно от народа. Знаешь, родители такие бывают… – Тройка кивнул. – Вот. А если с НЕРвами и разбираться, то только на госуровне. Если уж японцы не разобрались…
