Деларми встала. Она больше не улыбалась. Говорила она нервно, но изо всех сил старалась держать себя в руках:
— Чушь! Первый Оратор, извольте прекратить это! На повестке дня вопрос о преступном поведении. Всё, что он нам тут рассказывает, — не просто ребяческая дребедень, но не имеет никакого отношения к делу. Ему не удастся оправдать своего поведения за счёт изложения туманных теорий, которые имеют смысл только в его воображении. Я предлагаю провести голосование: единогласное голосование за осуждение.
— Подождите! — резко вступил Гендибаль. — Мне была предоставлена возможность сколь угодно долго высказываться в свою защиту. У меня остался один вопрос, который я намерен вам изложить. Как только я расскажу об этом, можете переходить к голосованию, и с моей стороны не будет никаких возражений.
Первый Оратор устало потёр руки.
— Можете продолжать, Оратор Гендибаль. Позвольте напомнить Уважаемым Ораторам, что обвинение подвергаемого импичменту Оратора — дело столь тяжкое и беспрецедентное, что мы никак не смеем предъявить обвинение, не дав Оратору высказаться полностью. Помните и о том, что даже тогда, когда нам покажется, что вынесенный приговор удовлетворит нас, он может не удовлетворить тех, кто придёт за нами. Не могу поверить, что любой сотрудник Второй Академии, особенно же члены Стола Ораторов не учитывали исторической перспективы такого события. Давайте же действовать так, чтобы не было стыдно перед Ораторами, которые сменят нас в будущие века.
Деларми язвительно прокомментировала:
— Наши потомки, Первый Оратор, скорее всего, посмеются над нами из-за того, что мы столько времени бьемся над решением столь очевидного вопроса. Учтите: продолжение защиты — ваше решение.
Гендибаль глубоко вздохнул.
— Итак, в соответствии с вашим решением, Первый Оратор, я хотел бы пригласить свидетельницу — молодую женщину, с которой я познакомился несколько дней назад и без помощи которой я не только не смог бы попасть на Заседание, но и вообще не остался бы в живых.
— Женщина, о которой вы говорите, Оратор, знакома членам Стола? — спросил Первый Оратор.
— Нет, Первый Оратор. Она уроженка этой планеты.
Деларми выпучила глаза:
— Дум-лян-ка?!
— Да. Именно так.
— Но о чём с ней можно говорить? Их свидетельства не могут быть приняты во внимание. Они… пустое место, их просто не существует!
Губы Гендибаля дрогнули — но нет, это не была улыбка. Резко, жестко он сказал:
— Физически думляне существуют. Они люди, и им отведена роль в Плане Селдона. Косвенно прикрывая Вторую Академию, роль они играют важнейшую. Я бы хотел сразу отмежеваться от негуманного отношения к местным жителям, высказанного Оратором Деларми. Надеюсь, её реплика будет внесена в протокол и в дальнейшем рассмотрена при решении вопроса о её несоответствии посту Оратора. Но, может быть, остальные Ораторы согласны с замечанием Оратора Деларми и готовы отказать мне в возможности представить мою свидетельницу?
Первый Оратор сказал:
— Пригласите вашу свидетельницу, Оратор.
Выражение лица Гендибаля стало более спокойным — так выглядел бы любой человек на суде. Сознание его держало оборону, но за линией заграждения он ощущал, что опасность позади — он выиграл, он победил.
34
Сура Нови заметно нервничала — глаза её были широко открыты, нижняя губа слегка дрожала. Время от времени она сжимала и разжимала пальцы, грудь её вздымалась от неровного дыхания. Волосы её были зачесаны назад и собраны в пучок. Руки теребили складки длинной юбки. Она обвела торопливым, испуганным взглядом всех собравшихся, и глаза её наполнились страхом.
Ораторы взирали на неё — кто с жалостью, кто с неудовольствием. Деларми вообще не удосужилась посмотреть на неё — делала вид, что не замечает её присутствия.
Гендибаль легко и нежно коснулся поверхности сознания Нови — как бы погладил его успокаивающей рукой. Он мог бы, конечно, приободрить её, коснувшись её руки или щеки, но в нынешних обстоятельствах это было невозможно, недопустимо.
Он сказал:
— Первый Оратор, я слегка успокоил сознание этой женщины, чтобы её показания не были искажены страхом. Будет ли вам всем, Ораторы, угодно присоединиться ко мне и удостовериться, что, помимо успокоения, я больше никоим образом не воздействовал на её сознание?
Ментальный голос Гендибаля так напугал Нови, что она в ужасе отшатнулась. Гендибаля это нисколько не удивило. Он понял, что она никогда не слышала, как разговаривают между собой сотрудники Второй Академии высокого ранга. Никогда в жизни ей ещё не доводилось присутствовать при таком необычном общении, выражавшемся в диковинной, быстрой комбинации звуков, тона, интонации, выражения лица и мыслей. Испуг, однако, миновал так же быстро, как вспыхнул, едва только Гендибаль, образно говоря, смахнул его с сознания Нови.
На лице Нови воцарилось безмятежное спокойствие.
— Позади тебя стул, Нови, — сказал Гендибаль. — Садись, пожалуйста.
Нови немного неуклюже поклонилась и села.
Говорила она довольно-таки чётко, и Гендибаль просил её повторить сказанное лишь тогда, когда её думлянский акцент становился слишком сильным. Иногда он повторял вопросы из формального уважения к заседателям.
Стычка между Гендибалем и Руфирантом была описана спокойно и подробно.
— Скажи, Нови, — спросил Гендибаль, — ты всё видела от начала и до конца собственными глазами?
— Не, Господин, а то бы я быстрее покончить всё это. Руфирант хороший парень быть, но не быть слишком умный.
— Но ты рассказала всё, как было. Как это возможно, если ты всего не видела?
— Руфирант мне рассказать потом, когда я спрашивать. Он быть стыдно.
— Стыдно? Он когда-нибудь раньше вел себя так?
— Руфирант? Не, Господин. Он добрый быть, хотя и здоровый. Не забияка быть вовсе, и он бояться мученые. Он часто говорить: они могучие быть сильно, много сила есть у них.
— Почему же тогда он вел себя совсем по-другому, когда встретился со мной?
— Это странно быть. Мне не быть понятно. — Нови покачала головой. — Он быть не такой, как всегда. Я говорить ему: «Деревянный твой башка, как ты мог быть обижать мученый?» Он мне говорить: «Сам не знать, как такое случиться. Будто я быть не я, будто я смотреть, как кто-то другой делать это».
Оратор Чень прервал её:
— Первый Оратор, какова ценность рассказа этой женщины? Что нам за дело до того, что она спросила и что ей ответил этот мужчина? Разве нельзя пригласить его самого и у него спросить об этом?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
