— Мы еще и круче можем! — радостно ляпнул Персен, — правда, Трюмо?
Насупленное чело великана отражало мучительную работу мысли. Пришла его очередь оказаться в центре внимания — зрелище было величественным.
— Так ты что, гад, подглядывал за нами? — взревел Трюмо.
Персен пошатнулся, уронил глухо брякнувший мешок, попытался его поднять и в изнеможении опустился на землю. Закон всемирного тяготения одерживал победу над алчностью; мешочек на шее, два кошеля на поясе и парадный шлем безвестного императора стремились к земле, невзирая на персеново сопротивление. Золото стремилось на родину, в недра.
— Я больше не могу, — прохрипел Персен, сдергивая драконоподобное чудище с головы.
— Приехали, — пыхтящий Трюмо обрушился неподалеку. Устрашающих размеров телега, скрипнув, остановилась. — Вот вредный старик, а? Не мог лошадей наколдовать?
— Лошадок ему! — Персен, наконец, справился с ремнями золотого (ну, или очень похожего на золотой) доспеха и принялся стягивать поножи, — в любом случае, на подходах к деревне добро надо будет прикопать.
— Да. Надо. — Голос Трюмо звучал как-то потерянно.
— Теперь все изменится!
— Изменится, — эхом отозвался Трюмо. Взгляд великана был устремлен куда-то за горизонт.
Воспоминания — страшная сила. Большую часть времени они лениво ползают на задворках сознания, словно жирные мыши в богатом погребе, но стоит ненадолго отвлечься от дел насущных, расслабиться — и тишайшая мышь превращается в опаснейшую тварь, норовящую исподтишка пронзить ваше сердце острым клинком ностальгии.
— Мы богаты и можем позволить себе все, что угодно! Можем, Трюмо? — Добытое богатство отчего-то не грело душу Персена так, как грели мечты о нем.
— Конечно, сможем. — Трюмо предавался воспоминаниям, внимательно разглядывая безрадостный пейзаж.
— Мы купим таверну, или нет — замок, — неуверенно предложил Попрыгунчик, — ну не такой, конечно, здоровый, как Бринн, а небольшой, уютный, и там обязательно
будет стена и донжон с плоской крышей и… Трюмо! Да что с тобой?
— Прекрати.
— Что прекратить?
— Да прекрати же!
— Что?
— Перестань разговаривать о деньгах! Лучше скажи, что нам делать? — таким мрачным Трюмо не выглядел даже с похмелья.
— А, ты об этом, — Персен помрачнел, — ну так мы никому не скажем. К тому же, у нас есть деньги, и мы сможем превосходно развеяться, забыть обо всем…
— Нет.
— Может быть. — Персен пристально разглядывал полированный доспех. Отражению явно было тоскливо.
— Я знаю, что нужно делать, — Трюмо на удивление легко вскочил.
— Ты же не хочешь сказать, что?..
— Мы возвращаемся.
Магу снились кошмары. Сильный ливень барабанил по крыше башни, и старику казалось, будто демоны преисподней явились по его душу. Демоны вопили дурным голосом, звали мага по имени и по матушке, до самого рассвета. А утром ворота содрогнулись от мощного удара. Ругаясь, маг выбрался из постели и, с трудом нашарив под кроватью шляпу-невидимку, нахлобучил ее на морщинистую лысину. Влез в тапочки, накинул мантию поверх ночной рубашки и, прихватив любимый зонтик, вышел на стену. Накрапывал дождь, и края раскрытого зонтика слегка выдавались за пределы поля невидимости, но в таком тумане это было незаметно.
— Кто посмел нарушить мой покой? — начал было маг, но закашлялся, — кого там принесло в такую рань?
Из плотного, хоть на хлеб мажь, тумана показались две мокрые фигуры.
— Господин маг! Не могли бы вы проявиться ненадолго? — Персен неуверенно переминался с ноги на ногу. — У нас к вам небольшое деловое предложение.
— Верни все как было, — бухнул Трюмо.
— И что дальше? — спросила жена трактирщика.
— И все. — Ламме поднял со стола опустевшую кружку и выразительно посмотрел на Эльзу.
— Ну нет! Или ты рассказываешь, что было дальше, или ноги твоей больше здесь не будет!
— Прекрасно. — Ламме хитро глянул на слушателей и продолжил медовым голосом: — И жили они долго и счастливо, и умерли своевременно. Говорят, что их дети и внуки основали поселение, на месте которого затем возник город, прекрасный, гостеприимный город, таверны которого весьма щедры на пиво и закуску для бедных путников. Этот вот самый город, — уточнил он.
Публика потрясение молчала.
— Я всегда подозревал, Эльза, что на самом деле ты — мужик, — пробормотал трактирщик.
Увесистая дубовая табуретка с грохотом врезалась в стену.
Макс Олин
ГРИФОН ИЗ ЗОЛОТА И СНЕГА
Не так давно я заметил, что жизнь умеет меняться быстро и необратимо, как снежный ком. Все происходит в то время, пока ты безуспешно силишься прийти в сознание, образно говоря, конечно, и поверить в реальность происходящего. А затем… Пустота, ветер, и ты — понимающий, что все сдвинулось, сорвалось со своих мест. И тебе уже нравится новый расклад (а может не нравится — иногда ты не успеваешь этого понять). Но одно остается незыблемым. Ощущение, что ты никогда, ни при каких обстоятельствах не поверил бы раньше, что все случится именно так. Моя жизнь уже порядком облипла снежными комьями «радикальных перемен», и я был рад большинству из них, в самом финале, когда разум уже мог включиться и сообщить, что все закончилось как нельзя лучше. Но, со свойственным всей человеческой породе упорством, я продолжал искать в этих комьях крупицы золота. Искать — и не находить…
Воспоминания отрывочны. Я еду в метро, на коленях — свежекупленный «Арабский кошмар» Ирвина. Гвалт, шум, соседка рассказывает кому-то безумную историю своего зятя. Сюжет уже стал классическим. Справа — мужичок с сонным лицом. Пялится в мою книжку. Я перебираю буквы, пока не начнется знакомый приступ тошноты — не могу читать в транспорте, а хочется… Убираю книжицу в сумку, закрываю глаза и жду, когда голос свыше произнесет название моей станции. Привычка, отработанная временем.
…Скорость…
…Полет в темноте. Дикий, стремительный…
…Мимо проносятся тени…
…Огни, похожие на звезды…
…Темные небеса, и…
Легкое белое перышко, плавно опускающееся вниз…
Тишина…
…Двигаться на четырех лапах…
…Лететь в высоте, и петь песни ветру…
…Смотреть на мир золотыми глазами…
…Знать то, чего никто никогда не узнает…
…Верить в то, чего никогда не случится…
…Бежать, чтобы остаться…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
