досадой уставившуюся на все это, как бы спрашивая глазами, какого хрена ты, черт, приперся сюда и смущаешь мою подругу? О, твоя подружка тоже не безобидный цветочек, который можно смутить. Ее заносчивый взгляд в этот момент был направлен на полуметровую статуэтку, словно раздумывая, вставлять ее кому-то или все-таки не вставлять. Ну давай, изгоняй уже своего демона. И лишь где-то далеко-далеко на заднем плане маячила сцена с комиками и стендапом. Реально, было в этой фотке что-то зловещее. Она напоминала криповый кликбейт «за три секунды до» или «они не знали что…» Надеюсь, через три секунды этот Биг-Бен все-таки будет торчать у него из задницы. На такой стендап, пожалуй, стоило посмотреть.
Однако когда я зашел в бар, столик оказался пустым. Там не было уже ни Марианки, ни Инны, ни Катерины, ни ее личного демона — только Биг-Бен, абсолютно целый и, можно сказать, девственно нетронутый, на которого никого сегодня не насадили. Жаль. Оглядевшись, из всей компании я обнаружил лишь нашу Венеру, которая с задумчивым видом стояла у окна.
— А где Инна? — я подошел к ней.
— Убежала за хозяйкой.
О, кто-то опять не хочет быть милой и пушистой. Не надолго ж тебя хватило.
— А ты почему здесь?
— А я смотрю стендап, — отозвалась Марианка, не сводя глаз с окна. — Самый лучший сейчас вон там, — и небрежно махнула на темную улицу.
Недалеко от отельного крыльца под ярким фонарем стоял дурацкий «М» рядом со своей дурацкой тачкой. Что, уже сваливает? Надо сказать, если Катерина любила большие машины, то этот предпочитал маленькие, спортивные и дорогие, какие мамочки дарят своим любимым сынкам. На белоснежной бочине только и не хватало граффити «Mama’s Boy». Хотя граффити там все-таки имелось: весь багажник был залеплен ярко-красными поцелуями, как будто куча девчонок гнались за ним и зацеловывали задницу его авто. Да их и сейчас набежала толпа.
Облепив своего кумира тесным кружком, рядом топтались двойняшки и Лизавета, коллективно вздыхавшие по нему все это время. Прям какой-то клуб бывших жен, но драматика была как около последней шлюпки на Титанике. Это был принцип последнего кусочка торта на праздничной тарелке — разумеется, его хотели урвать себе все. Только вот этот охреневший кусок мог еще и выбирать. Ну давай, увези уже кого-нибудь, кто там в твою тачку поместится? Двойняшки бы отлично поместились, одна рядом, другая в багажник — потому что в этой тачке было место только для его единственной, неповторимой, уникальной задницы и максимум еще одной, но не абы какой, а, видимо, тоже какой-то особенной.
И тут, наконец-то, случилась кульминация этого стендапа. Из здания по ступенькам с саквояжем в руке сошествовала Императрица — что было предсказуемо, но лица девчонок на улице вытянулись так, словно они этого совершенно не ожидали. Однако это было уже и не важно — на них сразу будто накинули полог невидимости. Мишель моментально закончил разговор, подскочил к ее величеству, забрал у нее сумку, закинул техничненько в багажник, а после распахнул перед ней дверцу машины и вытащил оттуда, как фокусник из шляпы, огромный букет белых роз. Девчонки, стоявшие вокруг тачки, побелели следом. Казалось, даже в здании было слышно, как громко хрустит их дружно потрескавшееся эго. Да что там, казалось, я слышал этот треск даже рядом с собой.
Приняв цветы, Катерина с царственным величием уселась в тачку. Ее водитель с не менее довольной рожей помахал остальным и плюхнулся за руль. А что, в отельном бизнесе всегда так: когда приезжаешь в последний момент, места уже не остается, поэтому нужно взять свой багаж и уехать обратно, что он сейчас и делал. В общем, одно зло увозило другое зло. Итого: минус два зла. И почему никто не радуется?
Тачка тронулась с места, оставив всем его фанаткам лишь запах его выхлопной трубы. Все, кто хотели закусить амбициями Катерины, закусили только собственными амбициями. За одно мгновение элитный отель «Prestige» словно сменил вывеску на «Loserville», в котором остались одни неудачницы. Для полноты драматики не хватало только Принца, который бы высунулся из окна и кричал на всю округу «Катерина! Катерина! Не уезжай!» — сквозь оконную раму, ломая ее до треска. Видимо, именно поэтому она его сюда и не взяла — бережет свой отель. По итогам ожидаемого фейерверка Мишель так и не устроил, но от его появления полыхнуло у всех знатно.
— Не работает все-таки елочка, — провожая тачку глазами, изрекла рядом Марианка. — Не сбылось мое желание.
Ну так нечего было загадывать всякую фигню. Вот загадала бы меня — и все бы сбылось.
— А что ж ты тогда не там? — с легкой иронией поинтересовался я и в ответ на ее вздернувшиеся брови пояснил: — Попрощаться с подругой…
— В кружке отвергнутых фанаток? — усмехнулась собеседница. — Что я там забыла? Да и ей точно не нужны ничьи прощания, прощения и разрешения… Два самых отвратительных человека, которых я только знаю, — добавила она, отворачиваясь от окна. — По отдельности они еще выносимы, но когда вот так…
Ангельски голубые глаза внимательно остановились на мне.
— Они все думают, что я выкину сегодня какую-то пакость. Сорвусь, устрою что-нибудь просто вот из-за этого… — дьявольски острые ноготки махнули на темную пустую улицу, где недавно прошел стендап. — Зря они все думают. Мне вот на это глубоко-глубоко плевать…
В утешение можно было сказать лишь одно: да они о тебе не думают, поверь, им на тебя плевать еще глубже. Но я все-таки надеялся помять эти идеальные сиськи и эту безупречную задницу, так уютно устроившиеся под повешенной над окном омелой — поэтому промолчал.
— Пусть не думают, что это хоть как-то задевает мое сердце, — добавила красотка. — По крайней мере, в отличие от нее, у меня оно хотя бы есть… Так что я ничего сегодня не сделаю.
В смысле — ты ничего не сделаешь? Уже даже я настроился на какую-нибудь твою пакость — особенно на ту, где ты что-то делаешь с парнем Инны. Не разочаровывай меня, Марианка. Зачем же ты тогда так картинно стоишь под омелой и так пристально смотришь на меня, словно
