Подозвал своих товарищей. Они тоже заинтересовались находками. Рядом проходили солдаты, обслуживавшие наш монтажно-испытательный корпус. Один из них Марат Ахунбаев сказал мне:
– Это, наверное, надгробия. У нас, на Востоке, они устанавливаются возле захоронений.
– Неужели полигон построен на кладбище? – моему удивлению не было предела.
В этот момент со стороны 40-ой площадки донесся раскат грома – это заработали ракетные двигатели. Все мы повернулись в сторону старта. Ракета медленно стала подниматься вверх, распарывая блеклый от жары небесный свод в противоположную от нас сторону.
– Каждый раз, когда стартуют ракеты, охватывает меня чувство гордости за человеческие достижения! – воскликнул кто-то.
Другой подхватил:
– Наши предки мечтали о полете к другим мирам, но только мы приблизились к этому!
И тут кто-то впереди заорал:
– Смотрите, она изменила курс и летит прямо на нас!
– Спасайтесь, братцы! – истошно завопил какой-то лейтенантик.
Наша группа испытателей оцепенела, не восприняв призыв лейтенанта. Но громкий командный крик подполковника «Все по машинам!» заставил прийти в себя. Первыми вскарабкались в свои грузовики солдаты. Их транспорт уже выруливал на дорогу. Наши днепропетровские, харьковские, московские, ленинградские ракетостроители бросились штурмовать автобусы. В один из них я протиснулся последним, прижался лицом к ветровому стеклу. Через пару километров автобус вылетел «на всех парусах» на шоссе. Вижу, как впереди по шоссе бежит женщина. «Почему автобус ее не обгоняет?» – мелькнула мысль.
Наш днепропетровский водитель Саша смачно выругался:
– Ну и баба! Ставит мировой рекорд! Вот до чего страх доводит! Я на своем автобусе не могу ее обогнать!
Что было, то было. Действительно, наш автобус мчался, спасаясь от ракетного удара, на максимально возможной скорости. Но скорость женщины, пытавшейся избежать ракетной катастрофы, была еще больше!
Была образована комиссия по расследованию ракетной аварии, устроенной сибиряками. В нее вошли представители нашего предприятия, как создателя злополучного «изделия», так неудачно отстрелянного сибиряками. Первым предположением нештатной его работы было – необычное поведение рулевых двигателей первой ступени из-за неправильных команд, поступавших от системы управления. Были и другие мнения. Спорили горячо. Спокойствие сохранял только один член комиссии – представитель ленинградского ГИПХа – института по разработке ракетного топлива – та самая женщина, поставившая «мировой рекорд» по бегу от ракеты. Она прекрасно знала смертельность созданной ею ракетной топливной сути. Но на заседании госкомиссии волноваться ей было незачем, ведь члены комиссии сразу же согласились, что ее продукция к аварии не имеет никакого отношения. Всю неделю члены комиссии «банковали», пока не пришли к согласию.
А потом наступил черед нашего основного испытательского «бдения» над очередной новейшей «машиной» 15А18 на стартовой площадке 109. С бугра площадки я в который раз попытался понять, зачем там, внизу расположилась юрта с бараньим стадом? Но затем решил еще раз попытать счастья за стартовым «забором». Обошел его. Самоцветы не исчезли. Попросил у солдат лопату. Еще раз попытался проникнуть «внутрь земли», но и здесь ее внутренность была пуста. Какой злой демон ее опустошил?
3. Советский академик А.Е. Ферсман и его «Минералогия и геохимия пустыни»
Вспомнил я спортивные походы по горам. Каждое лето, если испытания наших баллистических, стратегических, межконтинентальных ракет не затрагивали летний сезон, я вливался в команду сотрудников нашего КБ «Южное». Под эгидой нашего спортивно-туристского клуба «Метеор» мы выполняли в горах спортивные нормативы по горному туризму. Побывали на Кавказе, Тянь-Шане, Памире. Какие только минералы ни попадались нам!
…На моих ладонях красовались прозрачные кристаллы. Слово «кристалл» в переводе с древнегреческого означает «родственный льду». Плиний, например, писал: «Из небесной влаги и чистейшего снега должны рождаться хрустали». Мы теперь с улыбкой читаем эти строки. И все же горный хрусталь тесно связан с заоблачными вершинами, вечно покрытыми снегом, и прозрачнейшими струями воды, которые, вырываясь из-под ледников, скачут по отвесным скалам.
Родина кристаллов, лежавших на моих ладонях, – Центральный Памир. Я их нашел в Таджикистане, на склонах высочайшего хребта Памира – хребта Академии Наук. В его систему входит пик Коммунизма – 7495 метров над уровнем моря. В тех местах хрусталя настолько много, что там организована была его промышленная добыча. В долине реки Ванч, например, обосновалась геологическая база. Ее территория была огорожена подобием забора – натянутой на редких столбах проволокой. От чисто символических ворот расходились дороги и тропы к штольням. Их на склонах хребтов, на высоте четырех – пяти тысяч метров пробили рабочие геологических партий. Они все лето извлекали из горных пород прозрачнейший камень – кристаллы хрусталя – ценнейшее сырье для радиотехнической промышленности СССР. Свозили его на ишаках на базу и складировали на территории базы под открытым небом. Получался хрустальный бугор.
Жаркий душный день. Солнце пыталось иссушить неразумных человеков, бросивших ему вызов, с рюкзаками за спиной отправившись в путь. Горы, окружающие Ванч, и сам поселок затянуты тончайшей пылью. Как утверждали местные жители, накануне ветер принес ее из знойных афганских пустынь. При подходе к неброским строениям Ванчской базы геологов я споткнулся о валявшиеся в придорожной пыли камни. В воздухе мимо меня просвистело что-то и упало рядом. Поднял я это что-то. Каково же было мое удивление, что это нечто оказалось, как ни странно, полупрозрачным горным хрусталем. Посмотрел в сторону обидчика. Им оказался убеленный сединами таджик. Рядом сидели такие же, как и он, пожилые жители поселка. Они жестами стали извиняться. Потом я узнал, что это были самые квалифицированные работники Ванчской геологической базы. Им была поручена самая ответственная работа. Они сортировали хрустальный бугор. Каждый из этих сортировщиков неспешно брал из геологической кучи один из кристаллов, рассматривал его на ладони, на солнце. Если понравился, аккуратно упаковывал его и укладывал в ящик для отправки в Ленинград, на научно-производственное радиотехническое предприятие. Если его браковал, то выбрасывал за символическое проволочное ограждение. Когда я увидел, сколько ненужных кристаллов валялось за ограждением на пустыре, то моему удивлению не было предела. Это о них, отбракованных кристаллах, споткнулся я.
Потом удивление прошло. На хрустальных кристаллических породах была построена на леднике Федченко даже гидрометеорологическая обсерватория. Когда наша группа спортсменов – горняков, пройдя по Красноармейскому леднику и преодолев Красноармейский перевал на высоте в пять тысяч метров, вышла к обсерватории, нас удивило грандиозное зрелище. В могучий, широченный и длиннющий ледник впадали из боковых ущелий ледяные реки. Его окончание скрывалось за мощными памирскими хребтами. А на скальном выступе возле ледника на высоте тоже около пяти тысяч метров обосновалась обсерватория. На тропе по пути к ней сверкали хрустальные камешки. Начальник обсерватории Кадыр Назримадов рассказал, что коллектив зимовщиков обсерватории интересуют другие самоцветы – гранаты. Памирские камни цвета красного вина издавна были любимы на востоке.
Прилетел вертолет, экипаж выгрузил виноград и дыни. Назримадов пытался угостить нас виноградной кистью и дынькою. Но мы благородно отказались, сказав, что через пару недель нас ожидают столицы Таджикистана Душанбе и Узбекистана Ташкент, а затем Тюратам. Там наедимся вдоволь и виноградом и дынями. Назримадов спросил:
– А что такое Тюратам?
Мы, потупив взоры, соврали:
– Это такой поселок возле Кзыл-Орды.
Начальник обсерватории улыбнулся:
– Ну и хитрецы вы. Невдалеке от Кзыл-Орды! Невдалеке – это значит почти двести километров. А знаете ли вы, что в так называемом Тюратаме тоже есть пункт метеонаблюдения. Он военный. На нем я проходил воинскую службу. Так значит мы с вами братья по оружию. Вы ракетчики, а я даю вам метеосводки на запуски ракет.
Вечером мы распили с ним принесенную нами бутылочку «Столичной», но военные тайны не выдали. Потому что неизвестно кто контролирует его эфир и что можно в зашифрованном виде выпустить в эфир. Одним словом, вспомнили плакат, встречавший нас, когда мы входили в наш «Первый отдел». На нем было написано: «Болтун – находка для шпиона». Но это предостережение КГБ не помешало нам приятно провести вечер на Памире. Закат солнца был слегка оранжевым. А затем на небе появился миллиард звезд. Они напоминали хрустальные камни.
Но вернемся в Байконур. И так яма была выкопана возле ракетного старта, но в ней не были обнаружены самоцветы! Если в одной яме их нет, то это случайность. Но если их нет в разных двух ямах, то это уже закономерность? Обратился я к Серафиму Платоновичу. Тот посоветовал порыться в сочинениях геологов – академиков.
