Карьера другого агента полиции, Романа Вацлавовича Малиновского, в 1910 году только начиналась – в рядах социал-демократической партии он был ещё функционером средней руки, и сотрудничество с Охранным отделением ему ещё только предстояло. Поэтому речь о нём впереди.
Александр Спиридович весьма компетентно свидетельствует, что молодым людям, которых увлекала романтика антиправительственного подполья, было в ту пору далеко не сладко – революционная среда кишмя кишела агентами-осведомителями. Оказаться за решёткой было проще простого. Создававшаяся жандармами агентурная сеть была очень искусно замаскирована. Ещё Сергей Зубатов, будучи главой Московского охранного отделения и искренне заботясь о своих «сотрудниках», поставлявших ему чрезвычайно ценную информацию, не уставал, по словам Спиридовича, напоминать жандармским офицерам:
«– Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму».
Вот так воспитывал Сергей Васильевич Зубатов своих подчинённых, обучая их искусству нахождения надёжных «сотрудников» и правилам работы с ними. Офицеры Охранного отделения оказались способными учениками, хотя учение это давалось им не слишком легко. Об этом – Александр Спиридович:
«Нам, офицерам, воспитанным в традициях товарищества и верности дружбы, сразу стать на точку холодного разума и начать убеждать человека, чтобы он, ради пользы дела, забыл всё самое интимное, дорогое и шёл на измену, было тяжело и трудно. Наш невоенный начальник не мог этого понять… Но между собою мы, офицеры, подолгу беседовали на эту тему. В нас шла борьба.
В результате государственная точка зрения победила. Мы сделались сознательными офицерами розыска, смотревшими на него, как на очень тяжёлое, неприятное, щепетильное, но необходимое для государства дело. Впрочем, жизнь, как увидели мы позже, очень упрощала нашу задачу: переубеждать и уговаривать приходилось редко: предложения услуг было больше, чем спроса…».
Вновь тюрьма
Итак, после завершения работы суда Маяковского вернули в Бутырку. И вновь потекли унылые тюремные будни.
Как-никак, а он уже в третий раз оказался за решёткой, поэтому надо было решительно отвадить его от бунтарских иллюзий и заставить свернуть с дорожки, которая вела в ссылку, на каторгу, а то и вовсе в мир иной. И с «товарищем Константином» начали работать.
Сначала следователи обратились к начальнику тюрьмы с предложением провести ещё одно освидетельствование Маяковского – «на предмет определения его возраста». Жандармы, видимо, продолжали сомневаться в том, что этому здоровенному верзиле всего 16 лет.
21 сентября 1909 года тюремный врач Владимир Антушевский осмотрел заключённого и написал:
«По данным этого осмотра мною определён его возраст приблизительно в 16–19 лет».
29 сентября в канцелярию Московского генерал-губернатора были представлены «Сведения Охранного отделения о Маяковском». Доказательств преступных деяний Маяковского в них было предостаточно. В разделе «Агентурные сведения и данные наружного наблюдения» говорилось:
«По агентурным сведениям Маяковский был членом Московского комитета РСДРП и имел непосредственное отношение к тайной типографии этой партии…
Наружным наблюдением установлены сношения Маяковского с лицами, принадлежащими к местной организации РСДРП».
В разделе, относящемся к побегу из Новинской тюрьмы, сказано:
«Участие своё в совершении побега, а равно принадлежность к революционной организации отрицает».
В разделе «Предполагаемая мера взыскания» предлагалось:
«Высылка под гласный надзор полиции в Нарымский край Томской губернии, сроком на три года.
За начальника отделения —
ромистр Озеровский».
О том, что такое Нарымский край в ту пору узнать что-либо определённое было не так-то просто. В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона говорилось:
«Нарымский край представляет огромную равнину, почти сплошь покрытую непроходимыми лесами – „урманом“, озёрами и обширными болотами… Климат резкий суровый и переменчивый. Средняя годовая температура – минус 2,1° Ц, средняя температура января – минус 22,2°, апреля – минус 2,3°, июля – плюс 19,5°, а октября – минус 1,4°».
Мало кто знал тогда, что само слово «нарым» означает в переводе с селькупского – «болотный». Зато было известно, что в эти места на протяжении нескольких столетий российские власти ссылали бунтарей. В село Нарым отправлялись участники стрелецких бунтов XVII века, разинского и пугачёвского восстаний, декабристы. В 1909 году в это гиблое место было этапировано около 3 тысяч революционеров. В Нарыме отбывал срок член тайной революционной организации «Земля и Воля» Болеслав Шостакович (дед будущего композитора).
Среди подпольщиков ходили поговорки: «Бог создал Крым, а чёрт – Нарым», «Бог создал рай, а чёрт – Нарымский край».
Обо всех «прелестях» этого созданного чёртом края следователи рассказали Маяковскому, надо полагать, весьма обстоятельно. И посулили ему Нарым как бы совокупно за все совершённые им деяния (за принадлежность к подпольной типографии, за связь с экспроприаторами-эсерами и за участие в организации побега каторжанок), за каждую антиправительственную акцию – год ссылки.
После такого разговора ему разрешили встретиться с матерью и сёстрами. Весьма возможно, что именно тогда – 6 октября – Маяковские договорились действовать. На следующий день Александра Алексеевна отправилась (в который уже раз!) в приёмную московского градоначальника. Один из его помощников, ознакомив её с «перепиской» по этому делу, направленной в Петербург, затем написал:
«Г-жа Маяковская на приёме у г. градоначальника заявила, что в переписке о Владимире Маяковском упоминается, что он совершеннолетний. Она же просит иметь в виду в подлежащих случаях, что ему всего 16 лет, в подтверждение чего предоставила метрическое свидетельство.
Помощник градоначальника
В. Петров».
В тот же день Маяковский сам обратился к генералу Александру Адрианову. На этот раз в его прошении уже не было былой самоуверенности:
«Его превосходительству г-ну московскому
градоначальнику
Содержащегося
при Центральной пересыльной тюрьме
политического заключённого дворянина
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
