Как и Уиттон, Стивенсон собрал огромное количество данных о реинкарнации и к настоящему времени опубликовал на эту тему шесть томов [60]. И, как Уиттон, он тоже нашел подтверждение тому, что в нашей жизни и судьбе подсознание играет гораздо более значительную роль, чем мы до сих пор подозревали.
Он подтвердил открытие Уиттона о том, что мы часто рождаемся заново вместе с людьми, которых знали по прошлым жизням, и что нами часто руководит любовь, чувство вины или долга [61]. Он соглашается с тем, что личная ответственность, а не случайность руководит нашей судьбой. Он обнаружил, что, хотя материальные условия существования личности могут сильно изменяться от жизни к жизни, интересы, привычки и убеждения остаются неизменными. Индивидуумы, которые в прошлых инкарнациях были преступниками, имеют склонность повторять криминальное прошлое; люди благородные и добрые продолжают оставаться благородными и добрыми и т.д. Из этого Стивенсон делает вывод, что имеют значение не внешние, а внутренние параметры жизни, прежде всего эмоции, а также «внутреннее развитие» личности.
Самым неожиданным оказалось то, что он не нашел убедительного подтверждения существования «вознаграждающей кармы» или какого-либо указания на то, что космос наказывает нас за грехи. «Если судить по той информации, которая у нас имеется, не существует внешнего судьи, никто не ведет нас от жизни к жизни в зависимости от заслуг. Если этот мир (по словам Китса) „долина, где произрастают души“, то мы создаем свои собственные души», — говорит Стивенсон [62].
Стивенсон обнаружил еще один феномен, который не вошел в исследования Уиттона, свидетельствующий о том, что подсознание способно влиять на обстоятельства нашей жизни. Он нашел, что предыдущая инкарнация человека может влиять на общую комплекцию и все индивидуальные особенности физического тела. В частности, опрошенные Стивенсоном бирманские дети, которые помнили свои предыдущие инкарнации пилотами британских или американских военно-воздушных сил, сбитых над Бирмой во время Второй мировой войны, в самом деле отличались от сверстников более светлыми волосами и цветом кожи [63].
По данным Уиттона, отдельные черты лица, форма ступни и другие характеристики передаются от одной жизни к другой [64]. Чаще всего телесные повреждения передаются в виде шрамов или родимых пятен. Так, у мальчика, который помнил, как в прошлой жизни ему перерезали горло, через всю шею была на коже узкая розовая полоса [65]. В другом случае, у мальчика, который помнил, как в прошлой жизни покончил жизнь самоубийством, выстрелив из ружья себе в голову, были два родимых пятна, точно укладывающиеся в траекторию пули [66]. У третьего было родимое пятно, напоминающее хирургический шрам, — там, где в прошлой жизни ему делали операцию [67].
Стивенсон собрал сотни подобных случаев и намерен издать книгу, посвященную данному феномену. В некоторых случаях ему даже удалось раздобыть заключения о вскрытии умерших и показать, что смертельные раны были расположены в точности на месте родимых пятен или шрамов в новом воплощении. Он считает, что такие знаки не только предоставляют совершенно неоспоримые доказательства реинкарнации, но и говорят о существовании некоего промежуточного нефизического тела, служащего в качестве носителя глубинных индивидуальных особенностей между текущей и следующей жизнью. «Напрашивается вывод, что смертельные раны, полученные индивидом, запечатлеваются на некоем устойчивом субстрате, который служит шаблоном для родимых пятен и шрамов на новом физическом теле» [68].
Предположение Стивенсона о «телесном шаблоне» перекликается с утверждением Тиллера о том, что энергетическое поле человека — это голографический шаблон, определяющий форму и структуру физического тела. Другими словами, это своего рода трехмерный чертеж, по которому формируется физическое тело. Кроме того, открытия относительно глубинной специфики родимых пятен предоставляют дополнительные доказательства того, что мы, по сути, являемся просто изображениями, голографическими конструктами мысли.
Стивенсон также отметил, что, несмотря на формирование своих собственных жизней вплоть до телесных оболочек, наше участие в этом процессе достаточно пассивно. В этом процессе участвуют глубокие слои психики, — слои, которые непосредственно соприкасаются с импликативной областью. Или как говорит Стивенсон: «Уровни ментальной активности гораздо глубже тех, которые контролируют процесс пищеварения или дыхания» [69].
Несмотря на неортодоксальные выводы Стивенсона, в научных кругах он давно уже завоевал репутацию добросовестного и безукоризненного ученого-экспериментатора. Его открытия публиковались в таких солидных научных изданиях, как «American Journal of Psychiatry», «Journal of Nervous and Mental Disease» и «International Journal of Comparative Sociology». В рецензии на одну из его работ, опубликованной в престижном «Journal of the American Medical Association», говорилось, что «с большим усердием и беспристрастностью он собрал и подробно описал множество случаев, без которых трудно было бы поверить в существование реинкарнации… Он привел огромное количество фактов, которые нельзя игнорировать» [70].
Мысль как строитель
Подобно многим открытиям, о которых говорилось ранее, идея о глубоко сидящем в нас подсознании или даже духовном начале, превосходящем границы времени и определяющем нашу судьбу, встречается во многих шаманских традициях и других источниках. Согласно поверьям народа батак, живущего в Индонезии, все, с чем человек сталкивается в жизни, определяется его душой, или tondi, которая реинкарнирует от одного тела к другому и является медиумом, способным воспроизводить не только поведение, но также физические атрибуты бывшей личности [71]. Индейцы племени оджибуэев также верят в то, что жизнь человека очерчивается невидимым духом, или душой, и планируется таким образом, чтобы способствовать его росту и развитию(39). Если человек умирает, не выучив все уроки, которые он должен был выучить, его дух возвращается и заново рождается в другом физическом теле [72].
Кахуны называют этот невидимый аспект аитакиа, или «высшее я». Аналогично метасознанию, как его определяет Уиттон, подсознание человека может видеть кристаллизованные, или «установленные», участки будущего или судьбы. Кахуны верят, что мысли материальны и состоят из тонкой энергии, которую они называют kino mea, или «призрачная материя тела». Наши надежды, страхи, планы, беспокойства, раскаяние, сны и грезы не исчезают после того, как покинули наше тело, а превращаются в мыслеформы — грубые нити, из которых «высшее я» вышивает узоры будущего.
По мнению кахун, большинство людей не умеет контролировать свои собственные мысли, постоянно обрушивая на «высшее я» полный противоречий набор планов, желаний и страхов. Это приводит «высшее я» в замешательство, — вот почему большинству людей жизнь кажется случайной и неуправляемой. Как рассказывают о кахунах, они устанавливают прямую связь со своим «высшим я» и способны помочь человеку переделать его будущее. Они считают, что очень важно, чтобы люди выбирали время для мыслей о своем будущем и конкретно выражали свои желания. Таким образом, по мнению кахун, люди могут более сознательно контролировать приходящие события, творя собственное будущее [73].
В согласии с представлениями Тиллера и Стивенсона о тонком промежуточном теле, кахуны верят, что это призрачное тело формирует шаблон, по которому отливается тело физическое. В таком случае, разумеется, те кахуны, которые достигли особенно тесного взаимодействия с «высшим я», способны лепить и реформировать призрачное тело, а следовательно, и тело физическое, чем объясняются многочисленные чудесные излечения [74]. Это мнение созвучно некоторым нашим выводам относительно мощного влияния, которое мысли и образы оказывают на здоровье.
Тибетские мистики-тантристы, у которых «материя» мыслей называется «цал», убеждены, что каждое ментальное действие производит волны загадочной энергии. Они считают, что вся вселенная — продукт мысли — создана коллективным «цал» всех существ. Как утверждают тантристы, люди в большинстве своем не знают, что обладают такой силой, поскольку сознание среднего человека подобно «грязной луже на берегу океана». Только опытные йоги, достигающие глубинных уровней сознания, могут сознательно использовать эти силы; и чтобы достичь цели, они непрерывно представляют себе желаемые следствия. В тибетских тантрических текстах можно найти описание множества техник визуализации, или «садханы», разработанных для этих целей; монахи из некоторых сект, таких, например, как секта кагъюпа, проводили не менее семи лет в полном одиночестве, в пещере или изолированном помещении, совершенствуя искусство визуализации [75].
Значимость и эффективность визуализации в попытках изменить или переформулировать судьбу подчеркивали также персидские суфии двенадцатого века, называвшие тонкую материю мыслей «алам ал-митхал». Как многие ясновидящие, они верили, что человеческие существа обладают тонкими телами, контролируемыми энергетическими центрами — чакрами. Они также верили, что реальность подразделяется на ряд тонких плоскостей существования, или «хадарат», и что плоскость, граничащая непосредственно с настоящей жизнью, представляет собой нечто вроде шаблона реальности, в которой «алам ал-митхал» (материя мыслей) трансформируется в идеи-образы, которые в свою очередь определяют курс жизни. По вере суфиев, этим процессом ведает сердечная чакра — «химма», и, следовательно, власть над нею — одно из первых условий власти над судьбой [76].
