C мэтрами спорить трудно, но — надеюсь, можно? Понятно, что уж в нашем нынешнем (демократическом) обществе каждый волен сам для себя определять: фантастика/не фантастика! Но для «общего» употребления, для той же библиографии, необходимы какие-то рамки, та пресловутая «грань» — если вспомнить когда-то популярное выражение «на грани фантастики». Вот современные читатели — завсегдатаи «сети», считают: «Долой объективные критерии, да здравствует субъективизм!» Ведь в интернет-опросе на тему «Что позволяет отнести художественное произведение к фантастике?» 37 % ответило: «личное мнение, которому никто не указ»!
Беда фантастоведу-библиографу с этим «личным мнением»… С одной стороны — разговоры о загоне фантастики в «гетто», а с другой — «фантастика без берегов»! О первой летней «книге недели» (так называется рубрика «Книжного обозрения») — «Красный сфинкс»(История русской фантастики от В. Ф. Одоевского до Бориса Штерна) (2007) Геннадия Прашкевича — рецензент П. Дейниченко написал: «Скептики скажут: это очередная попытка соединить фантастику с так называемой „большой литературой“, вот потому-то гиганты Гоголь, Булгаков, Платонов соседствуют с бароном Брамбеусом, Казанцевым и Платовым»… Опять «за рыбу деньги» — «гиганты» эти, что же, отношения к фантастике не имеют?!
Все вышеизложенное стало меня волновать выше пределов благоразумного спокойствия как раз после тщательного просмотра «Библиографии отечественной фантастики», в которой не только Гоголю и Булгакову отданы 31 и 12 страниц текста соответственно (что совсем неплохо), но и Леониду Андрееву с Максимом Горьким — 25 и 16 страниц! (Александру Беляеву — 17).
Я понятие «фантастика» трактую очень широко, но все же до той самой «грани»! До грани невероятного, чудесного, сверхъестественного — как следует из большинства определений фантастики, приведенных выше (лишь Муравьев относит к фантастике и «странно-необычные» явления). Самым разумным было бы следовать «формуле» Юлия Кагарлицкого, считавшего текст «фантастическим», если «ФАНТАСТИЧЕСКОМУ ОБРАЗУ ИЛИ ФАНТАСТИЧЕСКОЙ ИДЕЕ ПОДЧИНЯЕТСЯ ВСЕ В ПРОИЗВЕДЕНИИ». А не поддаваться на замечательно «наивное» определение К. Фрумкина, выведенное им в своей книге «Философия и психология фантастики»(2004):
Фантастика есть изображение фактов и событий, не существовавших в реальной действительности…
Тот сам признает, что «оно может вызвать насмешки»! И действительно, несерьезно… Этак можно к «фантастике» всю «боллитру» приписать.
Теоретическое основание [этакое «Foundation»] фантастики как в советское, так и в «демократическое» времена мало интересовали отечественных научных работников — очень уж «скользкое основание» …Вот немка из ФРГ Вера Грааф еще в 1971 году включила в свою книгу «Homo Futurus» статью «К понятию определений НФ-литературы»(Zum Begriff der SF-Literatur-Definitionen). Отечественная обширная монография Т. А. Чернышевой «Природа фантастики»(1984) только все «запутывает» — специфический «научный» стиль не всем по зубам…
В сборник материалов уже упоминаемой конференции включена работа Е. Н. Ковтун «Фантастика как объект научного исследования». В ней четко сформулировано: «Одной из главных задач науки о фантастике является ответ на вопрос, что такое фантастика в строгом „академическом“ понимании термина». Тут же следует замечательное высказывание: «Окончательный ответ на вопрос о сущности фантастики и границах понятия „фантастическая литература“ едва ли когда-нибудь будет дан»!
Ковтун совершенно справедливо полагает, что к «фантастике» следует относить только те произведения, в которых элемент необычайного играет хоть сколько-нибудь существенную роль, в достаточной степени определяя облик и художественную специфику текста.
Она предлагает (в который уж раз!) «приступить к созданию общей теоретической базы (терминологический аппарат, принципы исследования и т. п.), авторитетных коллективных энциклопедий и словарей». Тут же утверждая: «Сегодня фантастоведение отнюдь не переживает подъема»…
К сожалению, в отечественной библиографии совсем не прижилась система кратких пометок «типа» произведений, предлагаемая И. Г. Халымбаджа еще 20 лет назад: (нф) — НФ, (ф) — фантастика [фэнтези], (у) — утопия, (ау) — антиутопия, (сс) — современная сказка, (ю) — юмореска, (э) — произведение с «элементами фантастики» и т. д. Вот и получается, что соседствуют в библиографических списках утопии и серьезные НФ произведения с юморесками, сказками для дошкольников и даже с либретто опереток — а где что, незнающий никогда и не поймет. У поляков уже в 80-е годы обозначения широко использовались, было еще и деление «для взрослых» и «для детей». Рассказы Лавкрафта могли обозначаться аж трехсложно: AF/ASF/W, что означало «фантастика для взрослых»/«НФ для взрослых»/«хоррор».
Время течет, а в России мало что меняется… И сейчас не ясно, кого посылать за «грань фантастики» — когда «как бы фантастично», но еще не фантастика! Кто ее сейчас будет искать, эту грань… Других проблем у «исследователей» нет, что ли!..
КОРОТКО О КНИГАХ
Мэри Шелли. ФРАНКЕНШТЕЙН. ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК
Ладомир, Наука, 2010
Литературное творчество Мэри Шелли (1797–1851) давно уже достояние мировой культуры. Но вот с переводами на русский не складывается. Даже культовый ныне «Франкенштейн» был издан на русском языке только в 1965 году, и лишь через сорок пять лет пришла пора другому известному роману писательницы. «Последний человек» (1826), посвящённый «Адаму последнему», с его эсхатологическим сюжетом не приобрёл зловещей сенсационности «Франкенштейна», хотя общее у них явно есть — «вселенские» путешествия, экзистенциальные испытания личности, волею судеб вовлечённой в трагические жизненные обстоятельства.
Действие романа развёртывается в последней трети нашего XXI века. К 2070 году, благодаря техническим (есть даже воздухоплавание) и политическим достижениям, человечество всё же достигает желанного «просперити». Но предчувствие некой «вселенской катастрофы» — оно же в крови. В 2092 году, через 600 лет после открытия Америки и изгнания евреев из Испании, надвигается беда… Череда бедствий: землетрясения, бури, чума, зараза и голод, повергают в запустение Кито, Мехико, города Америки, равнины Индостана, переполненные жилища китайцев; толпы эмигрантов наводняют запад Европы… Пол-Англии оказывается под водой, Рим и Пиза затоплены, в Германии и России урон ещё грандиознее! Бури, наводнения и ядовитые ветры «превысили меру страданий»! К сожалению, в таких экстремальных обстоятельствах человечество лучших своих качеств не проявляет — всюду «Содом и Гоморра»…
Остаётся в живых лишь Верони Лайонелл, его-то рукопись, найденную в Сивиллинной пещере, и публикует автор «Франкенштейна». Это обстоятельство несколько мешает адекватному восприятию текста, ведь авторское уведомление о его происхождении довольно абсурдно… Но искусство мотивировок 180 лет назад ещё не было развито. В 2100-м, последнем году человечества, герой решает описать произошедшее. «Тени… внемлите истории последнего человека…» На лодке, с несколькими книгами Шекспира и Гомера, с провизией и псом, он плывёт к морю… Жизнь всё равно продолжается…
Апокалиптические настроения и антиутопические мотивы сочетаются здесь с историей любви. Это «роман с ключом» — в завуалированном виде изображены фигуры из ближайшего окружения писательницы. Перевод выполнен нашей старейшей переводчицей Зинаидой Александровой, и он — первый. Хотя фрагменты (в другом переводе) уже публиковались несколько лет назад в мало кому известном журнале «Солнечное сплетение».
Анна Каван. ЛЁД
Москва: Ad marginem, 2010
Живой классик мировой фантастики Брайан У. Олдисс причислил некогда автора этого романа к великим мастерам НФ, один из создателей киберпанка Брюс Стерлинг назвал книгу шедевром жанра «слипстрим», известный фантастовед Вл. Гаков написал об авторе статью в отечественной «Энциклопедии фантастики», но только сейчас последний роман Каван издан на русском. Странный роман, интересный роман…
Вроде бы из-за взрыва некоего «ядерного устройства» происходит смещение полюсов и изменение климата: «Лёд день за днём наползал на планету». Но посткатастрофический ледяной мир лишь декорация истории маниакальных поисков (а затем и потерь) одним из главных персонажей девушки-психопатки с белыми волосами… В странном мире романа-завихрения реальность для героя что-то «вроде неизвестной величины»; уверенность, что с ним что-то не так, не оставляет читателя с начала романа. Сам герой формулирует позже: «У меня возникло удивительное ощущение, что я живу одновременно в нескольких измерениях, и измерения эти, находя одно на другое, создавали невообразимую путаницу».
