И жрец помазует (елеем) уста плакавших, с медленным шепотом:
Мужайтесь, мисты! Бог спасен,И будет нам от бед спасение.(Firmic. Matern., de errore profan. relig., с. III. — Alb. Dietrich, Eine Mitrasliturgie, 1908, p. 174. — Hepding, 165. — Graillot, 130.)
«Так-то подражает дьявол воскресению (Господа), diabolus imaginem ressurectionis inducat», — негодует Тертуллиан (Tertullian, de praeschr. haeret., 40).
«Из тимпана вкусил, из кимвала испил, приобщился Аттису!» — говорят верные, после таинства (Firm. Matern., 1. c., с. III. — Loisy, 110). «Есть, видно, христиане свои и у дьявола, habet ergo diabolus christos suos», — возмущается Фирмик Матерн. «Дьявол до того соблазняет их кознями своими, machinamenta, что некий жрец Тиароносца („Пилеата“ — Аттиса) говаривал при мне: И сам-де наш Пилеат — христианин, et ipse Pileatus christianus est», — вспоминает бл. Августин (Loisy, 120).
XV
Правы учителя церкви: в этих кощунственных подобьях, слияниях тени с телом Христа был великий соблазн. Через столько веков, все еще жутко читать о радениях галлов-скопцов в Иераполе. Сливая протяжный вой, «улюлюканье», ololygma (Antholog. graec., VI, 173) с пронзительным визгом флейт и глухим рокотаньем тимпанов, кружатся в неистовой пляске, бичуются до крови, режутся, не чувствуя боли, пока не упадут, изнеможенные, на ступени Аттисова жертвенника. Многие, пришедшие только взглянуть на зрелище, заражаясь безумьем, вдруг сами пускаются в пляс и, хватая один из лежащих тут же всегда наготове мечей, оскопляются (Pseudo-Luc., de Syria dea. — Graillot Fir. Cumont, 86. — Loisy, 93).
Membra secandi inpetus… furor.Резать члены свои… исступленная похоть,
по страшному слову Овидия (Ovid., Fast., IV, v. 221).
Столько было оскоплений в Сирии, что царь Авиар повелел отрубать виновным руки (Movers, 684). Но не помогло: мученики Аттиса летели на кровавую жатву, как мотыльки на огонь.
Если бы и скептик наших дней попал в такую толпу, то, может быть, почувствовал бы в ней «присутствие», parousia, какой-то Силы нездешней, какого-то «Существа, действительно сущего»; понял бы, что здесь Кто-то буравит через человеческую плоть такую же воронку хаоса, какая уже поглотила первый мир, Атлантиду, и, может быть, поглотит — второй.
XVI
Столпники стояли на каменных столпах-фаллах, перед святилищем Аттиса в Иераполе (Pseudo-Luc., de Syria dea). Аттис пал, но на такие же столпы стали христианские столпники. Столько их в VI–VII веке, что Византийская империя признала их особым в государстве сословьем, под именем stylitai, columnarii (Иером. Алексий. Юродство и столпничество, 1918, с. 272).
В царствовании императора Льва Великого, св. Симеон Столпник умер 103 лет, простояв на столпе 50 лет. «Тело свое он стягивал сплетенною из пальмовых ветвей веревкою так, что она проникала до самых костей, и, через десять дней, загноилось оно и закипело червями, издавая смрад», — повествует житие Преподобного.
XVII
Атлас — тоже вечный столпник, хотя и обратный: не он — на столбе, а столб — на нем; «громаду длинноогромных столбов, раздвигающих небо и землю», он держит на плечах своих, и голову его покрывает, как тиара, звездное небо. «Звездною тиарою, pilos asteroetos, увенчала и Аттиса Матерь богов, так что зримое небо сие покрывает главу его» (Fl. Julian, Orat. V); этим двум древним мифам, одному — у Гомера, об Атласе, другому — у Юлиана, об Аттисе, вторит житие преподобного Олимпия Столпника: «Свергнув со столпа бывший на голове его малый покров, стоял он, имея покровом одно только небо; зиму же и зной, дожди и грады, снег и лед терпел доблестно», как страстотерпец и небодержец Атлас.
«Матерь богов, — говорит Юлиан, — дозволила Аттису, юноше прекрасному, как солнечный луч, плясать, возноситься до самого неба»… — «Аттис правил всегда колесницею Матери». — Житие св. Симеона Столпника вторит и этому. «Левая нога его загноилась от многого стояния, ибо целый год стоял он на ней, в наказание за то, что хотел поддаться дьявольскому искушению вознестись в колеснице на небо». — «Падали же черви от ноги его на землю, а ученик его, Антоний, собирал их и носил ему на столп; и прилагал Симеон червей к язве, говоря: „Ешьте, что дал вам Бог!“» (Иером. Алексий, 137.) — «Стыдную рану ешьте!» — мог бы он сказать вместе с Аттисом.
XVIII
Столпники совсем не принимали женщин. Св. Симеон ни за что не хотел видеться с матерью, «дабы отсечь мерзкую похоть» (Иером. Алексий, 138), как будто помнил любовь Кибелы, матери, к сыну, Аттису.
«Кто ты, человек или существо бестелесное?» — спросил однажды преподобного один сирийский священник. О, конечно, не Юлиан, мудрец плачущий, не Гелиогабал, шут пляшущий, а св. Симеон Столпник, венчанный тиарою звездного неба и возносящийся на небо, как солнечный луч, в колеснице Матери, — истинный поклонник Аттиса-Атласа!
Может быть, хорошо, что воздвигнут был столп во славу Аттиса, и что стоял на нем св. Симеон, во славу Христа; но нехорошо, что никто никогда не задумался об этих двух столь противоположно подобных столпах — двух центрах исполинской параболы, по которой движется мир все еще слепо, не зная куда, к спасению или погибели.
XIX
Аттис нам уже не страшен. Дух нечистый, некогда вселившийся в древний, запустелый дом его, вышел из него давно и вошел в другие дома, новые: сколько их, для него готовых, выметенных и убранных, в самом христианстве! Древний соблазн, превращавший тень в тело, заменился новым, превращающим тело в тень, Христа — в миф. Но мы уже видели, что «крещеные боги» Атлантиды неповинны в этом соблазне.
И снова Аттис — распятый Эрос — ложится смиренно тенью к ногам распятого Господа, и ведет к Нему всех, кто хочет идти.
XX
Душ человеческих вечный Возлюбленный, нежный, как розовый цвет миндаля, грустный, как темная фиалка Дарданийских лугов, Пастырь человеческих душ — белых коз на берегу земного Галла, белых звезд на берегу небесной Галаксии, — играет Аттис на камышовой свирели, elêgn, фригийских пастухов (Perrot et Chipiez, Histoire de l’art dans l’antiquité, t. V, 28) элегию, грустную песнь любви, с такою небесною сладостью, что люди уже были раз и, может быть, снова будут готовы отдать за нее все радости земли.
XXI
Имя Аттиса древнейшее, — Papas, a имя небесной Матери его, земной Возлюбленной, — Mama. Как любили друг друга Папа и Мама, — вот о чем незапамятно-древний миф Кибелы и Аттиса, вечно повторяющийся сон человечества, детская сказка об Отце Небесном и Матери Земле.
XXII
Аттис умирает, истекая кровью, под сосной или елкой, и, после смерти, сам превращается в вечнозеленое, райское Дерево Жизни. Каждый год, 15 марта, после погребения Аттиса, срубают сосну или елку в лесу, украшают ее венками фиалок — «Аттисовой крови», обвивают пестрыми повязками, прикрепляют к веткам, посередине ее или на самом верху, восковое изваяньице бога и дендрофоры, «древоносцы», несут священное дерево, в торжественном шествии, по улицам Вечного Города, Рима (Hepding, 133, 150).
Наша рождественская елка, вся в звездах-огнях, с восковым херувимчиком — тоже вечнозеленое Дерево Жизни. Когда мы умрем и вернемся на родину, «в ту землю, где боги были детьми, то, может быть, эту райскую елку, всю в звездных огнях, снова зажгут для нас Аттис и Кибела, Папа и Мама.
XXIII
Кажется, нет хулы, которой бы люди не хулили Сына Человеческого. Но никогда, никому, кроме несчастных офитов, змеепоклонников, не приходило в голову, что Он — скопец. Нет, Муж совершенный — таков образ Его, нерушимый в Церкви и в сердце человеческом.
Что же значит евангельское слово о скопцах, сделавших себя скопцами ради царства небесного»? Почему оно сказано между благословением брака: «Будут два одною плотью» и благословением детей: «Их есть царство небесное»? Будь в Евангелии только одно из этих двух слов — или о браке, или о девстве-скопчестве, — все было бы понятно и просто. Но вот, их два — о поле и противополе. Эросе и Антэросе, как бы вечное «нет» земной любви — вечное «да» любви небесной; антиномия и здесь, как везде в Логосе-Космосе: «противное — согласное». Если бы центр был один, можно бы замкнуть круг земной бесконечности; но вот, их два, и круг земной разорван — начата неземная парабола.
XXIV
«Если это делают с зеленеющим деревом, то с сухим что будет?» Услышав это слово Несущего крест на Голгофу, кто-нибудь из Эллинов, шедших за Ним, мог бы вспомнить вечно зеленеющее дерево Аттиса, райское Дерево Жизни.
Вспомнить его могла бы и Жена Кровоточивая, воздвигшая в Кесарии Филипповой первый образ Господа, с прозябшим у ног Его, всеисцеляющим Злаком Жизни.
«Кто прикоснулся ко мне?» Так испугалась она, застыдилась «стыдной раны», что не посмела ответить, спряталась в толпе. Но вот, услышала: «дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя» (Лук, 8, 45, 48).
Может быть, прикоснулась к Нему, с Женой Кровоточивой, вся Аттисова — Атласова древность, чью «стыдную рану» не могли исцелить земные врачи, — мог только Небесный.
