во взглядах и скандальное разоблачение марксистской догмы о нерушимой солидарности интересов пролетариата всего мира. Марксистским мудрецам пришлось немало потрудиться, чтобы замазать появившиеся трещины.
Один нейтральный и безобидный вопрос для обсуждения на заседаниях Интернационала все-таки нашелся – вопрос о мире. Но в ходе обсуждения быстро выявилась поверхностность марксистских лозунгов. На Парижском конгрессе Фридрих Энгельс заявил, что пролетарии должны любой ценой предотвращать войны, пока сами не захватят власть в важнейших странах[93]. Интернационал обсуждал разные меры в свете этого принципа: всеобщая забастовка, общий отказ от призыва на военную службу, саботаж на железных дорогах и т. п. Но было невозможно избежать обсуждения проблемы, действительно ли рабочие заинтересованы в подрыве обороноспособности своей страны. У рабочего нет родины, говорят марксисты; ему нечего терять, кроме своих цепей. Прекрасно! Но разве немецкому рабочему так уж безразлична перспектива замены своих немецких цепей на русские? Следует ли французскому рабочему позволить республике стать жертвой прусского милитаризма? Третья республика, говорят немецкие социал-демократы, – всего лишь плутодемократия и фальшивая республика; французским пролетариям не пристало воевать за нее. Но это рассуждение не избавило французов от предубежденности против Гогенцоллернов. Немцы нападали на то, что они называли французским упрямством и мелкобуржуазными сантиментами, однако сами решительно подтвердили, что социал-демократы при любых условиях будут защищать Германию в войне с Россией. Даже Бебель похвалялся тем, что в случае войны с Россией он сам, уже немолодой человек, возьмет в руки ружье[94]. В статье для альманаха французской рабочей партии за 1892 г. Энгельс провозгласил: «Если Французская республика придет на помощь Царю и Самодержцу всея Руси, немецким социал-демократам будет досадно воевать против нее, но они тем не менее пойдут на это»[95].
Выраженное Энгельсом требование к Франции полностью совпадало с наивными притязаниями немецких националистов. Они также считали, что Франция должна придерживаться политики дипломатической изоляции и либо сохранить нейтралитет в войне между Тройственным союзом и Россией, либо остаться без союзников в войне против Германии.
В работе Второго Интернационала поражает количество фальши и обмана. Еще поразительнее то, что публика верила в чрезвычайную важность этих многословных дискуссий и резолюций и с напряженным вниманием следила за их ходом. Это можно объяснить только симпатиями общественного мнения к марксизму и социализму. Всякому беспристрастному человеку сразу открывалось, что все это пустая болтовня. Риторика рабочих конгрессов значила ничуть не больше, чем тосты, которыми обменивались монархи на торжественных приемах. При личных встречах царь и кайзер тоже всегда говорили о связывающей их традиции взаимной дружбы и товарищества и заверяли друг друга, в стремлении к миру.
Главенствующее положение во Втором интернационале занимала социал-демократическая партия Германии. Это была самая большая и лучше всех организованная социалистическая партия. Поэтому конгрессы были точным воспроизведением ситуации в немецкой партии. Делегатами были марксисты, а их речи были нашпигованы цитатами из Маркса. Но представляли они лейбористские, профсоюзные партии, для которых интернационализм был пустым звуком. Они выигрывали от политики экономического национализма. Немецкие рабочие были настроены не только против России, но и против Франции и Великобритании, ведущих капиталистических стран Запада. Подобно всем немцам они были убеждены, что у Германии есть право претендовать на британские и французские колонии. Для них поражение было единственной ошибкой политики Германии в Марокко[96]. Они критиковали руководство армии и флота, но при этом их единственной заботой была готовность вооруженных сил к войне. Для них, как и для всех других немцев, меч был главным инструментом внешней политики. И еще, они были уверены, что Великобритания и Франция завидуют процветанию Германии и готовят агрессию против нее.
Игнорирование милитаристских настроений в среде широких масс немецкого народа было серьезной ошибкой. С другой стороны, слишком много внимания уделялось сочинениям ряда социалистов, которые, подобно Шиппелю, Гильдебранду и другим заявляли, что социал-демократам следует открыто поддержать агрессивную политику кайзера. В конце концов, социал-демократы были оппозиционной партией, и им не пристало голосовать за правительство. Впрочем, их примиренческая политика способствовала усилению националистического курса во внешней политике.
Правительство было абсолютно уверено, что в случае войны получит полную поддержку рабочих-социал-демократов. Не было такой уверенности относительно позиции нескольких ортодоксальных марксистов, но руководители страны отлично знали, что массу рядовых членов партии и этих доктринеров разделяет широкая пропасть, и что большинство членов партии не станет препятствовать мерам против марксистских экстремистов. Поэтому было решено, что с началом войны придется отправить нескольких вождей партии за решетку, но позднее стало понятно, что можно обойтись и без этого. Исполнительный комитет партии, как всегда плохо информированный, даже не догадывался о том, что власти изменили решение и что можно ничего не бояться. Поэтому 3 августа 1914 г. председатель партии Эберт и казначей Браун, прихватив партийную кассу, сбежали в Швейцарию[97].
Утверждение, что, проголосовав за ассигнования на войну, вожди социалистов предали массы, абсурдно. Массы единодушно поддержали кайзера и войну. Даже те редкие члены парламента и журналисты, которые придерживались иного мнения, обязаны были подчиниться воле большинства. В этой войне за господство и чужие территории солдаты-социал-демократы отличались особым энтузиазмом на поле боя.
Позднее, разумеется, ситуация переменилась. Надежды на победу не оправдались. Миллионы немцев пали в атаках на вражеские окопы. Дети и женщины голодали. Тогда даже члены профсоюзов открыли для себя, что ошибались, полагая, что война – отличный способ повысить уровень жизни. Народ созрел для пропаганды радикализма. Но радикалы не были проповедниками мира; они мечтали превратить войну с внешним врагом в классовую, гражданскую войну.
Глава VIII Антисемитизм и расизм
1. Роль расизма
Нацизм часто рассматривается прежде всего как теория расизма. Немецкие шовинисты заявляют о высоком происхождении немцев. Они являются потомками нордической арийской расы господ, которая включает всех, кто сделал вклад в развитие человеческой цивилизации. Ариец отличается высоким ростом, стройностью, светлыми волосами и голубыми глазами; он умен, отважен в бою, готов проявить героизм и жертвенность; им движет «фаустовская» страсть. Остальные народы – мусор, чуть ли не обезьяны. Ибо, как говорит Гитлер, «пропасть, отделяющая низшие человеческие существа от наиболее благородных рас, шире, чем пропасть между наименее развитыми людьми и высшими приматами»[98]. Очевидно, что высшая раса вправе претендовать на мировое господство.
В таком виде нордический миф тешит народное тщеславие. Но политический национализм не имеет ничего общего с шовинистическим самодовольством или тщеславием. Немецкие националисты стремятся к мировому господству не в силу своего благородного происхождения. Немецкие расисты не отрицают, что все приписываемое ими немцам с еще большим основанием может быть сказано о шведах
