ОМ, ТАТ и CAT!
А впрочем… да, это я, Ганеша, ваш любимый Слоноглавец, умник, каких мало!
Я сижу на табурете, вертя в хоботе свежий гиацинт, и с ухмылкой разглядываю нашего буяна, ниспровергателя авторитетов, нашего замечательного Раму-с-Топором.
Таким он мне ужасно нравится: сидя за резным столиком, Рама в третий раз перечитывает написанное мной.
Словно забыв, что сам же и рассказал мне правду о своей встрече с Дроной.
— Я тебе и половины не говорил! — наконец роняет он. — И половины! Откуда ты узнал?
— Бог я или не бог? — Веселье распирает меня, прорываясь наружу весьма неприличным хрюканьем. — Кладезь я мудрости или не кладезь?
— Ты мне голову не морочь, кладезь! Откуда узнал, говорю?!
— От верблюда! Горбатого! Слыхал, на таких купцы поклажу возят? Лучше вспомни, обильный подвигами: для кого я с этими записями стараюсь?
— Для Черного Островитянина! Летописца-Расчленителя!
— А кто близ его ашрама хижину год назад поставил? Как раз после неудачного визита к панчалам? Кто с Островитянином лясы по вечерам точит?
Вот что мне в Рамочке по душе — это его нижняя челюсть.
Моей так в жизни не отвиснуть. Даром что слоновья.
ГЛАВА XI
КШАТРИЙ БРАХМАНУ НЕ ТОВАРИЩ
Заметки Мародера, южный берег реки Господня Колесница, Кампилья, первая столица панчалов, середина сезона Варшах
В город его пустили, как всегда, без всяких проволочек. Да и то, кому взбредет в голову задерживать странствующего брахмана?
Дрона неторопливо шел по улице, направляясь к дворцу. Как и положено столице, Кампилья была возведена близ реки, обнесена мощными укреплениями, и над каждыми из восьми ведущих в столицу ворот красовались надвратные башни-гопуры. Дворцовый комплекс располагался в центре города, и еще издалека Дроне стали видны бастионы и угловые башни, а также вышки на крышах, откуда цари-Панчалийцы предпочитали любоваться звездным небом.
Вполне можно было позволить себе глазеть по сторонам, не рискуя потерять направление.
Дрона часто бывал в крупных городах. Ни один из них не произвел на него особого впечатления, разве что первый, в который он попал. Да и то… В общем, ему было с чем сравнивать. Брахман-из-Ларца бесстрастно отмечал излишне пышную, помпезную архитектуру панчалийской столицы, зачастую расходившуюся с "Каноном Зодчих". Вычурная лепка на фасадах жилых домов, золоченые статуи в скверах, совершенно неуместные барельефы на стенах общественных зданий…
Излишествами грешила и одежда горожан всех варн и сословий. Если кто-то мог позволить себе "павлинье перо" — он позволял. Яркие, кричащие цвета, дорогие шелка, кошениль, драгоценное шитье, тяжелые гирлянды, серебро и золото украшений, обильно усыпанных самоцветами, у людей победнее — крикливо-яркие дхоти, стеклянные бусы из "вареного" жадеита, надраенная до ослепительного блеска медь браслетов…
И сами браслеты: на щиколотках, запястьях, у плеча, под коленом, с бубенцами, колокольчиками, погремушками… красота!
Город словно старался продемонстрировать всем (и в первую очередь самому себе) свое богатство, роскошь и могущество.
Увы, истинно богатые и могущественные редко демонстрируют свое достояние.
Они в этом просто не нуждаются.
Нет, это не была нищета, прикрытая дутым золотом, — язык не поворачивался назвать государство панчалов слабым или бедным. Дело было в другом. Могущественный сосед, Хастинапур, все время марой маячил на горизонте, и панчалы из кожи вон лезли, чтобы развеять этот призрак сиянием собственного натужного великолепия и бряцанием оружия.
Кстати, об оружии.
И о тех, кто его носил.
По умытой дождями Кампилье в разных направлениях маршировали, печатая шаг, отряды вооруженных воинов — словно вот-вот должна была разразиться война и войскам отдали приказ спешно передислоцироваться.
Сомнительно, чтобы лазутчики и соглядатаи из Города Слона попались на этот нехитрый прием, призванный продемонстрировать всякому большую численность, выучку и боеготовность панчалийской армии.
Но… здесь все было чуть-чуть утрированным, чуть-чуть ненастоящим.
Если бы Дрона умел улыбаться, он бы улыбнулся.
Но Брахман-из-Ларца этого не умел.
А то, что губы подергиваются, — это, наверное, судорога…
* * *
— Ты куда, уважаемый? — Длинноусый стражник был вежлив, но тверд, продолжая загораживать Дроне дорогу.
— К вашему радже, Друпаде-Панчалийцу. Стражник позволил себе усмехнуться в усы.
— Раджа сегодня очень занят. Думаю также, что он будет занят завтра и послезавтра… Пройди-ка ты лучше, любезный, вон в ту калитку. Запись на аграхару[44] после обеда, а сейчас тебя покормят и дадут место для отдыха.
— Благодарю за совет, верный страж. Но мне нужен сам великий раджа, а не грамота на кормление.
— Да? — Брови стражника изогнулись двумя луками, и даже усы его смешно встопорщились. — И кто же ты такой? Наставник богов? Великий мудрец Лучшенький-риши? Его корова Шамбала?
— Я — Дрона, сын Жаворонка, брахман по рождению. Я проходил вместе с вашим раджой период брахмачарьи в обители близ Шальвапура, — степенно объяснил Дрона.
Стражник хмыкнул с недоверием, разглядывая докучливого странника, сдвинул набок обмотанный тюрбаном шлем, почесал за ухом…
— А имеются ли у тебя, уважаемый, какие-нибудь верительные грамоты? Или, к примеру, рекомендательное письмо от главы обители? Чем ты подтвердишь свои слова?
Дрона внимательно посмотрел на стража — и вдруг поймал себя на странном желании. Ему очень захотелось ударить человека, загораживающего дорогу к Панчалийцу, по лицу. Ударить кулаком, а еще лучше — оружием. Даже в красках явилось: шаг вперед, бердыш в руках стражника переворачивается и плещет сталью в глаза бывшему хозяину… аллеи по ту сторону ворот, люди между павильонами и строениями… звон клинков, тело становится легким и послушным, бердыш пляшет танец "Восьмирукого Клыкача", кровавый след тянется через травяной покров, змеей скользит, запекается под солнцем…
Сын Жаворонка моргнул — и видение исчезло.
— Нет у меня никаких писем и грамот, — развел руками Дрона. — Просто в свое время Панчалиец, тогда еще не раджа, а наследник, звал меня к себе, предлагая должность родового жреца-советника, Идущего Впереди. Можешь считать, что я здесь по приглашению самого царя. Или тебе не ведено пускать приглашенных?
Стражник растерялся только на мгновение. Вскоре он уже откровенно хохотал.
— Приглашенный!.. — только и смог он выдавить сквозь душивший его смех. — Идущий… Впереди! Мочалу свою выстирай, советник!
— Тебе говорили, что смеяться над дваждырожденным — большой грех? — участливо спросил Дрона. — Здесь малой жертвой не отделаться, придется полный обряд заказывать…
— Да уж искуплю как-нибудь, — хрюкнул стражник, утирая слезы, тем не менее смех его быстро сошел у на нет. — Может, ты вообще не дваждырожденный, а просто явара-пилигрим? Почем я знаю! Знак-то на лбу выцвел, и шнур трепаный…
— Рассуди сам, — внутри сына Жаворонка что-то закипало, и Дрона еще подумал, что с утра, наверное, съел несвежий плод манго, — какой смысл мне лгать? Попади я обманом во дворец, меня в лучшем случае бросят в темницу, а в худшем — посадят на кол. Ты думаешь, я мечтаю о тюремных крысах?
"Может, и впрямь не врет бродяга? — мелькнуло в голове длинноусого. — Кликну-ка я старшего — пусть у него затылок чешется!"
Дрона невозмутимо повторил свои объяснения начальнику караула, тот долго скреб бритый затылок и наконец решился.
— Доложу, — коротко бросил он и ушел. А Дрона как ни в чем не бывало уселся прямо на пешеходную полоску белого песка перед воротами — ожидать.
Редкие прохожие с любопытством поглядывали на скучающего стражника и брахмана в мочальном платье, застывшего перед воротами в позе сосредоточения. Косились, хмыкали, пожимали плечами и шли дальше, по своим делам.
Бывает.
Наконец за воротами послышались шаги, и рядом с длинноусым стражником возник весьма удивленный начальник караула.
— Велено провести во дворец, — сообщил он Дроне. — Вставай, пошли.
И ворота распахнулись перед сыном Жаворонка.
Они прошли через обширный парк, мимо мраморных фонтанов, выполненных в виде кумбхандов-коро-тышей и крылатых гандхарвов, мимо заплетенных плющом ажурных беседок, пышных клумб, купален и водяных башен, мимо стаек длиннохвостых павлинов и поднялись по парадным ступеням центрального здания.
Ступени были не мраморные, как ожидал Дрона, а из редкого розового гранита с золотистыми прожилками.
Все правильно. Утонченность и мощь. Красота и грозное величие. И никакой нарочитой пышности, царившей за стенами дворца.
