Томминокеры появились, мои друзья, — подумал Бич. — Пока они окончательно не перебрались сюда, я не думаю, чтобы они стали суетиться со стуком, я думаю, их уже сдуло через проклятую дверь прямо вниз.
Бич слегка позеленел. И смахнул зуб с тарелки вместе с остальными отбросами.
2
Дуган мог вести себя очень тихо, когда хотел, а этим утром ему этого-то и хотелось. Кроме того, этого хотелось и старику. Дуган приехал к дому Ива Хиллмана в Нижнем Мэне ровно в восемь и обнаружил "Джип Чероки", стоящий на обочине. На заднем сиденье у него была ружейная сумка, а на крыше была прикручена толстая веревка.
— Ты взял это на прокат в Бангоре?
— Арендована в Дерри, — сказал Ив.
— Должно быть, дорого?
— Не слишком, дорогуша.
На этом разговор и закончился. Через час и сорок минут они оказались где-то рядом с дорогой Альвион — Хэвен. Старик предупреждал, что придется немного проехаться по бездорожью, и, как выяснилось позже, если уж это не было классическим преуменьшением, то уж совсем неясно, что еще могло бы им быть. Так, по крайней мере, показалось Бучу. Он просидел за рулем в этой части Мэна двадцать лет и до сегодняшнего дня был уверен, что знает здешние места как свои пять пальцев. Теперь он знал лучше. Хиллман знал их как свои пять пальцев, а Буч Дуган по сравнению с ним обладал лишь зачатками знаний, и не более.
Они проехали дорожный пост на 69 шоссе, с него свернули на асфальтовую двухрядку, оттуда на гравийную к западу от Трои, затем на грязную дорогу, посередине которой пробивалась трава, и в конце концов на заросшую лесовозную дорогу, которой, судя по ее виду, никто не пользовался где-то с 1950 года.
— Ты хоть представляешь, куда мы премся? — вырвалось у Буча, когда «Чероки», пробивающийся сквозь бревенчатый завал на дороге, занесло, и комья грязи и раздробленные щепочки полетели из-под всех четырех колес.
Ив только кивнул. Он цеплялся за большой руль «Чероки», как большая лысая обезьяна.
Лесистые дороги переходили одна в другую, в конце концов машина вскарабкалась на присыпанную листвой осыпь щебня, и оказалась, как, осмотревшись, понял Буч, на Дороге № 5 города Альвиона. Хоть Бичу и казалось это невозможным, старик сделал то, что обещал: он показал путь вокруг Хэвена, который ни разу не заходил в город.
Теперь Ив остановил в сотне футов от обозначения городской границы Хэвена. Он приглушил двигатель и приоткрыл окно. Не доносилось ни звука, лишь мерно урчал мотор. Не слышно было птичьего пения, и Бичу показалось это странным.
— А что в ружейной сумке сзади? — спросил Бич.
— Самые разные вещи. Пускай сейчас это тебя не волнует.
— Чего ты ждешь?
— Колокольного звона, — сказал Ив.
3
Но это не был тот колокольный звон церкви методистов, под который Ив вырос и ждал сейчас, который звонил без четверти десять, созывая на Оплакивание — и искренних плакальщиков, и тех, у кого уже наготове были бурные потоки крокодильих слез — в Методистскую Церковь, где начинался первый из трех актов спектакля (Акт II: У могилы; Акт III: Поминки в Городской Библиотеке) Преподобный Гуринджер, робкий человек, который и мухи не обидит, несколько недель назад ходил по городу и говорил всем, что он устал от этого буханья.
— Так почему бы тебе что-нибудь с ним не сделать, Гу? — спросила Памелла Сарджент.
Преподобного Лестера Гуринджера еще ни разу в жизни не называли «Гу», но в его тогдашнем состоянии затаенной обиды он едва обратил на это внимание.
— Быть может и сделаю, — сказал он, мрачно глядя сквозь толстые линзы очков. — Очень даже может быть.
— Есть идеи?
— Время подскажет, не так ли? — изящно ответил он.
— Конечно, Гу, — сказала она. — Конечно.
На самом деле у преподобного Гуринджера была идея, касающаяся этих колоколов — даже удивительно, как он раньше не додумался, настолько она проста и великолепна. Главная прелесть идеи состояла в том, что она не требовала обсуждения ни с дьяконом, ни с "Женской помощью" (организация привлекала лишь два типа женщин — толстых слюнявых баб с грудями не меньше бочонка и плоскогрудых девиц с усохшим задом вроде Памеллы Сарджент с ее мундштуком из поддельной слоновой кости и режущим слух кашлем курильщика), или с некоторыми из наиболее активных членов его общины… общение с которыми всегда выливалось для него в сильное и болезненное расстройство желудка. Он не любил просить. Нет, это то, что преподобный Лестер Гуринджер способен сделать и сам, и он это сделает. И плевать на всех, кто не поймет, в чем шутка.
— Если Ты, Пэм, еще раз назовешь меня Гу, — шептал он, вывинчивая пробки в церковном подвале, так как его идея могла потребовать большого напряжения, — я заткну дыру в писсуаре в доме священника и хорошенько промою тебе мозги… если их раньше не смоет в унитаз.
Он захихикал и снова занялся пробками. Преподобный Лестер Гуринджер за все свою жизнь не подумал, и уж тем более не произнес ничего более грубого, но сейчас он лишь почувствовал себя более свободным и оживленным. Ведь Лестер, собственно говоря, готовился посоветовать тому из Хэвена, кто не оценит новый колокольный перезвон, откушать пирожок с хером жареным внутри.
Но все в городе считали, что это нововведение не лишено великолепия. Так оно, в сущности, и было. И сегодня преподобный Гуринджер почувствовал, как сжалось от гордости его сердце, когда он слегка коснулся нового выключателя в ризнице и звук колоколов поплыл над Хэвеном, и все услышали мелодии разных гимнов. Теперь колокольный звон можно было задавать заранее, и Гуринджер выбрал те гимны, которые особенно подходили к Оплакиванию. Туда вошли старые методистские и баптистские гимны, например:
"Христос — наш лучший друг" и "Это мир моего Отца".
Преподобный Гуринджер стоял никем незамеченный, потирал руки и наблюдал, как люди стали стягиваться к церкви группами, и по двое, и по трое, привлекаемые колоколами, только колоколами и их звоном.
— Черт побери! — воскликнул преподобный Гуринджер. Никогда в жизни он не чувствовал себя лучше, поэтому он решил отправить Рут Маккосланд в последний путь подобающим образом. Он намеревался поставить смесь из разных панегириков.
В конце концов, все так любили ее.
4
Колокола.
Дэйв Рутледж, старейший городской житель, повернулся к ним и улыбнулся беззубым ртом — даже если бы колокола звучали нестройно, он все равно бы улыбался, потому что он мог слышать их. В начале июля Дэйв полностью оглох, нижние конечности его стали холодными, а циркуляция крови почти прекратилась. В конце концов ему было уже девяносто, и поэтому он был похож на старого пса. Но в этом месяце его слух и кровообращение волшебным образом исправились. Люди говорили ему, что он выглядит на десять лет младше, но ведь он еще, слава богу, и чувствовал себя младше лет на двадцать. После этого любому колокольный звон покажется самой мелодичной музыкой на свете.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
