- Понимаю.
Я думал в голосе у нее прозвучит разочарование. Как же! Жди. Ровный, спокойный голос. Словно ничего и не было.
Я ошарашено покрутил головой.
Передо мной вновь сидела спокойная, неприступная, полностью владеющая собой женщина. Заметив выражение моего лица, она снисходительно улыбнулась.
- Не обращай внимания. Информация - самая большая ценность в наше время. Ради нее можно пойти на что угодно. Если бы ты знал как часто мне приходилось, делать ради нее то, что мне делать совсем не хотелось.
Ну да, конечно.
Я попытался прикинуть, что она почувствовует если я соглашусь, потом, когда цена за информацию была бы заплачена. Наверное, она могла бы меня возненавидеть. И мысленно костерила бы, конечно самыми последними словами. И испытывала отвращение к своему телу.
Хотя, кто знает? Может быть, такой способ платы за информацию ей нравится? Совмещение приятного с полезным. Чем плохо? И почему она должна этого стыдиться? Сделка, всегда сделка. И неважно какую оплату она предусматривает. Главное чтобы соглашение было выполнено обеими сторонами.
И вообще, какое я имею право ее осуждать? Чем я, собственно, от нее отличаюсь, чем я лучше? Тем что отказался? Сейчас, только сейчас. А предложи она подобную сделку на других условиях? Неужели я смог бы тогда проявить такую твердость? И чем я, при этом, был бы ее лучше? Кто испытывает большее унижение при заключении подобных сделок, тот кто платит или тот кто принимает плату?
А также... Я-то чем от нее отличаюсь? Не приходилось ли мне, работая коммивояжером, предлагать своим клиентам похожие сделки? Нет, безусловно, о какой - либо оплате телом не было и речи. Но какое это имеет значение?
Сделка, по сути, та же самая. Мы приходит к клиентам, и предлагаем обменять на их деньги свою улыбку, хорошее настроение, свой оптимизм, пытаемся внушить что никаких неприятностей больше в их жизни не будет. А потом мы забираем деньги и уходим, и уносим с собой все, что перед этим, кажется, навсегда подарили клиентам. Конечно, они не совсем зря тратят свои задрипанные деньги, поскольку получают взамен кое-какие вещи. Вот только один очень детский вопрос: стали бы они покупать наши безделушки, если бы мы в добавок к ним не предлагали свое уважение, и восхищение, и тот же самый проклятый оптимизм и уверенность в завтрашнем дне?
Наверняка - нет. Иначе, зачем бы мы были нужны, с набором вечных как мир, слегка подпорченных молью, ходовых услуг, на которые сейчас, особенно сейчас, такой большой спрос?
И не только коммивояжеры. Профессий основанных на подобных сделках много, очень много. Может быть, благодаря этому, так мало действительно хороших людей, испытывающих уважение к своим собратьям? Потому что, в наше время, весь этот набор стал товаром. И уже не принято просто дарить свое уважение людям, а обзятельно нужно получить за него что-то осязаемое, хотя бы те же самые деньги.
И что более аморально, эта девчонка, предложившая поменять свое тело на интересующую ее информацию, или я, день за днем, дом за домом, по кусочкам, торгующий тем, что называется моей бессмертной душой?
- Да ладно, - сказала мне Глория. - Не переживай так. Смотри на мир проще.
Она была права. И конечно, сейчас думать на такие темы было не время и не место. Когда-нибудь потом, когда все это безумие кончится, я встречуть в "Кровавой Мэри" с Хоббином и Ноббином, и конечно мы нажремся, и вот тогда-то мы на эту тему можно будет поговорим. Долго, с битьем себя кулаком в грудь, а также, обязательно, со скупыми мужскими слезами, пролитыми по поводу того, что уже никогда не вернуть.
Если, конечно, мне удастся в ближайшее время выжить. Причем, вероятность этого, как говорят математики, исчезающе мала.
- Я же сказала - не переживай, - промолвила Глория. - Вот, выпей пивка, отвлекись, подумай о том, что ты сделаешь с негодяем, похитившим твое тело. Знаешь, я как-то делала материал о средневековых китайских пытках. Могу подсказать тебе парочку таких рецептов...
Я отрицательно покачал головой.
- О, боже! - возмутилась она. - Ох уж эти мне мужики! Раскисают в самый неподходящий момент. Ну хочешь, я тебе сейчас отдамся, просто, для того чтобы ты пришел в себя? И не хочу я знать как ты спасся из этого гребаного зоопарка. Мне нужен сейчас человек, который за последние сутки поставил на уши все, до чего сумел дотянуться. Понимаешь? Мне нужен напарник, на которого можно положиться. Иначе нас моментально ухлопают. А мне своя жизнь еще дорога. Ну, хочешь, прямо сейчас?
Она рванулась к ложу и стала карабкаться на него, разъяренная как дикая кошка, и от этого еще более красивая. И я понял, что вот сейчас и в самом деле, можно все что угодно. И это уже не торг, не сделка... Хотя, конечно, если честно, то тоже сделка, но уже другая, совсем другая. И если я сейчас за ней не полезу на эту роскошную кровать, она сочтет меня совсем уж дебилом, или импотентом, или голубым. И никогда не простит, потому что есть вещи которые женщины не прощают никогда.
А значит...
Кстати, ничего это не значило, потому что я, уже и в самом деле шел к кровати, шел, неловкими руками нащупывая на одежде пуговицы, для того чтобы тогда, когда я окажусь рядом с этой роскошной женщиной на этой аэродромного типа кровати, не тратить лишнее время на их расстегивание. Каким-то образом мне попалось на пути кресло, в котором только что сидела Глория. И я, мимоходом отметив эту странную деталь, тут же про нее забыл, выкинул напрочь из головы. Кресло куда-то сгинуло. По-моему мне даже не пришлось его обходить стороной. Оно просто исчезло и все. Но это тоже не имело никакого значения, потому что кровать, как поле боя, только и ждущее своего полководца, простиралась передо мной. И оставалось только на нее вскарабкаться, добраться до Глории, такой желанной, такой красивой и проиступить к делу, и доказать ей, что эти сумасшедьшие сутки, в течени которых я от кого-то все время убегал, не убили во мне жажду, не уничтожили во мне желание любить и быть любимым. А стало быть, несмотря на потерю тела я все еще был человеком.
Человеком, прах их всех, тех кто стремился меня уничтожить, забери.
И продолжая думать об этом, я вскарабкался на кровать, и как-то неловко сунулся к Глории, и попытался ее обнять. И замер. Потому, что прямо в лицо мне смотрел тупорылый пистолет, причем, не какая-то там дамская пукалка, а самый настоящий полицейский тридцать восьмой калибр.
- Не надо, - твердо сказала Глория. - Все. Ша. Повеселились и хватит.
А я, еще не совсем понимаю что происходит, снова потянулся к ней и даже, как последний идиот, забормотал:
- Ну, ты чего, ты чего?
- Ничего, - сказала Глория. - Учти, одно неправильное движение и я выстрелю. Сомневаешься?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
