Отчего-то подумалось про Лепяго, но это были вообще глупости и параноидальный бред. Смешно даже думать такую чушь! Лепяго давно мёртв.
Тогда кто? Маринка с мобильника? А почему не с домашнего мамочкиного телефона? На всякий случай я включил свой сотовый и обнаружил поступивший вызов аккурат с тёщиного аппарата. Один. В двадцать два сорок семь. Маринка подёргала меня за поводок, но средство привязи не сработало, и она успокоилась. Но почему не позвонила домой? Решительно не понять женскую логику!
Кстати, куда моя благоверная пропала?
Я задержал палец над кнопкой вызова, раздумывая, дёргать за поводок или не дёргать, и в последнюю секунду отвёл. Негоже уподобляться ревнивой женщине. Мы, мужчины, не такие.
– С улыбкой смотрим мы
На десять лет тюрьмы,
А дома ждут голодные детишки.
Красавица-жена льёт слёзы у окна,
Листая тонкие листы сберкнижки,
– пропел я на мотив из «Джентльменов удачи».
Мы, джентльмены удачи, люди великодушные. По пустякам не тревожим.
Что же это за чудак с неопределившегося всю ночь названивал?
– Да нет, чушь! – встряхнул я головой.
Дурацкая уверенность, что молчание в трубке, настойчивые звонки и мёртвый директор краеведческого музея крепко связаны вместе, неотступно сверлила мозг.
– Гон, это гон! – громко сказал я. – Всё, завязываю пить! До белочки уже допился, гоню всякое.
Страшная мысль пришла мне в голову.
– А что это я сам с собой разговариваю? – спросил я и в испуге замер, бегая глазами по сторонам.
В комнату било солнце, за окном был день, но на душе сквозило чем-то жутеньким. Ведь, наверное, не просто так. Но отчего же тогда?
«Слушай сердце,» – учил меня Афанасьев.
Сердце мне подсказывало лечь на пол и затаиться.
Эх, Петрович, сгинул ты со своими советами. Что же мне теперь делать-то?
Может быть, Славе брякнуть? Уж не он ли пытался меня выцепить на пьянку? Но почему тогда на мобильник не звонил? Нет, это не Слава. И не патриоты. Ласточкин знал номер моей трубы, а молчаливому придурку был известен только домашний.
Что же это за такой отсталый реликт цивилизации?
Интуиция подсказывала только одно – Лепяго. Перед глазами сразу возник образ согбенного шута в парке с наброшенным капюшоном, из-под которого недобро поблескивают паучьи глаза и кривится глумливая улыбка. Это было невыносимо.
Сердце чуть не разорвалось, когда в замке заворочался ключ. Мелькнула догадка, что сейчас войдёт Андрей Николаевич, вооружённый длинной эвенкской пальмой. Но где он взял ключ? Ясно – отобрал у Маринки, подкараулил во дворе, изрубил её и обыскал труп! Мысль была настолько абсурдной, что я сначала испугался, а потом с облегчением рассмеялся. Пальма у северных народов – простой сельскохозяйственный инструмент вроде нашей косы, можно использовать в качестве оружия, но никто не использует.
Не говоря уж о вероятности появления на пороге воскресшего директора усть-марьского краеведческого музея.
А Маринка – вот она! В мешке полиэтиленовом что-то тащит.
– Здравствуй, дорогая! Как съездила? Как мама?
– Отлично. Тебе привет передаёт.
Должно быть, после избавления от призрака Лепяго я просто сиял. Маринка даже удивилась, приписав столь неуёмную радость привету от тёщи.
– Что ты такой?..
– Какой? – насторожился я.
– Довольный.
– Давно тебя не видел, вот и рад. Что в пакете?
– Кабачков купила по дороге. Пошли на кухню.
Кабачков! Как немного оказывается нужно человеку для полного счастья. Достаточно встретить вместо мёртвого пришлеца живую и здоровую жену.
– Ты никого во дворе не видела? – ни к селу, ни к городу брякнул я.
– Никого, – удивилась Маринка. – А кого я должна была увидеть?
– Н-ну… не знаю, – проблеял я. – Просто.
– Какой-то ты нервный сегодня, – заметила супруга, вываливая в раковину мелкие белые кабачки. – То смеёшься, то вопросы странные задаёшь. Что с тобой?
– Сложно сказать, – пожал я плечами. – Наверное, растворителя нанюхался.
– С какой стати ты теперь растворитель нюхаешь?
– Надо. По работе.
– По РАБОТЕ??? – понятие работы и моей личности определённо не сочеталось в голове Маринки. Она даже овощечистку отложила. – Куда это ты устроился?
– Как ты правильно догадываешься, моё отвращение к производительному труду непобедимо, – начал я с вкрадчивой проникновенностью. – То, чем я занимаюсь, можно назвать реставрационными работами.
– Реставрационные работы с растворителем? – кабачковые шкурки споро летели в раковину. – Старую мебель восстанавливаешь?
Совместная жизнь с кладоискателем не прошла впустую.
«Что я восстанавливаю, тебе лучше не знать, – подумал я. – Иначе крыша поедет от жадности.»
– Угадала, – изобразил я полную капитуляцию перед неумолимой поступью железной логики. – Поскольку кладов найти не удалось, пришлось набрать антикварной мебели. Сибирские купцы знаешь какими монстрами свои апартаменты обставляли! Вот и привезли целый грузовик. Здесь отреставрируем, в Москве продадим. По-моему, неплохое вложение денег.
– А этот кабачок оставим на развод, – по-хозяйски прикинула Маринка.
Развод! Столь много в этом слове для сердца моего слилось, что и вспоминать противно.
– Нет, – сказал я. – Ну его на фиг, этот развод. Давай лучше сейчас съедим.
– Сейчас? А грузовик старой мебели… это ведь много ты заработаешь?
«Зря я про грузовик ляпнул, – раскаяние было запоздалым. – Теперь начнёт подсчитывать, фантазировать, запуская мне в мозг хищные склизкие щупальца алчности и хитрости, высасывая баблос и заполняя образовавшуюся пустоту глянцем. Жаль, но Врата с таким подходом к жизни тебе увидеть не суждено. Не та ты женщина, к ногам которой бросают миллионы. Вернее, я не тот мужчина. Толку от бросания всё равно не будет, вред один.»
– Поживём – увидим, – смиренно ответил я. – Пока вместо доходов расходы одни. Мы привезли грузовик старого хлама, который надо отремонтировать и продать. Сам я, конечно, не буду осквернять свои руки столярной работой, но кое-что сделать необходимо, а потом придётся специалистов нанять. Время… Деньги… Сама понимаешь. Так что быстрого отката не жди.
Почему-то я с теплотой подумал об Ирке, нежадной и бесхитростной.
– Ты так и не рассказал, что с вами произошло в Сибири, – Маринка решила воспользоваться случаем и вывести меня на откровенность.
Делая вид, будто ей совершенно не интересно, она деловито выгребла из раковины очистки и бросила в мусорное ведро. Я зажёг огонь и поставил на плиту сковородку.
«Тайхнгад!» – прокаркал одноглазый сморчок.
– Поверь, – сказал я супруге. – Тебе лучше не знать.
* * *
Звонильщики не тревожили меня почти сутки. Наконец, возмутители эфира протянули паутину связи в мою сторону.
– Алло? – я поднёс к голове мобильник, игравший мелодией Гольдберга.
– Добрый вечер! – судя по голосу, Давид Яковлевич был доволен. – Закончил! Подъезжайте со Славой.
– Сей момент, – я поднёс трубку ко рту, как рацию, и нажал отбой.
Полистал записную книжку. Нашёл корефанов номер. Нажал кнопку вызова.
Глядя, как растёт чёрная линия под надписью «Выполняется соединение», нетрудно было вообразить незримую ниточку, пронизывающую мировой эфир. Щупалец назойливости растянулся на десятки кварталов и упёрся в телефон Славы. Тот быстро отреагировал.
– Здорово, Ильюха! – донёсся из динамика голос друга.
Воистину, демоническое изобретение эти эфирные аппараты. Один только телевизор немало должно быть принёс почестей своему создателю в Аду.
– Ильюха?
– Да, слышу тебя, – опомнился я. – Нас Гольдберг в гости приглашает. Заезжай за мной.
На даче Давида Яковлевича было оживлённо. Помимо Донны Марковны, готовившей обеденный стол, в кресле у камина развалился Вадик, немного хмурый, но вполне здоровый с виду.
– Ого, какие люди! – даже Слава обрадовался.
Вадик легко поднялся из кресла. Двигался он слегка скованно, оберегая плечо, но не более того.
– Как ты в целом?
– Как сука последняя, – усмехнулся Гольдберг-младший, покосившись на братца, вероятно, продолжая тему, известную только им двоим.
– В смысле, заживает как на собаке? – надо было разрядить обстановку.
– В смысле, все мои бабочки сдохли.
– Не все, не надо, Вадик! – незамедлительно откликнулась Донна Марковна. – И не сдохли, а заснули.
– И не проснулись. Остались самые неприхотливые виды, – Вадик послал убийственный взгляд в сторону временной попечительницы и язвительно добавил: – Главным образом, самые невзрачные.
– Ну вот он какой! – всплеснула руками Донна Марковна. – Сам уехал на сафари, а я нянчись с его червяками.
– Гусеницами, – ледяным тоном поправил Вадик.
– Ну гусеницами, – Донна Марковна посмотрела на меня, словно ища поддержки. – Каждой не угодишь. Они у тебя такие капризные!
