Небольшие ранки на ногах вследствие ушибов о пни, камни, трения обуви и т. п. превращаются здесь при небрежном обращении с ними, а главное от действия на них морской воды, от которой нельзя уберечься, мало-помалу в значительные, хотя и поверхностные, раны, которые долго не заживают и часто очень болят. Они не раз удерживали меня от экскурсий и заставляют частенько сидеть дома.
Кроме письменной работы, я нахожу возможным заниматься антропологическими измерениями. В Гарагасси это было немыслимо, теперь же туземцы достаточно привыкли ко мне и не видят ничего опасного для себя при этих манипуляциях над их личностями. Не нахожу, однако ж, удобным мерить женщин; мужчины здесь ревнивы, а я не желаю с моей стороны подать повод к недоразумениям, к тому же измерения женщин сопряжены со слишком большой возней: уговариваниями, глупыми возражениями и т. д…
Н о я б р ь. Часто хворал лихорадкой, и раны на ногах плохо заживают…
Э к с к у р с и я н а о с т р о в а Б и л и-Б и л и, Я м б о м б а и н е к о т о р ы е о с т р о в а а р х и п е л а г а Д о в о л ь н ы х л ю д е й{101}.
Из Били-Били отправился на остров Ямбомбу. Дорогою туда остановился у островка Урему, или Урембу, как другие его называют. Здесь собственноручно посадил в разных местах по берегу 12 кокосовых пальм и приказал Каину помнить, что Маклай их здесь посадил, прибавив, что в следующий мой приезд я построю себе дом вместо Айру в Урембу. На этом островке никто никогда не жил, только по вечерам слетается сюда, как и в Били-Били, множество голубей и остаются здесь до следующего утра, когда они снова массами летят в леса Новой Гвинеи. Каин называет Урему часто поэтому Мулики-амб (дом голубей: «мулики» означает на диалекте Били-Били «голубь», а «амб» — дом). На материке, против острова Урему, впадает речка Ио-Гуму, довольно значительная. Небольшое селение находится в верховьях ее. Урему и Ямбомба ограждают небольшую гавань, которая может быть довольно удобною для небольших судов.
Я встретил в Ямбомбе очень радушный прием. Все казались рады моему приезду. Бирамор проводил меня в свой дарем (на диалекте Ямбомбы буамрамра называется дарем). Видел у него топор, ручка которого была образец папуасской резьбы. Это был первый и единственный экземпляр, виденный мною на Берегу Маклая. Заметил также висевший на шнурке пробуравленный плоский круглый камень. На мои вопросы: откуда, кто сделал, туземцы отвечали: "из моря", "не знаем", "это было сделано не людьми"; однако же нашелся один, который пояснил, что «наме-наме» (давно, давно) люди Ямбомбы привезли этот камень с острова Корогу*, который находится очень, очень далеко от Ямбомбы, что теперь люди Ямбомбы не только не ездят туда, но не знают даже, где он находится. Люди Ямбомбы не знали, для чего делались эти камни**.
_______________
* Я много раз и от других туземцев слышал название Корогу, но не
мог добиться, где находится это г остров. Мне кажется положительно,
что из теперь живущих жителей Берега Маклая никто там не бывал и
единственно слыхал от отца или деда это имя.
** Этот камень был не что иное, как каменный наконечник булавы,
которые употребляются на южном берегу Новой Гвинеи, а также на
некоторых островах Луизиады.
Группа туземцев работала над новою пирогой, именно пришивали длинную планку у одного борта ее. Несколько соответствующих отверстий были сделаны на краях пироги и доски; в них продевалась крепкая лиана, которую туземцы называют «урамер», много раз, пока оба отверстия сантиметра 4 в диаметре не были вполне выполнены оборотами лианы. Одно подобное закрепление отстояло от другого приблизительно на 1/2 м, и все скважины и отверстия были законопачены наскобленными и размоченными внутренними слоями коры «дым». Работы было немало, но прежде было еще больше, потому что, не имея гвоздей, им приходилось делать отверстия каменными топорами, вследствие чего отверстия были больше; теперь они обтачивают большие гвозди в виде долота и очень искусно делают небольшие четырехугольные отверстия. Они очень обрадовались, когда я им показал, что, накалив гвоздь на огне, они могут прожигать отверстия разного диаметра, смотря по толщине гвоздя, в бамбуке и не слишком толстых досках. Они очень серьезно просили меня поселиться на острове Урему, надеясь, вероятно, на помощь, которую я могу оказать им моими столярными инструментами. Подаренные мне при отъезде старые кокосовые орехи с ростками я прибавил к тем, которые посадил сегодня утром на острове Урему.
Лишившись моих двух часов, я должен был приискать какое-нибудь мерило времени. Днем (так как пасмурных дней здесь сравнительно очень небольшое число) солнечные часы исправляют это дело, вечером я много раз замечал, что, занимаясь какой-нибудь интересной работой, совершенно теряешь всякое представление о времени.
Я придумал следующий способ, который оказался довольно практичным. Я взял две стеариновые свечи, у которых отрезал верхние конические концы, а затем зажег одну из них. По прошествии часа я отметил на незажженной свече чертою, на сколько вторая свеча сгорела, и, заметив время, снова зажег вторую. По прошествии часа я сделал то же, т. е. отметил на целой свече, на сколько вторая свеча укоротилась вследствие горения в продолжение двух часов. Я сделал то же и для третьего часа. Найдя, что отмеченные отделы были почти что равны, я взял среднюю величину и разделил ее на 4 равных части. Таким образом я получил скалу сгорания свечи. Я, однако ж, скоро заметил, что сквозной ветер, дующий с разных сторон, делает сгорание свечи неравномерным, почему пришлось придумать какой-нибудь способ для ограждения свечи от сквозного ветра. Такой аппарат я себе устроил очень просто. Вырезав почти что совершенно одну из сторон большой жестянки от бисквитов, я получил аппарат, предохранявший свечу от сквозняка и неравного сгорания. К подсвечнику, который я употреблял для этой цели, я прикрепил масштаб из бамбука с делениями. Так как в этой местности круглый год почти солнце поднимается в одно и то же время, то, зажигая мою свечу в 6 часов, я мог почти наверно определять с помощью сгорания ее часы вечера.
Э к с к у р с и я н а п и к К о н с т а н т и н
12 августа. Когда к 9 часам утра в своей дынге* я отправился в Богати, вся гора Тайо с пиком Константин была ясно видна. Нигде ни облачка. При порядочном ветре в полтора часа прибыл в Богати. Встретившие меня туземцы перенесли вещи в хижину Коды-боро. Они мне сказали, что уже слишком поздно, чтобы идти на гору, и следует подождать до завтра.
_______________
* Д ы н г а на яз. Бонгу — шлюпка. — Ред.
13 а в г у с т а. Поднял людей в 3 часа утра. Напившись кофе и распределив вещи между несколькими носильщиками, отправился при свете неполной луны, сперва по лесной тропинке, а затем по высохшему ложу реки Иор. Хотя было темно и дорога неудобна, я, однако ж, ни разу не споткнулся. Начинаю делаться в этом отношении папуасом. Когда рассвело, я записал имена моих спутников, которых оказалось 34 человека.
Не взяв провизии, пришлось зайти в деревню Ярю (810 ф. н. у. м.).
Моим спутникам очень не хотелось идти далее в горы, но я не обратил на это внимания, тем более что людей у меня было раз в пять более, чем было нужно. К каравану присоединилось несколько человек из деревни Ярю. Мы продолжали следовать по ложу реки, то есть по булыжникам; в некоторых местах (у порогов) пришлось карабкаться вверх по гладким мокрым камням. Вообще дорога была не особенно хороша. В третьем часу пошел дождь, и все горы были покрыты облаками; идти поэтому вперед было не к спеху. Я сказал туземцам, чтобы они строили шалаш, а сам расположился на ночлег. Сварил себе суп и смерил высоту местности с помощью аппарата Реньо, которого результат был почти одинаков с показанием моего анероид барометра. Высота оказалась равною 860 футам н. у. м. Было очень прохладно, вероятно, вследствие дождя. Всю ночь дождь лил как из ведра. Крыша из непромокаемого одеяла, растянутого над моею койкою, оказалась очень удачно расположенною. Несмотря на ливень, я остался совершенно сух, но воздух был весьма сыр, и я не был уверен, что день пройдет без лихорадки.
Я поднялся в 6 часов и, видя, что не все мои люди готовы, не стал их ждать, а объявил, что тамо билен могут следовать за мной, тамо борле{102} могут оставаться. Это подействовало — почти все последовали за мной.
Вследствие дождя ночью в реке было гораздо больше воды, чем вчера, камни были очень скользки, и надо было быть весьма осторожным в некоторых местах.
Пройдя немного, пришлось лезть по скату направо, без малейшего следа тропинки. Мои спутники стали уверять, что здесь дороги нет, почему мне пришлось идти или, вернее, лезть вперед. К великой моей досаде, я почувствовал, что вчерашний дождь, от которого я промок, и ночная сырость оказали свое действие и что пароксизма лихорадки мне не миновать. Голова сильно кружилась, и я подвигался как бы в полусне. К счастью, скат был покрыт лесом, так что можно было, придерживаясь и цепляясь за лианы, сучья и корни, подвигаться вперед. При одной крутизне помню, что потянул руку к лиане, что произошло после этого — положительно не знаю…
