Проехали. — я ещё раз напомнил себе, что за словами надо следить. Спиритизм пока здесь неизвестен, он войдёт в моду только во второй половине века… — и вообще, давайте-ка займёмся делом. Работы тут непочатый край, свечи все изведём — что делать будем?
— Подойди-ка сюда Витальич… — негромко позвал Ростовцев. -Глянь, что тут за штуковина…
Я подошёл. Поручик стоял перед небольшим сундучком, взгромождённым, как на пьедестал, на другой, гораздо больше размерами. Сундучок, весь из кованого железа, толстенными медными полосами идля верности обмотан железными цепями, запертыми на три висячих замка. Всё это — и цепи, и замки, и сам сундучок — были обильно увешано печатями с каббалистическими и бог ещё знает какими символами.
— Надо думать, здесь что-то совсем уж запретное. — сказал Ростовцев. — Вон, сколько всего нагородили… Как полагаешь, Витальич, что там, внутри?
— «Некрономикон». — усмехнулся я. — Проклятое творение безумного араба аль-Хазре́да, не к ночи будь помянут.
Д'Эрваль удивлённо поднял брови.
— «Некрономикон»? Звучит пугающе… Признаться, никогда о таком не слышал.
— Неудивительно. На самом деле, этой книги не существует. Её, как и самого автора, придумал один американский литератор. А потом другой писатель, уже наш, российский, позаимствовал эту придумку для своего романа. Только он…
И едва успел прикусить язык. Ни Говард Лавкрафт, ни любимый мной Андрей Лазарчук ещё не осчастливили этот мир своими сочинениями.
— …Только он ещё не родился? — понимающе ухмыльнулся Ростовцев.
Я кивнул. Умница всё же поручик, всё понимает…
Гасконец озадаченно посмотрел на нас обоих, потом махнул рукой. Похоже, он уже начинает привыкать к моим «оговоркам».
— Впрочем, это неважно. А вот в сундучок надо заглянуть в первую очередь. Любопытно, что там такого, если понадобилось вешать аж три замка?
И я потянулся за ломом.
Цепи, сковывающие подозрительный сундучок, никак не поддавались моим усилиям — орудовать погнутым ломом оказалось неудобно, и я в кровь сбил пальцы, прежде чем приспособился засовывать его между звеньев цепей и использовать, как рычаг.
Рядом копошился Д'Эрваль, помнивший о предложенном мной пари касательно «катарского свитка». При ближайшем рассмотрении оказалось, что с тыльной стороны большинства сундуков прикреплены куски пергамента с перечнем содержимого, так что взламывать каждый нужды не было. К нему с разрешения поручика присоединился француз-математик (или всё же архитектор? Никак не запомню…) а вслед за ним в склеп просочился Соломон Янкель. Поозирался, рассматривая каббалистические символы на печатях и пентаграмму на полу — да так и застыл у двери, не решаясь пройти дальше.
Ростовцев тем временем копался в книгах «белой» библиотеки. Изучить предварительно списки содержимого он не мог за полнейшим незнакомством с латынью и греческим, на которых были выполнены «каталоги» — но, к счастью, сундуки здесь поддавались легче, стоило просунуть в щель лезвие трофейного ятагана и хорошенько нажать.
Из «предбанника» с глиняным идолом, где Прокопыч сторожил пленников, доносился то тихий женский плач то негромкие стоны раненого мамлюка. Ему было явно нехорошо, и помочь мы ничем не могли, кроме как потуже затянуть жгут на простреленном плече. Раненый он уже потерял много крови и пару раз заваливался в обморок — и тогда Прокопыч вливал ему сквозь стиснутые зубы глоток коньяка из моей фляжки.
«…вот ещё задачка — тащить его отсюда на себе. Но ведь не бросать же раненого на съедение крысам…»
Звено первой цепи со звоном лопнуло. Осталось ещё два. Я выпрямил затёкшую спину — мумия из угла, казалось, злорадно косилась на меня, и я едва удержался, чтобы не состроить в ответ гримасу. Я отложил инструмент и присел на соседний сундук, вытирая со лба трудовой пот. Д'Эрваль по-прежнему шуршал кусочками пергамента, разбирая при свете свечи особенно неразхборчивые надписи, и мне вдруг показалось, что из стен и потолка время от времени доносятся какие-то посторонние звуки. Треск? Шорох? Скрип.
«…ерунда, скорее всего — крысы. Наверняка тут полно их ходов. Учуяли запах сальной свечи — вот и принюхиваются, ждут, когда мы уйдём…»
— Вы позволите мне, мсье? — математик приблизился ко мне и указал на предмет моих напрасных усилий. — Тут бронзовые бляшки с астрологическими символами, я бы посмотрел…
Я расслабленно махнул рукой — смотри, чего там… Учёный буркнул «мерси» и склонился к сундучку — только что носом не уткнулся в боковые стенки, действительно, покрытые пятиугольными выпуклыми пластинками со знаками зодиакальных созвездий и планет, от Меркурия до Урана. Знаки Нептуна и Плутона, естественно, отсутствовали.
— Наверное, это здесь. — сказал вдруг гасконец. Он сидел на корточках четвереньках перед большим сундуком и изучал «каталожную карточку». — Вот, тут значится: «катарский свиток».
— Ну, так надо трясти… в смысле — ломать! — оживился я. — Держи лом, а я пока отдохну.
За спиной негромко звякнуло, удивлённо вскрикнул математик. Я обернулся — он стоял, нелепо растопырив руки перед сундучком. Его боковая стенка откинулась вниз, открывая небольшую, очень толстую книгу в растрескавшемся кожаном переплёте из чёрной кожи.
— Я ощупал знаки, и оказалось, что те, что с планетами — поддаются при нажатии. А значит, это не просто украшения, а элементы секретного замка! Я стал их нажимать в порядке от Солнца к Урану, и ничего не произошло. Тогда решил попробовать наоборот, от внешних планет к светилу — и снова не сработало. Потом подумал немного, и решил, что стоит пропустить Луну. Не помогло. А когда пропустил и Солнце тоже — вот…
Я уставился на вскрытый тайник. Мыслей в голове не было совершенно, толькосаднили сбитые понапрасну пальцы.
— А зачем тогда были цепи? — спросил Ростовцев. Когда он успел подойти, я не заметил.
— Видимо, для таких идиотов, как я. К бабке не ходи, крышка не поднимается, хоть ты цепи зубами перегрызи. Расчёт на то, что грабитель их сорвёт, а когда поймёт, что проку от этого ноль — плюнет, и займётся другими сундуками…
Поручик потянулся к книге.
— Погоди!
Я вытащил из-за пояса перчатки, надел. Ростовцев удивлённо задрал брови.
— Только не спрашивай почему. Интуиция, шестое чувство, чуйка — назови, как хочешь, но только голыми руками я её брать не стану. И тебе не советую?
— Опасаешься, что страницы пропитаны ядом? Я слышал, что кто-то из Медичи проделывал такие штуки. Но эта книга лежит тут не меньше трёх сотен лет, за это время любой яд потеряет силу.
— Яд — да, потеряет. А если там что-нибудь похуже?
— Что?
— Понятия не имею. Но прикасаться к ней без перчаток не советую.
Чудишь, Витальич… — ухмыльнулся Ростовцев но послушно сделал шаг назад. Я медленно, словно оттягивая что-то неприятное, вдел руки в перчатки, поддёрнул — и, стараясь не замечать
