— Командир, вижу два военных судна, идут зигзагом! Пеленг ноль-два-ноль, дальность пятьдесят километров.
Командир и штурман разом вытянули жилистые старческие шеи, и самолет пошел на сближение. Мотицура прижал ладони к наушникам, склонясь над радиопередатчиком, и Брент услышал его недоуменный голос:
— Сплошные помехи.
— Ну-ка, дай послушать, — сказал Такии.
В наушниках Брента раздался волнообразный вой, сменившийся треском и гулом.
— Нас запеленговали, командир. Сейчас определяют дальность.
— Радар управления огнем?
— Трудно сказать.
Через две минуты, когда трескотня стала невыносимой, из тумана на ослепительный солнечный свет вышли те, кого они искали: курсом на юг двигались два арабских транспорта и два эскортных эсминца. Брент слышал, как Такии передает на «Йонагу»:
— Сугроб, Сугроб, я Дайме Один! Вижу конвой в составе четырех судов: широта тридцать восемь градусов, пятнадцать минут, долгота сто тридцать три градуса, двадцать минут, — и знакомый голос Пирсона, подтвердивший прием.
Рванувшись на север, самолет стал стремительно приближаться к шедшему слева миноносцу, и Брент в бинокль видел теперь во всех подробностях его длинную, изящную, гладкую палубу, четыре спаренных пятидюймовки на носу, стволы которых, как ему показалось, медленно вращались в башнях, следуя за «Тигром», низкий обтекаемый ходовой мостик, где толпились, поблескивая стеклами биноклей, люди, фок-мачту, ощетиненную антеннами и радарами, две широкие трубы, десять торпедных аппаратов, кормовую орудийную башню, сдвинутую к левому борту, бесчисленные зенитные установки и резервуары с водой для охлаждения на верхней палубе и марсе, матросов в синих робах и германских глубоких касках. Было ясно, что на миноносцах сыграли боевую тревогу, и Брент, ощущая сосущую пустоту в желудке, понимал, что вся огневая мощь этих стволов вот-вот обрушится на него. Он понимал, впрочем, и то, что лишь искусство Такии позволило им забраться в самую гущу этого дремучего леса, где каждое дерево грозило смертью.
Прозвучавшая в этот миг команда так ошеломила его, что он чуть не выронил бинокль:
— Атакуем на бреющем! Приготовиться открыть огонь!
— Что? — не веря тому, что он услышал, Брент плотнее прижал наушники.
— Оглох, Брент-сан?!. Атакую на бреющем!
— Банзай! Банзай! — штурман Мотицура, поднявшись в своей кабине, размахивал пистолетом.
— Вас понял. Есть приготовиться открыть огонь!
Брент тоже встал, поднял очки на лоб, повернулся лицом в хвост, снял пулемет с предохранителя и стиснул двойную рукоять. «Этого не может быть, — мелькнуло у него в голове, — это кошмарный сон». Но прозвучавший в наушниках голос Такии доказал, что все происходит наяву:
— Стрелок! Я пройду по левому от нас эсминцу от носа до кормы, на корме возьму вправо, чтоб подставить тебе его левый борт. Бей по мостику, Брент-сан, там у них командный пункт. Еще раз прошу: хвост мне не отстрели.
Американец сообразил, что тактику атаки старик выбрал наилучшую, обезопасив себя от огня с обоих бортов, представлявшего наибольшую угрозу. Впрочем, даже так по ним будет лупить неимоверное количество стволов — и пятидюймовки, и малый калибр, и 20-, и 40-мм зенитные установки. Он почувствовал: страх вспорол душу, как вспарывает плавник акулы безмятежную морскую гладь: губы одеревенели, в горле застрял тугой клубок, палец, лежавший на спусковом крючке, задрожал, а в голове пронесся рой бессвязных мыслей. Он много раз оказывался под градом снарядов и бомб, много раз смотрел смерти в глаза, но — стоя на мостике «Йонаги», чувствуя слева, справа, над головой и под ногами могучую сталь, зная, что шестнадцать миллиметров брони защищают ватерлинию. А что такое этот «Накадзима-Тигр»? Тонкая, как бумага, алюминиевая обшивка, дерево, ткань, лабиринт трубопроводов, паутина проводов, малосильный двигатель и двое полоумных стариков японцев. Да еще он сам — перепуганный американский парень. Во рту стало горько, он сплюнул, стиснул челюсти, овладевая собой. Что ж, если суждено погибнуть… Как там сказано в «Хага-куре», на которую любит ссылаться адмирал? «Если суждено погибнуть, погибни лицом к врагу и больше ни о чем не заботься».
Мотор работал теперь на максимальных оборотах, и Такии с переворотом через левое крыло вошел в пике. Брента прижало к фонарю, лямки парашюта стальными обручами впились в плечи, кровь горячо прихлынула к щекам, и снова возник во рту неприятный горьковато-кислый вкус.
Ревущий «Тигр», в одной из кабин которого размахивал пистолетом и вопил, как демон ада, старый штурман, ринулся на миноносец. Брент выпрямился, насколько позволял низкий купол фонаря, и сдвинул ствол пулемета влево вниз до отказа. Нос атакуемого корабля, казалось, горел — такова была плотность огня его пятидюймовок, каждые три секунды выбрасывавших пламя и клуб бурого дыма, которые длинными полотнищами висели у мостика и сбивались там в облако. Второй миноносец тоже бил по «Тигру» всеми тремя башнями, и слева, справа, сверху и снизу от него молча и зловеще распускались уродливые рыжие цветы разрывов. Брент был достаточно обстрелянным человеком, но ничего подобного этому шквалу огня из пятидюймовок он еще не видывал. Башенные крупнокалиберные орудия выпускали снаряд за снарядом со скоростью автоматических пушек, натянув между кораблем и пикирующим на него самолетом сплошную завесу пламени и едкого коричневого дыма, а Брент знал, что достаточно одного близкого недолета, чтобы скатать «Накадзиму» со всем его содержимым в тугой шарик алюминиевой фольги.
Но Такии на скорости триста узлов продолжал сокращать расстояние до цели. Брент глянул вниз и подумал, что именно так, наверно, выглядит преисподняя: это открыли огонь зенитные установки, протянув к нему линии трассирующих очередей, похожих на пылающие нити жемчужных бус. Казалось, что вначале они летят медленно и набирают скорость лишь проходя мимо. Все небо было заполнено сотнями маленьких черных дымков от разрывов 40-мм снарядов. Брент почувствовал, что командир выводит машину из пике и бросает ее в лоб миноносцу. Корпус самолета затрясся, и Брент сначала подумал, что это Такии открыл огонь из 7,7-мм пулеметов, но тут же, к своему ужасу, увидел на плоскости правого крыла круглые, сияющие свежим металлом пробоины. Воздушный поток унес клочья алюминиевой обшивки и кусочки черной, стали.
Когда до миноносца оставалось не больше сотни ярдов, «Тигр» вздрогнул и затрясся, и Брент услышал вселяющий надежду стук пулеметов. Мотицура, отстегнув привязные ремни, откинув фонарь, перегнулся через борт, стреляя из своего «Оцу» и вопя «Банзай!». Брент двинул ствол влево, а летчик одновременно сделал вираж вправо, проходя чуть ли по волнам вплотную к кораблю и подставляя его под огонь своего стрелка. Однако тот же самый маневр сыграл на руку и зенитчикам.
Брент, едва не переваливаясь вместе с пулеметом через левое крыло, видел ходовой мостик как на ладони. Когда он нажал на спуск, почувствовал его дрожь и увидел, как его трассирующие очереди выбили стекла рубки и стегнули по заметавшимся на мостике людям, страх, владевший им, неожиданно сменился восторгом, который горячей волной омыл его душу, на какое-то мгновение снова вызвав перед глазами образ Маюми. «Тигр», держась так близко к воде, что пропеллер его иногда взбивал белый пенный бурун, на скорости триста узлов пронесся в двадцати ярдах от миноносца. Тот дал «самый полный»: гребные винты яростно перемалывали вскипающую за кормой воду, острый форштевень резал и отбрасывал в стороны волны, в дыму, валившем из труб и из стволов орудий, суетились люди в касках. Не снимая палец с гашетки, водя стволом из стороны в сторону, Брент, проносясь мимо, полоснул длинной очередью от носа до кормы. В ответ с марса, оказавшегося намного выше самолета, полетели трассирующие очереди 50-мм и 20-мм установок, и поднимаемые пулями фонтанчики воды забрызгали плексиглас кабины. На фюзеляже и в хвосте появились новые дыры, а осколок снаряда прошил переборку и разбил динамо, прорвав мелкими и острыми стальными осколками летный комбинезон Брента. Почувствовав жгучую, как от жала шершня, боль, он схватился за щеку, а когда отнял от лица ладонь, увидел на перчатке кровь.
Как только самолет оказался ярдах в сорока за кормой, из башенных пятидюймовок на юте, словно из пастей рассвирепевшего огнедышащего дракона, разом вырвались в небо десятифутовые языки пламени, и Брент почувствовал, как тяжкий гром ударил его по барабанным перепонкам и раскаленными иглами вонзился в мозг. Но самолет, по счастью, был слишком низко, и снаряды, ревя, как экспресс в тоннеле, с воем и гулом прошли над ним. Воздушная волна сильно тряхнула самолет. На миг Бренту почудилось, что с ним случится «медвежья болезнь». Такии, на вид совершенно спокойный, резко отвалил в сторону от миноносца и шквального огня, не стихающего ни на миг. Мотицура, расстреляв всю обойму, выхватил из ножен меч и взмахнул им над головой с криком «банзай!», чуть не задев вскрикнувшего Брента, который едва успел пригнуться. Штурман спрятал меч и сел на место. Брент ощупал щеку, задетую осколками и острыми щепками от разбитой в куски динамо, — она саднила, и врывавшийся в кабину воздушный поток сдувал с нее капли крови. «Ничего страшного, — подумал он, — вижу и могу стрелять, все прочее значения не имеет».
